Соизмеримость.
1
Гибок горизонт, как мысль поэта.
Граница между знанием и незнаньем.
И облака, насыщенные нервы,
Гонимые духовным ветром,
Плывут по небу осознания ,
Сбиваясь в тучи серой пеной,
И тяжкой пышностью грозят.
Гром чувства! Тонкая гроза!
И дождь великих откровенней,
Вдруг проливается в сердца.
В его журчащей чистоте,
Есть прикасание творца.
И нашей вечности удел.
2.
Но в плоскости мирских желаний
Закрыт божественный исток,
И скуден там духовный стол,
Опустошен гиеной маний.
3.
Расширить разум до вмещенья!
Всей беспредельности миров.
Подняться! Выйти из пещеры,
Хранилища дремучих снов.
Зачем? В пещерах так уютно!
Да воздух сперт, но привыкаешь.
Снаружи риск схватить простуду,
Там мир холодный, небо сваей
В любой момент вниз обвалится
Грозит. Зачем пытаться и трудиться?
Хранит пещерных стен гранит!
4.
Но свет! Настырный, вездесущий,
Всепроникающий магнит,
Влечет испуганные души
С перин насиженных кроватных,
Туда на свежие ветра,
Где выдуется затхлый срам
Желаний мелочных приватных.
5.
Май молодой опять тревожит
Прошедшей юности осадок,
Для восприятия не сложен
Инстинктов сей катализатор.
И снова тополиный пух
Мой темпераментный излишек
Впитывает, словно жидкость,
Духа усмиряя бунт.
6.
Уйти в поля! В мой чистый храм,
Где одиночество кайфует,
Посадок девственных огран
Меня хранит от липких фурий
Гордынь запутанных людских.
Как человек еще не внятен!
И одержим в своем занятие,
Ребенком жадным за соски
Измученную землю мать
Алчностью своей терзать.
7.
Как не по-русски, быть берущим.
Унизились мы в подражании.
Нет больше русских очертаний
В культуре, нашей не цветущей.
Сквозь глянец видится тоска,
И слиток дерзкого таланта
Пылится антиквариатом,
Под ослепительный оскал
Приветливого Голливуда.
И быть духовным стало глупо.
8.
Нет, чудо есть! Оно лишь скрыто.
Доступно стало не для всех,
И лишь подвижнику в молитве
Сердечной виден мощный всплеск.
В стихотворение отразилась
Провинциального поэта,
На холст с дешевого мольберта
Легла мазками эта сила.
Жива в глубинках ты Россия,
В священных летних вечерах,
В распевах женщин на гуляньях,
Не размалевана рекламой,
Хотя и скромен твой наряд.
9.
«Тарзан ко мне!» - летит овчар,
И по щенячьи лижет руки,
Чуть на кота не зарычал.
Сдержался. Впрок пошли науки
Собачьих жестких дрессировок.
Гулять. В поля. К простору мыслей.
Туда где солнце каплет соком
Подсолнуху на юность листьев .
Где в камышином шалаше,
В заиленных, прогнутых лужах
Отшельницею в тишине
Цапля сторожит лягушек.
Где на закате робок сыч,
За то базарною гадалкой
Кукушка о годах трещит,
И манною струится сладко
По бедрам девственных акаций
Пьянящий разум бело цвет,
Где нет конкретики, абстракций,
А есть единый жизни свет.
10.
К свободе! Не нужны там псине
Намордник, поводок короткий
Стремительной спортивной лодкой
Гладь изумрудную озимых
Волнует. Носом черным зорко
Пшеничную округу бдит.
И вот успех! Почуял зайца!
И бесполезно мне ругаться.
Он, как заправский следопыт,
Петляет, разбираясь в тайне
Лежанки заячьей, нашел,
И длинноухое создание,
Стремглав, поднявшись за межой,
Надеясь, что спасут лишь ноги,
Маячит вдалеке пятном.
Но у овчарки предки волки!
И вот борьба добра со злом,
Адреналин лихой погони,
Дуэт – добыча и охотник.
11.
Они исчезли вдалеке
Их поглотил пурпур заката.
Бессмыслен поводок в руке,
И дрессировок время трата.
Наедине стою с Кубанью.
Май в свежести своей упругий.
Я пробую на вкус губами
Его цветущую округу.
Пытаюсь закурить, но вдруг:
Озноб, головокружение ,
В макушке снова это жжение,
Осознаю что я не тут,
Не там, нигде, и в то же время
Везде. Меняются картины!
И прошлого открылся терем
Я очевидец тех событий,
Которые давно забыты.
12.
Передо мною Ганг бурлящий,
А на скалистом берегу
Два человека говорящих,
О чем никак не разберу.
Вот прояснилась речь чужая.
В пространстве тонком языки
Для понимания легки.
На них фонетики пижамы
Земная тяга к особизму
Этническому одевает,
Но эволюции кривая
Один имеет корень смысла.
13.
Невидимым я видел, слышал
Индийцев древних диалог,
То был благословенный Кришна
С Арджуной верным. О восток!
О Индия страна браминов,
Страна мистерий древних вед,
Где в экзотических каминах
Огромных храмов теплит свет
Великих знаний человека.
Источник мировых религий,
Где многобожие идилльно,
А Дух Святой единый лекарь
14.
И так! Стояли у реки,
Вели спокойный разговор
Арджуна, глядя на простор
Шумящий, красотой великий,
Воскликнул мигом вдохновенный:
«Господь! Мой, Кришна! Ты прекрасен,
В своей природе проявленной,
Среди пейзажной ипостаси
Переливается твой гений!
Все пышет негой совершенства,
Полно изящных, гибких граций,
И человеческому сердцу
Лишь остается наслаждаться.
Мой повелитель, мой раджа!
Я вечно буду тебе верен,
Клянусь, Господь, моя душа
Не выдержит твоей потери!»
«Как скор на клятвы человек,
Как много слов глаголет лишних», -
- Задумчиво промолвил Кришна –
- «Но забывает он завет,
Который завещала высь
Вселенной, твердый – не клянись!»
15.
Замолк обиженный Арджуна,
В упреке Господа страдая.
И Кришна, видя состояние
Собрата, вдруг отвлек разумно
Его от мыслей мягкой просьбой:
«День жаркий, хочется воды,
Прошу тебя, мой друг особый,
Возьми кувшин, к реке сходи».
Арджуна взял сосуд с собой,
Направился смиренно к Гангу,
А Кришна вслед смотрел украдкой,
И взгляд его струил любовь.
16.
Вот он приблизился к реке
Гнетущей широтой разлива,
Скалистых берегов корсет
С трудом держал тугую силу
Готовую в одну минуту
Собою наводнить округу.
Вдруг он услышал чье-то пенье.
Девичий, нежный, плавный голос
Звучал приятным, тихим соло,
Свое созревшее томление
Любви простору отдавая.
О чем еще красотке петь
В семнадцать юных, полных лет.
Арджуна сердцу доверяя,
И песней искушенный слепо,
От солнца прикрываясь, руку
Поднес к глазам, сквозь резкость света
Рассматривая вдалеке фигурку.
То молодая индианка по воду,
Из деревни ближней, пришла.
Как ночь восточная смугла,
Густые волосы свободно
Смородиновым, черным, ярким
Оттенком прикрывали грудь.
Одежду скромную крестьянки,
И бедер плавную игру -
Заметил это все Арджуна,
И как мужчина оценил.
Окликнул. Испугавшись жутко
Разбила девушка кувшин,
Который бережно несла.
Он подбежал, отдал ей свой,
Она стеснительно взяла ,
Улыбкой светлой и живой
Приворожила. Став ей верным,
В помощники набился рьяно,
И вот беседующею парой
Они направились в деревню.
17.
Красавицу ту звали Зитой.
Ей доля выпала сирот.
Отца и мать призвал Господь,
Предусмотрительный родитель
Оставил дом, надел земли
И добродушные соседи
Сиротку тихую приветив,
Ей помогали, как могли.
Арджуна в девушку влюбился,
И с ней остался жить в деревне.
Как честный человек женился,
Забыл о царственной манере
Держать осанку, властный глас
Стал тихим, смирно размягченным.
В хозяйстве и делах погряз
Ум безответно просветленный.
18.
Так годы шли. Трудом примерным
Он богател. Ему жена
Троих детишек родила.
Довольный очагом семейным
Мечтал он часто вечерами ,
Что дети вырастут его,
Как на закате лет легко
Добро поделит меж сынами.
Но вот однажды Ганг взбесился.
Сломав опору берегов,
И мощью страшною излился
На мерность сел, на тишь лесов.
Смешалось все водоворотом
Неукротимым, грязным, грубым.
Тонули звери, гибли люди.
И только с высоты полета
Свободной птицы, я усвоил
Масштаб трагедии кошмарной,
Как хищником безумным, жадным
Ганг пожирал вокруг живое.
19.
Арджуна еле правил чёлном,
Который наспех сбил с обломков,
Какой-то мебели, - с осколков,
Вчера казалось, жизни прочной.
Семья хватается за плечи,
Глотает Ганг его добро.
Пытаясь, тонущие вещи
Спасти, он наклонил челнок.
Их вдруг подкинуло волной,
И хлипкий плот разбился в щепки.
Он видел меркнущим сознанием,
Как утонули его детки,
В неравном этом состязание
Ко дну пошла его жена.
Он обессилел, и волна
Его накрыла вмиг с наскока.
Арджуна подчинился року.
20.
Очнулся он на берегу.
Река, насытившись беспутством,
Вернулась снова в свое русло,
Вновь волны весело бегут.
Арджуна был совсем один,
Стоял в изорванной одежде,
В руке держа пустой кувшин,
Каким то чудом уцелевший.
И в этом ступоре нервозном
Губами бледными шептал,
Сам став одним сплошным вопросом:
«За что же так? За что же так?»
Вдруг позади он голос слышит,
И дрожь по телу окатила:
«Мой друг, ну где тебя носило?»
Он обернулся, видит Кришну,
«Час пролетел, тебя все нет!
Ты дашь мне, наконец, напиться?»
Он ощущал себя во сне,
Он видел и не видел принца.
И в образе его размытом,
Менялись, проявляясь лица:
Сынов родных, любимой Зиты.
Они лучисто улыбались,
Арджуна кинулся, в порыве
Обнять семью, мираж растаял,
А Бог его в объятья принял.
И дальше он не мог терпеть:
Потери боль, стыд перед Богом
Великий воин и стратег
Рыдал в истерике ребенком,
Уткнувшись Кришне в грудь лицом.
Раджа, придерживая друга,
Шептал ему: «Проходит все!
Мой настрадавшийся Арджуна.
Но жизнь течет, и я есть жизнь!
А ты же помни - не клянись!
А ты же помни – не клянись …
А ты же помни – не клянись …
21.
Последний слог уже неясно
Звучал для уха моего,
И вскоре он совсем замолк
Преобразившись в звук согласный.
Исчезло все, и темнота
Окутала меня тревожно
Мой дух растеряно витал,
Пытаясь очень осторожно,
Найти из ночи этой выход.
Но вдруг шершавое касание,
Лицо мне кто-то лижет лихо,
И прояснилась вмиг сознание.
Тарзан! Бродяга! Друг мохнатый!
От радости пес заскулил.
В репьях весь, носом тычет хладным
В изгиб расслабленной скулы.
Спасибо друже отрезвил!
Я встал, меня еще качало.
А ночь уже луна венчала
Домой! Хватило лишь бы сил.
Сверчки захлебывались трелью,
В ветвях черешни соловей
Переливался в такт свирелью
Раскачивал май колыбель
Плакучих ив, баюкал ветер,
В пруду плескался толстолоб.
Я шел, не замечая вечер,
Гася нахлынувший озноб
Событий прожитых, далеких.
И средь пейзажей этих мирных
Я понял, вдруг, идей невольник.
Все в космосе соизмеримо!
И исторический сюжет,
Который видел я, не нов,
Зачат он в мировой душе
Уже сознательно давно.
Спиралью из глубин веков
Он повторяется примерно,
И клятв не требует любовь,
А просит малость - быть смиренным.
Конец.
.