Советский Союз до самого конца своего держал население в клетке за «железным занавесом», а Америка, в пику ему, довольно легко впускала эмигрантов, давала разрешения на работу на период рассмотрения документов, так что можно было добиться статуса беженца. Как вскоре выяснилось, в наш приезд это был последний такой период.
С нашей стороны выпускали только по «корневой системе» - при наличии заложников: детей, супругов. У нас оставались дети, брат мужа и моя мама . Последние в качестве заложников не котировались.
Каких только судеб не порождала эта эмиграция!
Я познакомилась на улице с женщиной, так же приехавшей с мужем на заработки, и оставившей в Союзе сына, дочь и маму.
В результате, её муж, ранее не желавший ехать даже на время, наотрез отказался вернуться в Союз, мама была не в силах никуда ехать, а дети так же наотрез отказались ехать куда-либо, предпочли остаться в своей стране, со своими друзьями и любимыми, закончить начатое образование.
От этой нерешаемой дилеммы бедная женщина на моих глазах почти сошла с ума, разговоры с ней стали очень сложными, потом она перестала откликаться на звонки и я не знаю, что с ней случилось дальше.
Я в то время всё ещё ждала мужа с детьми и умирала от ужаса, что их не выпустят. Ведь сына надо было вывозить однозначно.
А я ведь ещё не знала, что к тому моменту в Ленинграде стали отлавливать на улицах парней призывного возраста. Один одноклассник сына пропал таким образом, и только из эшелона сумел бросить родителям весточку о себе.
Это примерно полгода продолжалось, ходили патрули-тройки, офицер и два вооружённых солдата и просто уводили ребят.
Такое же случилось с сыном довольно известной прекрасной пианистки, которую я встретила в Америке.
Парня «загребли», он видимо стал бунтовать, и кгда родителей вызвали в часть, они увидели своего здорового, интеллигентного, музыкально одарённого мальчика лежащим на топчане, невразумительно мычащим и пускающим слюни. Как они очутились а Америке точно не знаю, но сюда же в панике срочно выехала и семья её сестры-скрипачки с двумя мальчиками, ещё пока допризывниками.
Так что с нашим диагнозом «беззащитного цыплёнка» у нас никакого выбора не было. А сын как раз поступил на первый курс джазового отделения музыкального училища в Петрозаводске.
В Ленинградском военкомате мы сумели договориться, что ему дадут закончить курс, так как он только 8 классов школы окончил. Обещали. Но в Петрозаводске свои порядки и от сына стали требовать перевода документов в местный военкомат, который, как он писал нам, загрёб в армию всех мальчиков-первокурсников призывного возраста.
С Петрозаводском связана одна маленькая семейная история, которую меня так и подмывает рассказать, ведь с неё отчасти началось увлечение мужа, в конечном итоге позволившее ему вывезти детей из России в Америку.
Семья родителей мужа переехала из Ленинграда в столицу Карелии, когда ему исполнилось одиннадцать лет. Отец его был прекрасный скрипач, старший брат учился на виолончели, а младшего определили на скрипку, и талант был. Не было только «киловат-попа-часов», как говорил мой, никогда мной не виданый свёкр, человек очень острый на язык. (Из-за этого семье и приходилось часто менять города, а ему места работы).
Он писал хорошие стихи, и на злобу дня тоже. На снятие Хрущёва с должности написал следующее:
«Мы удивлять весь мир устали.
Простите нашу простоту –
Мы снова задницу лизали,
И снова, кажется, не ту».
Младший сын музыкантской семьи ушёл с головой в спорт, где делал большие успехи. Стал чемпионом среди юниоров России в настольный теннис и часто выигрывал разные соревнования. Но рядом с их домом была прямая и недолгая дорога-спуск к Онеге, где будущий скрипач быстро обнаружил яхт-клуб и стал там отираться в надежде походить на яхте. Для этого он подметал-подносил - драил - шпаклевал - красил лодки, и готов был на всё, лишь бы взяли на борт. И вот наступило такое счастье – однажды взяли!
Лодка направлялась на противоположный берег Петрозаводского залива, а это несколько километров. Выйдя на онежский простор, вся команда во главе с боцманом спустилась вниз «отдохнуть», а пацана оставили лежать на солнышке в резиновой камере от шины на палубе. Лееров на яхточке не было, палуба открыта, дунул ветерок, лодка накренилась, и пассажир плавно съехал за борт во всегда ледяную воду Онеги, счастье, что на кругу.
На его крики никто отреагировать уже, видимо, был не в состоянии, про него начисто забыли.
Он стал грести к Петрозаводску, видимому на горизонте, а что прикажете делать? Грёб долго, пока не заметил лодочку с рыбаком и дико заорал, привлёк внимание. Мужик обалдел, увидев ребёнка на шине, одного, посредине большой Петрозаводской губы. Доставил его, конечно, в яхт-клуб.
Там капитан-командор так возбудился, что когда хорошо «отдохнувшая» и насмерть перетрусившая команда яхты, вернулась поздно вечером к пирсу, их всех сразу списали из клуба.
С этой поры у парня возникла любовь к яхтингу, и не угасает до сих пор.
Вот потому на двенадцатом году нашей семейной жизни третьим ребёнком у нас появилась замечательная яхточка, любовно построенная талантливым инженером и заядлым лодкостроителем. Многое у нас с ней было связано, но к этому рассказу относится удачное, с первым призовым местом участие в международной регате в Финском заливе. Там были экипажи из разных стран Европы и даже один американский. Муж с ними познакомился на пикничке и очень славно провёл время, пока я отсыпалась после гонок. Сказал, что это американские студенты, и что они очень милые и хорошо говорят по-русски.
А несколько позже наш яхт-клуб пригласил яхтсменов из Финляндии. Только-только начались такие контакты, спасибо Горбачёву, и наш яхт-клуб был в числе первых.
А финны, погостевав, сделали ответное приглашение. И только наша яхта пошла «алаверды» за границу. С нашей же стороны старались никого никуда никогда не пускать.
Но когда муж пошёл в районный ОВИР, то как-то сумел заинтересовать начальника своей идеей и тот сам попросился в экипаж. Это был его первый морской поход. Поначалу он «отдал дань морскому царю», но довольно быстро освоился и стал полезным членом команды.
И вот, вернувшись из Нью-Йорка в Ленинград за детьми, муж пошёл к этому начальнику ОВИРа. Тот всё понял без слов. Не задавая лишних вопросов, подписал бумаги. Да ещё сказал, что одобряет наше решение, и нам действительно лучше уехать, а там видно будет.
Теперь надо было добиться визы в американском консульстве. Там мужа ошарашила нежданная встреча с тем самым «американским студентом», с которым они так душевно провели вечерок после гонок.
Оказалось, что он и есть консул. Он тоже всё понял и всё подписал, рискуя и не уточняя места моего прибывания.
Шло начало ГКЧПешного 1991 года, в Союзе всё гнило и шаталось. У заговорщиков чесались языки. Ещё да нашего отъезда на заработки однажды, в такси к мужу подсел подвыпивший мужичок и сообщил, что "они наготове и всех ждут крутые перемены, а наручников заготовлено достаточно". Тогда мы как-то не особо среагировали,не вникли, а когда грянул Форос и ГКЧП, тогда-то вспомнили, но уже были далеко от всего этого.
Получив визы, муж тут же купил сыну билет и на завтра тот должен был улетать ко мне.
Я всё ещё жила в услужении и взять сына к себе не могла бы. Срочно искала какой-то выход. Нас выручили клиенты мужа, которым он настраивал инструмент в свой предыдущий приезд. Хозяйка дома была русской,давно живущей в Америке замужем за американцем. Она посчитала, что к своим двум огольцам можно потерпеть и ещё одного, ровесника её старшего сына, спасибо ей.
Итак, завтра с утра самолёт, а сегодня вечером звонок в дверь нашей ленинградской квартиры.
Боже! Какое счастье, что возле двери случайно оказался муж, а не сын, который пошёл было уже открывать. Звонил тот самый патруль-тройка с повесткой сыну. Открой дверь он… Не хочу и думать об этом!!
Сын назавтра же улетел ко мне и через месяц муж с дочкой тоже были с нами.
Уф… можно выдохнуть. Операция «Ы» благополучно завершилась.