Волошин в октябре
Громко сверзались груши
и на земле гнили.
Громко вгрызались волны
в берег, не уставая.
Громко ветра пели,
громко ракушечник рыли,
громко врезалась в холмы
песенка их простая.
Моря столпотворенье.
Ветра самоуправство.
Жители Вавилона
ёжатся в телогреях.
Жалкое стихотворенье
слабое слишком лекарство,
если как тряпка кроны
на перебитых реях.
То ли ещё будет...
так ли себя пожалеешь -
грузного домоседа,
грозного от печалей
в окаменелой рубке,
где от ветров шалеешь,
их ледяного бреда -
пледов внутри и шалей.
Пришлых разгонит осень,
прошлых - не дозовёшься.
Мысли освищет ветер,
словно бы он их видел.
И, подыхать брошен,
тушей кита развернёшься
так, чтобы взгляд петель...
петель морских не видел.
Брошенный, кинутый всеми
в это сраженье неравных.
Выстыло и - отплыли.
Даже и ты, Марина...
Карта погрома зреет
между холмов плавных.
Море ли там?.. или
пыточная машина?
И потечёшь к Богу
искреннею печалью,
и припадёшь к Небу
всей немогучей мощью,
и призовёшь мысли
силою средоточий -
и одного оставят
только они Ночью.
12 октября 1989
Коктебель