Я забрел как в бреду, свое время бесцельно транжиря,
На вершину горы, где в руинах лежат базилики,
Где в пещерных церквях, обнажая оттенок санкиря,
Осыпается охра, и тают пресветлые лики.
Только скалы не помнят уже ни восторга, ни злости,
И сиянию лун подставляя могучие спины,
Укрывая в гробницах вином перемытые кости,
Обреченно стоят над покоем уснувшей долины.
Этот город есть повесть, в которой отсутствуют главы.
Здесь давно не бывает стратиг, и разрушены стены.
Так жена, облаченная в алое зарево славы,
На закате внимает далекому эху измены.
Ее брови парят в изумленно-испуганном взлете,
Но в очах виден мрак, и уста по обету сомкнуты.
Наслаждения духа сильней вожделения плоти.
Поднимается ветер. Столетья бегут как минуты.
Мне был внятен их зов, но души не затронула скверна.
Впрочем, несколько масок сумел без труда бы найти я:
Либертен, декадент, наркоман и дитя постмодерна -
Так скажи, для чего до сих пор ты со мной, Византия?
Почему я готов целовать эти тонкие руки,
И недолгую жизнь протянуть на воде и на хлебе -
Лишь бы верить и ждать как юродивый ангел разлуки,
Безнадежные крылья расправивший в каменном небе.