Иди и смотри.
Смотри на тот мир, в котором ты жил.
Горят фонари,
и в небе московском висят миражи,
и всё это кажется прочным, надёжным и вечным,
как всё, что порочно
и то,
что ещё человечно…
Иди, чтоб раскрасить свои чёрно-белые сны,
иди, чтобы снова почувствовать запах весны,
иди, чтобы слушать - и слышать - поток тишины
и жизнь без войны.
Слышишь, как в спящем лесу разливается вдруг
пение птиц?
Ты ведь не чувствуешь замкнутый круг
тесных границ,
сжатых - до степени той, где лишь сдавленный стон
где-то под тяжестью тысяч и сот мегатонн.
Где-то за гранью твоих ожиданий - испуг
призрачных лиц.
...Всадник на белом коне - как голос пророчеств.
Многие многим, как прежде, мысли морочат.
Спят старики и невинные дети,
всё неизменно на нашей планете,
и непонятна и странна любая беда...
Всё оборвёт удар.
Жизнь - для людей обычных, слепых и грешных.
Если болезнь - плацебо зовут надеждой.
Дома ли, в школе, в тюрьме, на работе,
в полном забвеньи,
в безумном почёте,
в ярких, неоновых, пьяных,
тупых городах...
Всё оборвёт удар.
Прочно забыты наши отцы и деды,
"Спутник" и "Дружба", Брест, Сталинград и Победа...
Вместо - айфоны,
клубы,
мохито,
танцы на скорби, на прахе убитых
пляшут уродцы - я же лишь жду, когда
Всё оборвёт удар...
Век двадцать первый - скоро наступит Полдень -
страхом
и боезапасом до края наполнен.
Я беззаботен, но знаю: где-то
В шахтах - чужих и наших -
ракеты.
Ракетоносцы уходят в небо,
и приближается время гнева.
Я доживаю
свои последние дни.
Ты - незаметный, почти безликий, -
дома запоем читаешь книги
и забываешь о старых ранах...
Тоже учтённый в военных планах,
ты доживаешь
свои последние дни.
Вот президент, надёжный и чистый,
ради народа разносит министров.
Он, не узнавший в прошлом лишений,
всё-таки будет первой мишенью.
Он доживает
свои последние дни,
и похоронным маршем гремят куранты.
Ненависть,
ненависть
стала для нас доминантой.
Кто будет жить? Кто и где от себя спасётся?
Всадник на белом коне всё быстрей несётся.
Мы доживаем
свои
последние дни.