Аким Назарович очнулся в шкапу.
Как он туда попал, как давно - он определенно вспомнить не мог. Да и вообще не мог вспомнить хоть что-то за последнее время. А сколько длилось это последнее время определить невозможно в силу невозможности оного определения. Однако же, Аким Назарович заметил, что тонкая полоса света, проникающая между створок дверей шкапа, оставила линию загара на его определенно оголенной ноге с устойчивой волосатостью. «Должно быть я, точнее мы со шкапом, на пляже заснули, на пляже, но земля движется поступательно относительно солнца, - думал он, - такого определенно не может быть».
Следующей версией было то, что он, Аким Назарович, ожидая жену, заснул в предбаннике солярия, но была ли у него жена - определенно оставалось загадкой. "Батюшки Светы! Быть может меня похитили?"- воскликнул Аким Назарович и тут же прикрыл рот рукой, чтобы поймать вылетевшие слова. И тут в дверь позвонили. Не приходя в себя, Аким Назарович сделал вид, будто ничего не слышал, и включил мысли громче. Но мысли не приходили. А звон продолжался. Тогда и пришла мысль, что мысли приходят к нему в виде звона в ушах. "Я этого не люблю," - прогромыхала мысль где-то в левой височной доле. Непроизвольно, мизинцем, он поковырялся в правом, большем ухе на своей голове, и звон испарился, как худеющая окружность лужи под лучами солнца. "Будет Вам, государь мой, почивать, пора-пора, батюшка," - сказал себе это Аким Назарович, зажег торшер в своей малоуютной комнате в коммуналке, и уже выходя слегка помял большие белые груди Светланы Павловны, спящей в другом углу. Вздохнул и с тяжелой головой и сумкой отправился на службу.
;