Сколько бы кто не проливал умиленных слез над школьными фотографиями и сторонящихся всего вокруг первоклашками, я все равно не любила школу. Что вообще для меня было школой? Чехарда уроков и перемен, придирающихся учителей и диких одноклассников.
Не сказать, что я была изгоем, скорее, просто избегала шумных компаний, хотя хотела иметь друзей. Но не подходила первой - стеснялась.
Одноклассницы, взрослые не по годам, уже вовсю шушукались с мальчиками, сбегали с уроков, ходили в кино, пока я рисовала на задней парте у окна в тетради по химии свои портреты, портреты своих симпатий и все, что взбредет в голову. Надо мною чаще тихо подшучивали звезды класса. На физкультуре, а по этому предмету я, кстати, была круглой отличницей, мне запросто какая-нибудь крутышка могла крикнуть что-то вроде: "Ты похожа на татарина!" Я отвечала: "А на кого ты похожа, сказать?" Без злобы, просто так. От нее я слышала возглас:"Ого! Волкова осмелела! Ну посмотрим, что ты еще умеешь, кроме как гранаты метать, правда, ребята?". Эту "крутышку" я запомнила. Ее имя помню, фамилию. Но оставим ее в покое. Тем более, что я ее давно простила.
К издевкам я привыкла. Я научилась на них не реагировать. Но куда больше меня научила другая моя одноклассница тире подруга.
Мы учились вместе с первого класса, но разглядели друг друга только в шестом. Эта девочка всегда меня поражала. Ее звали Настя Хотченкова, невысокая, невыделяющаяся внешне, но при этом гордая, умная и добрая. Зародилась дружба случайно - обе опаздывали на первый урок.
Настя была бойчее меня. Она легко могла подчинить всех своей воле, была потрясающим оратором и старостой класса. Меня она поражала тем, что была умна не по годам, и постоянно давала мне умные советы.
Оказалось, что мы с Настей живем на противоположных концах улицы, и потому наведывались друг к другу в гости. Когда нам исполнилось по четырнадцать, проблем, казалось, поднавалилось, и я всегда спрашивала у нее совета. Она тоже советовалась со мной, но мои советы были просто чепухой. Настя говорила очень грамотно, по-взрослому. Она садилась в кресло на колесиках,делала вид, что авторучка - ее сигарета в длинном мундштуке,смачно выдыхала "дым" и говорила таинственным голосом:
- Причина вашей проблемы лежит глубоко в вашем детстве...Вы привыкли к одиночеству...Но человек должен жить в обществе... С давних времен человек не может жить один...Так что обмозгуйте это и приходите еще. Всего доброго, кушайте конфетки.
Бред. Возможно. Но апатию как рукой снимало.
Как-то за урок я написала стихи об отношениях моих родителей. Маму с папой я никак не могла понять. Когда я появилась на свет, маме едва исполнилось двадцать один, а папе уже было тридцать восемь. Поэма состояла из двух частей и смысл был примерно такой: не понимаю, что девушка нашла в мужчине средних лет, но они же любят друг друга, родили меня и все классно! Эти стихи увидела Настя.
- Волкова! Ты пиши стихи,а?! У тебя так хорошо получается!
Окрыленная этим успехом, я начала шарашить стих за стихом, даже на выпускной сочинила эпиграммы нашим учителям, а Настя их громко и выразительно прочла. Может, и не верх искусства, но всем понравилось...
Выпускной стал моим счастливейшим днем. Наша пьяная компания "крутышей" ушла гулять на Пушкинскую площадь, нас не взяли,но мы пошли гулять вдвоем по Арбату. Нам было и так весело, радостно. Там мы и встретили рассвет.
- Насть, - сказала я, - А жалко, что школьные годы так ушли...Мы ни с кем не тусили, нас только задирали...Грустно так...Будто жизнь перечеркнули.
Я ждала от подруги речи на тему сущности бытия или нашей жизни в целом. Она всегда говорила что-то длинное и умное. Но тут она помолчала, сдула челку и произнесла чуть с хрипотцой:
- А ну их, к черту.
И эти слова дали мне понять многое об ушедших годах. Без всяких экивоков, заумностей. Перечеркнули - пусть. Жизнь не кончена. И я помню об этом. Всегда