Всё это не имеет уже ровно никакого значения,
и перо потянулось к бумаге только оттого,
что осталась ничтожная капля яда
от шекспировского аптекаря.
Обмакну перо и запишу:
нет ничего легче и тяжелее того холода,
который получаешь взамен на тепло.
Когда идёшь с открытым забралом,
и глаза твои, как цветы,
улыбка индийского божества полна вожделения к жизни,
и сам ты – чистый нектар,
и всё вокруг наполнено музыкой,
и зримы расходящиеся дуги радуг от её весенних струн,
но что же…
Вот она, очная ставка:
равнодушие зеркала спокойной и односложной мыслью
разит тебя слёту:
какая странная потерянность во взгляде,
какая беззащитность!
Это – глаза подростка?
Но губы принимают старческое выражение,
и душа обнажается,
будто показывается сквозь рельеф морщинистого лица
кора дерева с внутренней её стороны.
Слёзный, влажный камбий.
Ранняя молодость.
Обострённость чувств.
Осознание происходящего наступает сразу,
в считаные доли секунды, как выстрел:
остаюсь здесь.