«Он соки гнал из пианино
из пьяной вишни и шинели
На этом образном примере
мы моментально оживали
и все биндюжники вставали
и подставляли две канистры…»
Нина Искренко, «Право на ошибку»
он всё из пианино выжимал,
втыкая пальцы в клавиши, как в звуки,
склоняясь, словно был он близоруким,
всем – собутыльник, музыки алкая,
прильнув к её трепещущим соскам,
как тот щенок под брюхом драной суки,
причмокивал, стеснения не зная…
в разодранном пальтишко, ach mein gott!
с растрескавшимися, как торф, губами,
лабал фокстрот меж господом и нами…
мы, – мёртвыми тогда ещё считались, –
по новой шли на тот же эшафот,
мели асфальт протёртыми штанами,
и до смерти со смертью целовались…
лей из канистры, – каждый из своей, –
на руки пойла, чтоб скользили пальцы,
и в глотку часть, так, чтоб невжизнь страдальцу
не дострадать, но – выстрадать до ноты
мелодию биндюжников, а с ней
полуночные джазовые вальсы
до утренней построковой блевоты…
и будет едок папиросный дым
до рвущего нутро сухого кашля,
и свалится признание: алкаш я…
но, снова случай спутает мне ноги,
и лбом о лоб столкнёт под вечер с ним,
пройдёт и этот день, как день вчерашний,
чтоб там не напридумывали боги…