Георгий Яропольский. Нечто большее. Стихотворения и поэмы. Нальчик: Эльбрус, 2011.
Когда строка идёт от Бога…
«Нечто большее» — шестой сборник стихов Георгия Яропольского http://stihi.ru/avtor/yaropolsky . В краткой аннотации сказано: «Новую книгу поэта составили стихотворения и поэмы последних лет». В данном случае краткость может ввести потенциального читателя в заблуждение, ибо под обложкой небольшого двухсотстраничного томика собраны поэтические произведения высшей пробы. Может показаться, что я придираюсь, но для меня разница между «стихами» и «поэтическими произведениями» принципиальная, потому что стихами сегодня принято называть любой текст, написанный в рифму, а то и просто произвольно разбитый на короткие строки. Между тем, как писала Ахматова, «Между помнить и вспомнить, други, / Расстояние, как от Луги / До страны атласных баут». При всём моём уважении к некоторым сочинителям, назвать поэтами я их не могу. И неважно, какую форму для своих стихов они выбирают: длинные «простыни», написанные по злободневным поводам или претендующие на афористичность одностишия, в их текстах нет главного, что делает стихи поэзией, — божественной гармонии. Стихотворная публицистика тоже нужна и сегодня очень востребована, но, к счастью, во все времена рождаются люди, умеющие думать и писать на вечные темы, искать ответы на самые серьёзные и безответные вопросы бытия. Как сказала Марина Кудимова, «Поэт существует в волшебном мире: ведь поэзия — это иноговорение, некий надчеловеческий язык». Именно такова поэзия Георгия Яропольского.
Взяв в руки книгу «Нечто большее», рассмотрите её внимательно. Высочайший художественный профессионализм автора проявляется в том, что в книгах Георгия Яропольского нет ничего случайного, всё продумано до мельчайших подробностей. Это относится и к оформлению, и (может быть, в первую очередь) к структуре книги. Автор неоднократно признавался в интервью, что исповедует принцип Сергея Эйзенштейна, который говорил, что три кадра, взятые в разных сочетаниях, могут породить шесть разных произведений. Во время чтения сборника не оставляет ощущение, что смотришь фильм, настолько зримы подробно прописанные или обозначенные несколькими штрихами образы, так продуманно размещены произведения: как и положено по системе Станиславского, всё работает на некую «сверхидею» книги. Композиционно сборник разбит на три части и предваряется стихотворением «Стартовая страница», в котором выделены отсылки ко всем трём частям.
Первая часть — «Игра в жмурки». Как ведущий в детской игре с завязанными глазами вслепую натыкается на самые различные предметы и по очереди исследует их, так поэт ведёт нас по галерее причудливых образов, возникающих в стихотворениях первой части, меняя маски, играя различные роли. Вот он — городской сумасшедший, а вот — велосипед, тень, негодяй, несчастный влюблённый и счастливый возлюбленный, и даже… охотник на ангелов (как тут не вспомнить Тарковского «Так соль морей и пыль земных дорог / Благословляет и клянёт пророк, / На ангелов ходивший в одиночку»). Испробовав, кажется, все возможные земные ипостаси, автор подводит читателя к идее абсурдности человеческого бытия — в конце первой части помещен великолепный цикл абсурдизмов «Обратный отсчёт»: «Одна теперь у нас отрада — / благословенный наш абсурд». Именно к такому выводу неизбежно приходит любой человек, исключивший из своей жизни Бога: жизнь только материальная абсурдна и бессмысленна. Тот, кто не желает мириться с этим, обязательно вспомнит Отца небесного, как и происходит со сквозным лирическим героем книги. «Бог есть любовь?» — робко спрашивает он в стихотворении, завершающем первую часть. Но его сознание не может совместить образ Бога, который есть — любовь, с тем Богом, который позволяет совершаться человеческим злодеяниям, переросшим в наше время все мыслимые пределы, и первая часть книги завершается горькой иронией: «И мы киваем: да, наверно, / во всей творимой мегасмерти / повинна лишь людская скверна, / а Бог … Он есть Любовь, поверьте! … // Любовь всегда сродни убийству, / о чём мы часто забываем / (поскольку Уайльда к букинисту / снесли). С любовью — убиваем!»
Обращение к религиозной тематике характерно для Георгия Яропольского. Как сказал Александр Царикаев, чьи слова предпосланы поэме «Потерянный ад», поэзия Георгия Яропольского «продолжает традицию богоборчества…». Я бы скорее назвала её поэзией богоискательства, ибо любое богоборчество уже есть признание существования Бога — не будем же мы бороться с тем, чего не существует. Признавая существование Бога, богоборец ищет для себя возможности — верить. Борьба идёт не с Божественной идеей как таковой, а с принятыми в человеческом обществе формами, в которые облекается вера. Обрядовая, примитивная религия, восходящая к традициям первобытного язычества, круто замешанная на суевериях, не может удовлетворять духовные потребности современного образованного человека. Кроме того, каждый идёт к Истине своей дорогой.
Центральное место в книге — вторую часть — занимает грандиозная поэма-трактат «Потерянный ад». Ее объём — 999 (перевернутое «число зверя») строк.
Девятьсот — девяносто — и девять:
столько строк будет в этой поэме;
для неё очень даже по теме
три шестёрки тормашками вверх —
ад закрыт, ничего не поделать,
вместо зверя пришёл человек.
В поэме тридцать три главы, каждая глава содержит по пяти шестистрочных строф с нестандартной системой рифмовки. Завершается поэта девятистрочным эпилогом. Такая структура и специально придуманная строфа облегчает читателю освоение масштабного стихотворного текста, содержание которого носит далеко не развлекательный характер. «Потерянный ад» еще ждёт своих критиков и исследователей. Его содержание составляет блестящий анализ современного общества, в котором потерян не только рай (читай — надежда), но и ад (сиречь — страх греха), выполненный на широком историческом и культурном фоне и поднимающийся до высот философских обобщений. Размышляя о природе человека и о путях его духовной эволюции (или — инволюции?), автор беседует и спорит с Гомером и Овидием, Данте и Пушкиным, Сократом и Парацельсом, Ньютоном и Эйнштейном, Сартром и Камю, вспоминает гибель «Титаника» и Холокост, Освенцим и Хиросиму, вызывает к жизни образы Люцифера и Каина, Агасфера и Орфея.
Третья часть сборника носит название «Крокодиловы слёзы». Составляют её стихотворения различных жанров, хотя стихи Георгия Яропольского можно только весьма условно отнести к гражданской или любовной лирике или к любой другой из общепринятых поэтических рубрик, потому что они не вмещаются в прокрустово ложе жанров, выпирают из них — слишком его стихи похожи на жизнь, которую невозможно загнать в заранее кем-то очерченные рамки. Мозаичное полотно «Крокодиловых слёз» затрагивает все стороны человеческого быта и бытия — от тараканов (стихотворение «Брешь») до memento mori («Латынь с советом…»). Читая подряд не связанные, казалось бы, друг с другом стихотворения, составляющие третью часть сборника, внезапно ловишь себя на мысли, что жизнь прекрасна и все слёзы, проливаемые нами над неприятностями и страданиями, выпадающими на долю человека, в каком-то смысле — крокодиловы, ведь родившись, воплотившись в нашем реальном мире, мы уже получили самый главный в жизни подарок, мы уже — счастливчики, ибо жизнь во всей своей полноте есть высшая и абсолютная ценность. Вот мы и разгадали авторский замысел, а вернее, поэт подвёл нас к этой мысли. Только духовно прозревший человек (прекративший «играть в жмурки») может понять себя, других, окружающий мир и в конечном итоге — приблизиться к Истине.
Завершает книгу стихотворение «Откровение», написанное по мотивам «Апокалипсиса» Святого Иоанна, поэтическое переложение которого Георгий Яропольский сделал в своё время:
На два мой мир расколот:
в тусклом ночном окне
вижу небесный город,
что отражён во мне.
Лирический герой книги приходит к пониманию двойственности человеческой природы и, вычленив, осознав свою духовную составляющую, получает доступ к возможностям, к мирам, недоступным тем, кто живёт только как физическое существо:
Свет — среди липкой сажи,
крошек да комаров…
Мир не расколот даже —
множество в нем миров!
Все настоящие, большие поэты — мистики в том смысле, что имеют собственный опыт общения с Божественным началом. Называется это вдохновением. Если стихи вдохновенны — т.е. вдохновлены — если в них живёт Божественная гармония, это и есть поэзия. Конечно, поэты отличаются друг от друга — частотой и интенсивностью «общения с небесами», индивидуальными психическими аппаратами — «приёмниками», настроенными на Божественную волну, а также другими свойствами личности, в частности, верификационными способностями, языковым чутьём. Но в основе каждого отдельного поэтического феномена лежит вдохновение. Как, кому и почему даётся этот дар, который Игорь Меламед в статье «Совершенство и самовыражение» назвал благодатью, — сие тайна великая есть. Эта тема подробно разработана в отечественной и мировой литературе (вспомним хотя бы «Моцарта и Сальери» Пушкина) и слишком велика и серьёзна, чтобы поднимать её в рецензии. Я ограничусь здесь констатацией: лучшие стихи Георгия Яропольского несомненно отмечены Божественной благодатью, которую поэт сам не может не осознавать. Приметы этого осознания рассыпаны во многих его стихотворениях. Например: «Бешусь я потому лишь, / что помню опрокинутую высь», это из стихотворения «Закат», «мерещатся мне письмена впотьмах, / вот только язык — какой?» — «Стартовая страница». А стихотворение «Холмистое небо» всё построено на, казалось бы, игровой ситуации: автор ходит по земле, но ощущает себя идущим вверх ногами, то есть нормальное положение для него — идти по небу… Все это — описания моментов проникновения поэта в мир иной, чем наша привычная реальность. Наконец, в стихотворении «Откуда эта сила прёт?..» Георгий Яропольский кратко и исчерпывающе говорит об источнике любого поэтического дара:
Первооснова:
не умерщвлённый плотью дух,
в нём — сила слова.
Осознание своей связи с высшим началом даёт поэту уверенность и силы на свершение поистине грандиозных задач. Он смело заявляет:
Бессмыслица — искать решенье,
когда оно в «Ответах…» есть.
Немыслимого постиженье —
лишь в этом истинная честь.
Защищенный благодатью, поэт не боится никаких земных невзгод, и даже если его физическое начало хочет избежать боли, он всё равно идёт на неё осознанно, ибо понимает, что «красота немыслима без боли», а именно «свербящая тоска по красоте» ведёт его по жизни. Здесь речь идёт, конечно же, о той Божественной красоте, которая, по словам Достоевского, спасёт мир.
Именно осознанным приятием всего, что посылает жизнь, так покоряет любовная лирика Георгия Яропольского. Боязнь боли лежит в основе страха жизни вообще и любви в частности. Люди часто боятся любить, потому что знают, что чувства эфемерны и приносят душевную боль, которая бывает непереносимее боли физической. Лирический герой нашего автора бесстрашно бросается в любовь: «заранее я знал, на что иду, / когда тебя коснулся беглым взглядом». Непостоянство чувств его не пугает:
Да здравствует непостоянства
благословенная чума!
Мне лишь одно по жизни ясно —
что от тебя я без ума.
Он даже готов взять на себя боль любимой: «… пусть яд в меня перетечет — / клянусь, я не подам и виду». Очевидно, что любовь для поэта — глубокая внутренняя потребность, пушкинское «И сердце вновь горит и любит — оттого, / Что не любить оно не может», только выраженное современным языком и в наших современных реалиях.
Иронизируя над множеством стихов, которые принято относить к жанру любовной лирики и которые пишутся по шаблонам, не меняющимся веками, поэт говорит:
«Я люблю тебя…» Господи Боже,
кто ж подобной туфты не твердил!
Не хочу изъясняться похоже:
в прошлой жизни я был крокодил.
Сам он о любви говорит по-мужски жёстко, слово «любовь» в его любовной лирике почти и не встретишь, часто при прочтении стихотворения понимание того, что речь идёт о любви, может прийти только в последней строфе, но тем сильнее получается эффект. Легковесностью чувств лирический герой Георгия Яропольского не страдает. Здесь всё — всерьёз, всё — по Гамбургскому счету: и страсть, и нежность, и страдание. Для него любить это не «цветик удовольствия» срывать, а сродняться, прорастать друг в друга до состояния сообщающихся сосудов:
Коль становится боль судьбою,
мысли чёрные мозг сосут,
помни, милая: я с тобою —
сообщающийся сосуд.
Ограниченный объём рецензии не позволяет не только разобрать, а даже коснуться многих граней дарования и творчества Георгия Яропольского. В частности, неохваченной осталась интереснейшая философская лирика поэта и его переводы, два из которых (из Филипа Ларкина) он включил в сборник, мы не поговорили о стихах, посвящённых родным местам — Кавказу и Нальчику, не упомянули о его великолепных юмористических и иронических стихах (как написал в предисловии к первой части книги Джамбулат Кошубаев, «Одна из наиболее характерных черт стиля Георгия Яропольского — самоирония, доходящая до гротеска») и много ещё о чем… Всё это читатель может самостоятельно найти в сборнике, и я по-хорошему завидую тому, кто еще нё встречались со стихами Георгия Яропольского: он получит большое удовольствие.
В последней строфе завершающего книгу стихотворения автор говорит:
К дьяволу проволочки!
Скоро подступит край.
Время расставить точки
мне над своими «i».
Конечно, речь может идти о подведении только промежуточных итогов, поскольку книга свидетельствует о том, что поэт находится на пике формы. Прекрасная, совершенная гармония его стихов доказывает — он достиг благословенной поры, когда бурлящая творческая энергия уравновешивается (но не укрощается!) накопленным жизненным и профессиональным опытом, когда для воплощения самых смелых планов достаёт умения и возможностей, когда «уже можется» и «ещё хочется».
А мы будем ждать — новых книг, публикаций, новых стихов.