Для меня приезжать сюда – как приходить на кладбище,
Где листва у яблонь, словно таблички – хранит минуты, а кажется, что века.
Здесь бегут по синему, как и раньше, пастбищу
Сигаретным дымом лёгкие облака.
Даже гравий дороги, что под ногами – наполнен памятью быстротечною
Нас, не знавших, что будет дальше, идущих в шаг, смотрящих в глаза.
И мне чудится, будто за поворотом однажды встречу я
Здесь себя – пинающую камни кедами несколько лет назад…
Ничего не знающую о том, что будет завтра, влюблённую
В этот мир и небо летнее – развешанное над головой, как старый палас.
И мне кажется, я привожу сюда не себя – я возлагаю цветы миллионами…
Ворох бутонов грусти памяти… на могилу… нас…
И пью не чай в кофейне – а водку сорокадневную, терпкую…
Сорока-вековую водку пью залпом, смотря куда-то вперёд.
И скоро уже всё покроется зеленью, всё покроется дымными вербами,
А эта чёртова водка меня не берёт.
Всё стало качественно-другим. Даже суть бытия – до геройства обычно верная.
Даже слова – совершенно иного вкуса, тонкие, будто Aroma Vouge.
И страшно, когда не страшно – когда уже наплевать, наверное,
С кем и где ты пыль бороздишь майских этих дорог.
И всё реже хочется руки твои трогать – как будто сломалось сердце разом
И у всех рецепторов вдруг потерялся дар ощущать тебя на волнах весны.
И твой голос завис во мне где-то между второй и третьей фазой,
Когда приходят самые долгие, самые яркие сны.
Он говорит, отдаляясь, что-то из прошлого, нежно, ласково,
Уходя, как солнечный луч с высоких перил моста.
И Любовь – становится только белой, вылепленною маской
За которой прячет глазницы чёрные пустота.
И когда ты целуешь меня, мне кажется, я уже ничего не чувствую,
Это как будто мы в клубе десять минут назад познакомились, пропустили пару виски с колой и льдом…
А я же любила тебя. Ты в курсе?...
Только, может, уже не смогу полюбить потом.
И это как будто падение в медленном самом режиме –
С попытками ухватиться, а то ведь ветрами возьмёт, унесёт.
И когда твои губы становятся вдруг чужими –
Я понимаю.
Всё.