Где танком в прошлую войну.
Где танком в прошлую войну,
Навек израненная нива,
Где носит грустную молву
И умирают некрасиво –
Крест на крест души, окна, дверь,
Дом обветшалый, как сиротка,
Глазами ржавыми петель,
На мир вокруг, взирает кротко.
Сто вёрст от шумной суеты,
Кичливо вздыбленной столицы,
Глаза и рты от немоты
Застыли на бесстрастных лицах.
Пусты карманы от прорех,
Нет ни безнала, ни налички,
Смеяться, плакать – равный грех,
Прими, как есть, страны кулички -
Поля, заросшие травой,
Страну, забывшую кормильца,
Волков из леса вдовий вой,
Такой, что впору утопиться!
Безногий матрос.
Безногий матрос, пьедестал деревянный,
Четыре подшипника, сверху доска,
Вернулся с войны мировой окаянной,
Подайте убогому, ради Христа!
Из дерева ручки, подбиты резиной,
Толчок - и поехал, дым с трубки идёт,
Человек-пароход или мотодрезина,
Защитник Отечества, полный вперёд!
В жару и в порошу, всегда при параде,
Корнями могучими в землю пророс,
Подайте герою войны, Христа ради,
В глазах покрасневших тоска и вопрос.
Отец всех народов и руководитель,
Усатый подонок подпишет приказ,
Чтоб правды не ведал народ-победитель,
Убрать всех "конвертов" подальше от глаз.
В могилах забытых ГУЛАГ их зароет,
Им звёзды на небе – прощальный салют,
Правители нам создают лжегероев,
А истинных вороны в поле клюют.
Солдатам Второй мировой.
Тяжёлый завершился марш-бросок,
И карта не разбита на квадраты,
Пехота зарывается в песок,
На бруствере уже лежат гранаты.
Бойцы с утра ждут танковый прорыв,
Траншея на зубах трещит песком,
За спинами предательский обрыв,
А справа тень заманчивым леском.
Расчёт номер один – давай к опушке,
Возможный перекрыть врагу отход,
Второй на фланг, где в землю врыты пушки,
Назад дороги нет, кто побежит – в расход.
Залечь и без команды не стрелять,
Стрелять наверняка, почти в упор…
Закуривай, чтоб дрожь в руках унять
И щёлкнул передёрнутый затвор.
В руках бинокль, серьёзен командир,
И нервы сведены в тугой комок,
Ещё не высох полностью мундир,
Но полк задачу выполнил – он смог.
Как меч занесена его ладонь
Поверх идущей танковой армады,
Шум двигателей, громкое: «Огонь!» -
Застыло время в рёве канонады.
Три долгих-долгих часа длится бой,
Гудит, не умолкая, канонада
И, кажется, что миг последний твой
Приходит с воем каждого снаряда.
Но, вот уже стихает шквал огня
И, выдохся, не так лютует враг,
А воющий снаряд – он не в меня,
Коль слышен звук – за голову, в овраг.
Утих едва снарядов жуткий вой
И скрежет обгорелой, рваной стали,
Закончился неравный жаркий бой
И сон сморил живых – они устали.
Они устали падать и вставать,
По грудь, по пояс в землю зарываться,
Без отдыха ползти, бежать, шагать,
И в рост в атаку с марша подниматься.
Их сон сморил тяжёлый, как свинец,
На лицах кровь засохла, копоть, сажа,
Возможно, там был ранен мой отец,
Застыла в котелке солдатском каша.
Война идёт, а жить ведь всем охота,
Атаки, смерть и часто без обеда,
Но станет насмерть матушка пехота,
Придёт она желанная победа.
С войны вернётся раненый боец
И мирных много лет ещё пройдёт,
Снарядом искалеченный отец
На треть почти жену переживёт.
Забыть нельзя ни мёртвых, ни живых,
За Родину им выпало сражаться,
За свой народ, за близких и родных,
Чтоб нам и долюбить, и досмеяться.
C миллионами погибших.
Как с миллионами погибших
Тонка связующая нить,
Она в надежде всех живущих,
Которым довелось дожить.
Любой народ, что впредь захочет
Иметь историю свою,
Историей уполномочен
Сказать всю правду про войну.
Лежат они в могилах братских –
Все не пришедшие с войны,
Мы адресаты дум солдатских,
Их внуки, правнуки, сыны,
Те, что легли не в свой черёд,
Уже не встанут из могил,
Когда их оскорбить придёт
Под “ноль“ остриженный дебил.
Всех стран - далёких нам и близких,
Должны народы понимать,
Нельзя солдатам обелиски
Смолой и краской обливать.
Нам честь погибших сохранить,
Поднявшись вровень с новым веком,
Чтоб кем-то стать – не просто быть,
По праву зваться человеком!
Спасибо, рыжая.
Бегущим рядом и лежащим на погостах,
Ты боевой товарищ, друг и брат,
Слегка завидуешь всем тем, кто ниже ростом,
В чьей смерти косвенно, безвинно виноват.
На бруствер глинистый, вперёд, по вязкой жиже,
Орёшь «ура», а может, только кривишь рот,
Потом узнаешь, что один лишь чудом выжил,
На той высотке, где погиб стрелковый взвод.
И вспомнишь взгляд девчушки рыжей из санбата,
Как удалось тебя тогда ей дотащить?
Ушли в гранитное бессмертие ребята,
В том нет вины твоей, что удалось дожить.
По всей Европе обелиски, обелиски,
Враги по-братски делят землю меж собой,
Тебя на фронте кто-то вычеркнул из списков,
Спасибо, рыжая, спасибо, что живой.
Два солдата.
Короток век. Снег, смыкается круг,
Хруп – точно кто-то ракушки крушит,
Кур белых-белых он кормит с двух рук,
Жрут жернова проржавевших пружин.
Жизнь подытожит стынущий ужин,
Сжата аорта тысячей лапок,
Мерой кроватной мир огорожен,
Капает... кап - из бутылочки в тапок.
Не посрамил он солдатскую касту,
Хапая снег ртом, замёрзшим в окопах,
Парясь на марше по хрусткому насту –
Шрамы получены в схватках жестоких.
Душ, туалет и две тумбочки вряд,
Рядом старик на кровати, двухмерный,
Выцвел, но цепок внимательный взгляд,
Против него он стоял в сорок первом.
Холодно, мёрзнет оконный проём.
Капельниц стражи и рядом две утки,
Вот и остались, как братья, вдвоём,
Может на жизнь, может только на сутки.
Ещё о войне.
По бутерброду с колбасой,
За павших и живых по сотке,
На фото с чёрной полосой
Они берут свою высотку.
Смоленск, Новороссийск, Майкоп,
Вперёд, упорно шли на Запад,
Порой, из мёртвых тел окоп
И тошнотворный, трупный запах.
Штыком зарубки на приклад,
Свои отмеривая мили,
У мёртвых раны не болят,
Спокойно в братской спят могиле.
Но шлют послание живым,
С военных фотографий лица,
Беспечным взглядом голубым
Войну слагая по крупицам.