Она говорит – под нами стоит кит
Как вызов стабильности, правде, свободе.
Он может нырнуть, а на глубине велики
Тьма, прессинг, потребности в кислороде.
Она объясняет, кит должен дышать. Итак,
У нас есть гарантия, что дадут продержаться.
Она говорит… А я понимаю – ни шанса.
Она говорит, а мир уже зашатался.
И всем ее этим словам цена – не пятак,
А тридцать монет нечистого серебра,
Которые сжал запотевший от страха кулак.
Вина - не вино, скомандовав атаковать,
Она по привычке опустит меня на кровать,
Она в темноте меня будет опять целовать,
С ожившею бездной играя не в прятки - в гляделки.
Смещаясь из центра холста к миллиграммам отделки.
За что ненавистны мне копии, фальшь и подделки
Что грош им цена, хоть несоответствия мелки.
Она говорит, наше небо держал Атлант:
Могучего торса уже подуставшие мышцы
Дрожат от напряжения. Льстишь ты
Тому, кто стоит. Тому, кому стойкость - талант!
Тому, кого гладили грозы десятками ватт,
Тому, кто будет единственный виноват,
Разбив облака, как пухлых пушистых ягнят,
Об остроту величайшей из жизненных правд,
Гласящей, что взятое в руки опасно ронять,
И что за просрочку в оплате растет пеня,
Которую спросят в прихожей у райских врат.
Она говорит, по ту сторону ждет Аид -
Хитрейший их пастырей, неоспорим, как гранит.
Что он не позволит спасти мою душу. Орфею
Он дал уже шанс. И что? Эвридика стоит,
Как камень. Как ком в безупречной строфе.
И я так и вижу тебя, обернувшуюся на миг,
И статуей ставшей: в очочках твоих, «галифе»…
Она говорит, идущий осилит путь
По минам, по трупам, в окопах и в пении пуль.
Она говорит, собирая огромный куль
Обид и упреков. Увы, его может сдуть
Лишь Зевс своей молнией. Или хотя бы питбуль.
Я, не признавшись, что трушу, бросаю: «Круть!»
Сглотнув со слезами с десяток знакомых пилюль.
Она говорит - все нормально. Почти июль.
И дни утекают почти ядовито, как ртуть.
Аид ухмыляется, кит размышляет «Нырнуть?»
Атлант расправляет поникшую было грудь…
Я вижу и тоже отчаянно силюсь вдохнуть.