Старик ждал на берегу. Я медленно спускался к нему по песчаному откосу и видел реку, и причал, и утопающий в тумане далёкий тот берег, и чёрное небо. Здесь всё было в точности так, как я много раз уже себе представлял. Старик, укутанный в серый плащ с капюшоном, стоял, прислонившись к корявому, наверное, тысячелетнему, оливковому стволу, из которого росли редкие молодые побеги. Я не торопился – к чему теперь? Долина реки, наполненная пронзительной пустотой, казалось расплющивалась под тяжестью низкого, словно пещерный свод, неба. Странно, я точно видел, что чернота над моей головой – это, действительно небо; небо, свободное от туч и, тем не менее, без единой звёздочки, неподвижное, как театральный задник. Не смотря на отсутствие Луны и звёзд, повсюду сочился бледный рассеянный свет, позволяющий разглядеть как прислонившуюся к дереву фигуру, так и лодку, с торчащими их неё вёслами, и расходящиеся от кормы волны на гладкой масляной водной поверхности. Свет, не рождающий тени. И всё.
Я подошёл к берегу. Старик бесшумно отделился от ствола, сделал рукой знак следовать за ним. Прежде, чем сесть в лодку я передал ему плату; он бросил монеты на дощатое дно. Лодка качнулась, скрипнули уключины. Я опустился на корму, и перевозчик, ни слова не говоря, толкнул вёслами воду. Он сидел спиной по ходу лодки, но я не мог разглядеть его лица. Движения рук, равномерные, безо всякого напряжения, невольно наводили на мысль о том несметном количестве душ, перевезённых и перевозимых изо дня в день от этой пристани к той – в тумане. Наверное, со временем что-то случилось. Как Санта Клаус, успевающий в Рождественскую ночь развезти подарки десяткам миллионов детей, так и он - Перевозчик – отправлял ежедневно до двухсот тысяч умерших и убитых через мёртвые воды Стикса. Один.
Мне вдруг нестерпимо захотелось увидеть его лицо; кто он – единственный в мире лодочник? Человек, одушевлённый двигатель? А что сталось с его собственной душой? За время бесконечного странствия по пути, по которому ни одна другая душа не может вернуться обратно, всё ли ещё светится в зрачках её живой огонёк?
Старик правил молча, размеренно , оставляя за бортами тяжёлые, словно свинцовые, воронки в чёрной бездонной воде. Сколько длится это последние путешествие? Я никак не мог разобраться с собственными ощущениями – хочу я поскорее причалить или предпочёл бы плыть и плыть. Я задумался (теперь, кажется, это станет моим основным занятием), пытаясь вообразить, что или кто ждёт меня на том берегу. Мои представления о будущем были туманны; перед глазами вставали, почему-то, пепельно-серые скалы, торчащие из мрачного стонущего болота, и я, бредущий один без цели, без собеседника.
Лодка ткнулась в берег. Скалистый, он появился из тумана, как-будто всегда был перед глазами. Мой сопровождающий первым выпрыгнул на прибрежные камни. Я тоже выбрался из лодки и встал рядом с ним, напряжённо всматриваясь в темноту.
- Мне теперь туда? - неопределённо махнув рукой, я впервые нарушил молчание.
- Нет, - прозвучал неожиданно быстрый ответ. Я обернулся. Старик стоял теперь откинув капюшон и глядел на меня. Его глаза на спокойном, обрамлённом седыми волосами, лице, показались мне странно знакомыми.
- Нет, - повторил он, - это мне туда, а ты оставайся. Теперь твоя очередь присматривать за лодкой, - он усмехнулся, - а я пойду. Я очень долго ждал.
И он повернулся и стал подниматься от реки, не оглядываясь, словно в одно мгновение забыв и про лодку, и про меня. Я провожал его взглядом, с трудом осознавая, свой новый статус, когда внезапно понял, кого напомнили мне глаза перевозчика. Меня. Это я; предыдущий я, живший когда-то и умерший; проведший время в непрерывном ожидании того момента, когда настанет пора перевезти меня на другой берег. Это себя я ждал долгие годы, чтобы совершить свой последний и единственный рейс.
Я накинул глубокий, скрывающий лицо капюшон и прислонился к древнему оливковому стволу.