Аполлон Григорьев, без сомнения, неординарная творческая личность, оставившая заметный след в русской литературе и искусстве. Жизнь и творчество его пришлись на середину девятнадцатого века – период, когда и в обществе, и в искусстве бурно переосмысливалось наследие прошлого, и Григорьев в полной мере впитал в себя все достоинства и противоречия новых веяний.
Вот, к примеру, отрывок одного из ранних его стихотворений, 1845 года – «Героям нашего времени»:
Нет, нет – наш путь иной… И дик, и страшен вам,
Чернильных жарких битв, копеечным бойцам,
Подъятый факел Немезиды;
Вам низость по душе, вам страх страшнее зла,
Вы сердцем любите лишь лай из-за угла.
<…>
В скотском бесстрастии и с гордостью немой,
Без сожаления и цели,
Безумно погибать и завещать друзьям
Всю пустоту души и весь печальный хлам
Пустых и детских грез, да шаткое безверье;
Иль целый век звонить досужим языком
О чуждом вовсе вам великом и святом
С богохуленьем лицемерья!...
Подобная искренняя страстность свойственна и всем видам творчества Аполлона Григорьева, и всей его эмоциональной, импульсивной жизни, и часто была не только причиной неловких ситуаций, но и насмешек, а то и полного невнимания к нему со стороны коллег и читателей.
Родился Аполлон Александрович Григорьев 20 июля (1 августа) 1822 года в Москве. Дед его был крестьянином, который собственным упорным трудом на различных чиновничьих должностях, которые занимал, приехав в Москву на заработки из глухой провинции, добился получения дворянства. Отец же его женился – против воли родителей – на дочери крепостного кучера после того, как ребенку – Аполлону – был уже год, и долгое время будущий поэт и критик не только считался незаконнорожденным, но и не имел права на дворянское звание.
Тем не менее, он получил прекрасное домашнее образование, поступил на юридический факультет в Московский университет, где читали лекции такие культовые в те годы преподаватели, как Грановский, Погодин, Шевырев, и учились Фет и Полонский. Блестяще окончив университет, Аполлон Григорьев работал в библиотеке университета, затем секретарем Совета университета, но по причине рассеянности показал себя совершенно негодным к канцелярской службе. Тем не менее, дослужившись в 1850 году до чина титулярного советника, Григорьев получил дворянский титул.
Печататься он начал в 1843 году, и на это время пришлась его первая безответная любовь, в лирике поэта нашедшая отражение в образах роковой страсти, борьбы двух личностей, необузданности и безысходности чувств. Вот стихотворение того периода, которое, по мнению исследователей творчества Григорьева, особенно ярко иллюстрирует его тогдашние философско-эстетические взгляды – «Комета» 1843 года:
Когда средь сонма звезд, размеренно и стройно,
Как звуков перелив, одна вослед другой,
Определенный путь свершающих спокойно,
Комета полетит неправильной чертой,
Недосозданная, вся полная раздора,
Невзнузданных стихий неистового спора,
Горя еще сама и на пути своем
Грозя иным звездам стремленьем и огнем,
Что нужды ей тогда до общего смущенья,
До разрушения гармонии?.. Она
Из лона отчего, из родника творенья
В созданья стройный круг борьбою послана,
Да совершит путем борьбы и испытанья
Цель очищения и цель самосознанья.
В 1846 году вышел единственный сборник поэта «Стихотворения Аполлона Григорьева», который был холодно принят читающей публикой, но привлек внимание Белинского. Он, в частности, писал о стихах Григорьева, что в них видишь «ум и чувство, но не видишь фантазии, творчества, даже стиха. Правда, местами стих его бывает силен и прекрасен, но тогда только, когда он одушевлен негодованием, превращается в бич сатиры, касаясь некоторых явлений действительности… Он глубоко чувствует и многое глубоко понимает, это иногда делает его поэтом».
И правда, стихи Аполлона Григорьева часто несовершенны по форме, и туманны по содержанию, Вот, к примеру, стихотворение того же периода «Ночь»:
Немая ночь, сияют мириады
Небесных звезд – вся в блестках синева:
То вечный храм зажег свои лампады
Во славу божества.
Немая ночь, и в ней слышнее шепот
Таинственных природы вечных сил:
То гимн любви, пока безумный ропот
Его не заглушил.
Немая ночь; но тщетно песнь моленья
Больному сердцу в памяти искать…
Ему смешно излить благословенья
И страшно проклинать.
Пред хором звезд невозмутимо-стройным
Оно судьбу дерзнет ли звать,
Или своим вопросом беспокойным
Созданье возмущать?
<…>
О нет! о нет! когда благословенья
Забыты им средь суетных тревог,
Ему на часть, в час общий примиренья,
Послал забвенье бог.
Забвение о том, что половиной,
Что лучшей половиною оно
В живую жертву мудрости единой
Давно обречено…
Сам Аполлон Григорьев называл себя «последним романтиком», под романтизмом имея в виду не художественное направление искусства, а тип творческой личности. Его философская концепция близка учению Шеллинга об интуитивном постижении жизни искусством, то есть, искусство для него – высшая форма познания мира. Интересно, что это были не просто его философско-эстетические взгляды – это была органическая форма его жизнесуществования. Так, неоднократно предпринимая попытки укрепиться на разных службах, в том числе и преподавательской, с энтузиазмом принимаясь за новое дело, Аполлон Григорьев вскоре охладевал к этим видам деятельности, и его основным занятием и источником доходов были публикации в самых разных изданиях середины девятнадцатого века.
В личной жизни он неоднократно страстно и болезненно влюблялся, браки его – в том числе и один гражданский – распадались. Вел он жизнь богемную, в студенческие годы пристрастился к неуемным алкогольным возлияниям, и это значительно осложняло ему жизнь.
В середине 50-х годов Аполлон Григорьев пережил очередную безответную и страстную любовь, результатом которой стал цикл его любовной лирики, вошедший в золотой фонд русского романса. Прежде всего, речь идет о двух цыганских песнях, автором которых – не только стихов, но и музыки – был сам Аполлон Григорьев вместе с руководителем цыганского хора Васильевым. Речь идет об известных «Цыганской венгерке» и «Говори хоть ты со мной, подруга семиструнная»:
О, говори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная!
Душа полна такой тоской,
А ночь такая лунная!
Вон там звезда одна горит
Так ярко и мучительно,
Лучами сердце шевелит,
Дразня его язвительно.
Чего от сердца нужно ей?
Ведь знает без того она,
Что к ней тоскою долгих дней
Вся жизнь моя прикована…
Блок считал эти стихи, ставшие романсами, перлами русской лирики. А вот другое стихотворение Аполлона Григорьева из того же любовного цикла, выражающее характерные для периода окончания мучительного романа настроения поэта, в той или иной степени отраженные и во многих других его лирических произведениях:
Благословенье да будет над тобою,
Хранительный покров святых небесных сил,
Останься навсегда той чистою звездою,
Которой луч мне мрак душевный осветил.
А я сознал уже правдивость приговора,
Произнесенного карающей судьбой
Над бурной жизнию, не чуждою укора, –
Под правосудный меч склонился головой.
Разумен строгий суд, и вопли бесполезны,
Я стар, как грех, а ты, как радость, молода,
Я долго проходил все равзращенья бездны,
А ты еще светла, и жизнь твоя чиста.
Суд рока праведный душа предузнавала,
Недаром встреч с тобой боялся я искать:
Я должен был бежать, бежать еще сначала,
Привычке вырасти болезненной не дать.
Но я любил тебя… Твоею чистотою
Из праха поднятый, с тобой был чист и свят,
Как только может быть с любимою сестрою
К бесстрастной нежности привыкший с детства брат…
И все же, несмотря на самобытность лирики Аполлона Григорьева, погружающую читателя в душевный мир переживаний автора, более значимый вклад в русскую культуру и искусство он внес в качестве теоретика литературы, литературного и театрального критика, тем более, что в последние годы он практически не писал стихов, хотя и много переводил Гёте, Шиллера, Гейне, Байрона, Шекспира: наследие поэтов других национальных культур Григорьев считал общим достоянием человечества.
Несмотря на то, что, по его собственному утверждению, он – последний романтик, Аполлон Григорьев также был приверженцем реализма в искусстве, и с этой точки зрения, к примеру, чрезвычайно высокого ценил Александра Островского, который в числе других писателей входил в кружок при журнале «Москвитянин», собравшийся вокруг личности Аполлона Григорьева. Его театральная критика стала явлением в русской культуре, поскольку это были не сухие теоретические разборы, а живой анализ драматургии и игры актеров, основанный на страстном отношении автора статей к предмету критического разбора.
Умер Аполлон Григорьев так же стремительно, как жил, внезапно заболев после очередного запоя, 7 октября 1864 года. Разбросанные по разным журналам статьи Григорьева в 1876 году были собраны в один том публицистом и критиком Николаем Страховым.
Одним из последних стихотворений Аполлона Григорьева, написанным в 1858 году, является «Отзвучие карнавала», в котором автор философски осмысливает суетность человеческих страстей, которым был подвержен всю свою богатую на события и переживания жизнь:
Помню я, как шумел карнавал,
Завиваяся змеем гремучим,
Как он несся безумно и ярко сверкал,
Как он сердце мое и колол и сжимал
Своим хоботом пестрым и жгучим.
Я, пришелец из дальней страны,
С тайной завистью, с злобой немою
Видел эти волшебно-узорные сны,
Эту пеструю смесь полной сил новизны
С непонятно-живой стариною.
Но невольно я змею во власть
Отдался, закружен его миром, –
Сердце поняло снова и счастье, и страсть,
И томленье, и бред, и желанье упасть
В упоенье пред новым кумиром…
Виктория ФРОЛОВА