он задерживается

     и вот уже полдень, если судить по ощущению протекшего времени, пролетевшего, пробежавшего, а дознавателя все нет, что с ним случилось, надеюсь, ничего, что-то непременно стряслось, но, надеюсь, не с дознавателем, он вообще мне кажется неуязвимым для случайных невзгод, и для неслучайных тоже, возможно, его вызвали к другому дознаваемому, да, это самое правдоподобное – предположить, что он параллельно с моим начал другое дознание, с кем-то другим, может быть, он ведет сразу несколько дознаний, полдюжины, например, я недооценивал его загруженность, он приходил ко мне, вымотанный предыдущими беседами, сколько их было, может быть, две, а может, и три, и, закончив беседу со мной, отправлялся к следующему дознаваемому, интересно, применял ли он к ним те же самые методы, пользовался ли теми же самыми инструментами, пил ли тот же коньяк, арманьяк, виски, курил ли те же сигары, возможно, это было рассчитано лишь на меня, безусловно, так оно и было, дознание – тонкая процедура, тут важен каждый нюанс, требуется индивидуальный подход, мой дознаватель, само собой, мастер индивидуального подхода, поэтому я видел его таким, каким ни один другой дознаваемый никогда его не видел и не увидит, с другой стороны, и я никогда не видел и не увижу дознавателя таким, каким он являлся и является остальным дознаваемым, так что гордится тут нечем, но нечему и завидовать, хорошо еще, что мне разрешают оставаться в кабинете и не возвращают в темницу, на холодный пол, все обставлено так, будто дознаватель должен прийти с минуты на минуту, но минуты идут, а дознавателя нет, что, если попробовать записывать показания, выцарапывая слова на стене, на столе, на стуле, жаль, что у меня нет ни одного острого предмета, все такие предметы у меня предусмотрительно отобраны или не вручены, единственное, что остается, – попытаться запомнить показания наизусть, чтобы позднее воспроизвести их слово в слово перед дознавателем, но это трудное дело – признаваться и тут же повторять про себя признание, затверживать его, словно таблицу умножения, детскую считалку, считалки запоминаются легче, я до сих пор помню все считалки, которые выучил в детстве, мое несчастливое детство, кажется, я уделил ему не много внимания, сразу перешел к юности, может быть, дознаватель и задерживается как раз для того, чтобы дать мне время на размышления, на воспоминания, если так, то он почти достиг своей цели, я готов признаться во всем, что совершал и не совершал в детстве, во всем, что совершали и не совершали со мной, если бы он вошел сейчас, он бы не пожалел.