Теперь, когда годы не идут, а бегут, и всё меньше рядом тех, кто помнит и может разделить с тобой воспоминания , теперь, когда детям всегда «некогда», а новым друзьям «неинтересно», я оборачиваюсь назад и кручу этот разноцветный калейдоскоп прошлого.
Сколько умных книг написано о привычном для каждого из нас механизме - возможности человека при помощи мысли переноситься в самые отдаленные кладовые памяти, туда, где живёт наша прежняя жизнь, невозвратимая и неотделимая от нашего сегодняшнего «Я». И всплывают, и становятся вдруг такими осязаемыми ветхие кружева воспоминаний.
Где-то там живёт и он, мой город на семи холмах, и наш бесшабашный двор со скользкими булыжниками, беспорядочно вросшими в землю, и огромное дерево посреди двора, и обветшалые скамейки под ним. А вот и соседи - такие разные: серьёзные и чудаковатые, бедные и состоятельные, образованные и не очень, доверчивые и скрытные...
Прошло уже почти четверть века с тех пор, как я покинула этот старый дом, но память хранит удивительные истории нашего двора...
Марочка была пенсионеркой со стажем. Невысокого роста, сухонькая, с правильными, вернее, абсолютно правильными и от этого кажущимися скучными чертами лица. До пенсии она работала бухгалтером в детском саду. Но работающей я её не помню. В моей памяти она осталась довольно шустрой и, казалась, вечной пенсионеркой.
Иногда у Марочки поднималось давление или бывали приступы мигрени. В такие часы она наматывала на голову огромный шерстяной шарф с длинными кистями, свисавшими в разные стороны. Марочке казалось, что только тепло спасёт её от боли. На её лице отражалось невыносимое страдание. В таком состоянии она напоминала чем-то маленького Мука с огромной чалмой на голове, а сапоги-скороходы вполне заменяли её шаркающие тапочки. Бедная Марочка, я прятала свои глаза, чтобы она не заметила моей улыбки!
Жила Марочка очень скромно, но аккуратно. Её покойный муж был археологом и умер очень давно при каких-то загадочных обстоятельствах. Ей одной пришлось поднимать двоих сыновей. Старший окончил институт, женился и навещал её не слишком часто, так как отношения с невесткой не сложились. Марочка очень любила единственного внука, но виделась с ним редко. Раз в неделю она робко стучалась в нашу дверь и заходила ко мне, чтобы позвонить сыну. Телефон в нашем подъезде был только у меня.
А вот младший сын был совсем неординарной личностью. Вовочка слыл эрудитом и всезнайкой. Его внешность полностью отражала всю неповторимость данного ему свыше особого содержания. Он был высокий, худощавый, узкоплечий с головой, похожей на перевёрнутую грушу из-за огромного лба и длинной шеи. Подростком Вовочка выходил во двор с шахматной доской. Но соседские дети не умели играть в шахматы. И тогда наш гений миролюбиво и снисходительно соглашался хотя бы на игру в шашки, но шахматными фигурами.
В школе Вовочку интересовал только один предмет - история. Всё остальное он считал абсолютно неинтересным и бесполезным. Часами рассказывал Вовочка о древних скифах или об истории викингов. Он мог назвать имена всех римских императоров или даты рождения всех американских президентов. Но особой его любовью была археология. После окончания школы у семьи не было никаких сомнений: Вовочка должен идти по папиным стопам. Его просто обязаны были принять на исторический факультете университета!
Но у приёмной комиссии было другое мнение. И было для этого две причины. Во-первых, Вовочкина фамилия была Блюменфельд, а с такой фамилией поступить в университет, да ещё на истфак, было просто не реально. И даже какие-то старые папины друзья не могли в этом никак помочь. А во-вторых, Вовочка считал абсолютно бесполезным для исторической науки изучение постановлений «исторических» съездов КПСС. А врать и изворачиваться он не хотел, да и не умел. Год за годом разыгрывался один и тот же сценарий: только прочитав его заметную фамилию Блюменфельд в списках поступающих, экзаменаторы потешались, предвкушая новую встречу с этим, мягко говоря, чудаком. Встречая его, униженного и оскорбленного после очередной попытки преодолеть вступительный экзамен, я привычно спрашивала о том, на каком съезде его завалили в этот раз? Вовочка начинал мне что-то доказывать, но я уже не слушала , вернее, не слышала его, погруженная в свои повседневные проблемы. Мне было легче жить по правилам своего времени, а он признавал только свои законы.
А между тем Вовочка с его еврейским счастьем, уж не знаю как, но отслужил на флоте, где-то то на Балтике, положенные Родиной три года. Но даже служба не освободила его от знаний истории КПСС. Потерпев очередное поражение, Вовочка, обиженный и обозленный, устроился работать сантехником в надежде, что пролетарский стаж станет для него привилегией при поступлении в университет. Но и это не помогло! Один раз ему удалось дойти до второго экзамена по английскому языку. Однако эту преграду Вовочка не преодолел и весь последующий год усердно штудировал английский. Эти бесконечные неудачи нашего непризнанного гения сделали из него нервного, чванливого и весьма неприветливого человека. Как подкошенный болезнью кузнечик , он пересекал двор какой-то неуверенной, извиняющейся походкой и обозлённым взглядом.
Марочка тяжело переживала неудачи своего чада. Время шло. Мальчик вырос и, коль не получилось учиться, то пора было Вовочке жениться. Эта мысль не давала теперь ей покоя. Но где же найти подходящую еврейскую невесту для её драгоценного Вовочки? В это время в городе появилось шокирующее обывателей первое бюро знакомств. Но Марочке категорически отвергла такое решение проблемы. Ей нужны были гарантии:судьбу сына она не могла отдать какому-то "бюро"!
Оставался давно и надежно проверенный способ. А для реализации Марочкиного плана был необохидим телефон. Каждый вечер Марочка стояла у окошка и нервно поджидала моего возвращения с работы. Я, даже не видя её за стеклом, знала, что через четверть часа после моего прихода она обязательно постучится ко мне, чтобы позвонить шатхену: еврейскому свату.Невольно я становилась слушвтелем этих бесконечных переговоров.
"Да, аллё! Ну, что вы можете мне нового предложить? Что? Была замужем? Нет, это нам не подходит! Что? С ребёнком? Нет, это не оно? Что живёт на Левобережном? Нет? Как, выросла без отца? Вы сошли с ума? Это нам не подходит!..Ой, хорошо, хорошо, я позвоню завтра..." - говорила она каждый раз с примирением и надеждой.
На следующий день действие повторялось снова и снова. Иногда Марочка даже позволяла себе возмутиться, если я задерживалась на работе, и у неё из-за этого срывался важный разговор.
Но как-то раз произошло одно событие, кардинально изменившее установившийся порядок. Мой муж обожал покупать книги. Зайдя в очередной раз в магазин «Подписных изданий», он от огорчения, что прилавки оказались совсем пустыми, купил единственное, что красовалось на витрине . Это был великолепный портрет на линованной бумаге «дорогого товарища» Андропова. Юрий Владимирович был сфотографирован в роскошном костюме цвета валюты и как-то замечательно строго, но мило улыбался. Принеся эту добычу домой, особо не задумываясь, муж подвесил портрет у навесной лампочки над телефоном.
На следующий день Марочка снова постучалась в нашу дверь. Прошмыгнув бегом в комнату, она решительно набрала номер телефона шатхена и произнесла привычное: « Аллё! И что у вас есть ...». Но тут речь её оборвалась. Она увидела нечто новое, и с ужасными криками: « Ой, ой, мамочки, а я номер забыла!» Марочка пулей вылетела из комнаты, а затем осторожно прикрыла двери в свою квартиру. Я даже не сообразила сразу, что произошло, обернувшись, я увидела милую улыбку Андропова...
Месяца три Марочка не появлялась. Я наслаждалась покоем и полной свободой. Затем Андропова не стало, и соседка отважилась снова к нам заходить.
А Вовочка вскоре женился. Марочка нашла-таки ему очень приличную женщину, учительницу истории...
Недавно я была в родном городе. От случайно встреченных знакомых узнала, что Вовочку видели в синагоге продающим мацу...
В Ганновере привычно и настойчиво идёт дождь. Он барабанит по стеклу, размывая силуэты притихших домов с любопытными глазами-окнами. Моя улочка не многолюдна. Изредка пробежит в соседскую кнайпу уставший после долгого рейса водила-албанец или курд...
Я знаю, что никто не поcтучит в дверь моей ганноверской квартиры , чтобы позвонить по телефону или одолжить десятку до пенсии. А память опять выбирает этот пасьянс с известным концом. И я вижу стоящую у моей старой двери чопорную Марочку. У неё в руках чугунная сковородка, одолженная у меня накануне.
- На возьми, я не помыла, только один раз картошку пожарила, а масло тебе оставила. Оно ещё хорошее...
Щелкает замок. Я улыбаюсь и иду на кухню мыть сковороду.