Мои фантазии, мой бред, моя болячка…
Вот я бомжую, вот в землянке на карачках,
Как зверь лакаю ни то кашку, ни то суп,
Остатки хлёбова пододвигаю псу.
Вот я «крутой» на «Мерсе» рассекаю.
Вот я в парламенте сижу и усекаю,
Как имярек несёт нам ахинею
(Я от речей его почти хренею).
Стремглав - к трибуне. Заструился сюр:
Гибрид Кюи, Куинджи, Неизвестного и Сю.
Вот спикер занимается ушу,
Вот депутатик курит анашу,
Его огрел охранник хладнокровно.
А журналист всё описал подробно.
Вот раком на реке грибочки собираю
(Боюсь, боюсь спустить с пера я
Такую гиль, какой не ведал и Рабле,
И ни один дурак на корабле.
Известно полотно «Корабль дураков»?
Признаться, я без малого таков),
У двух огромных кедров рыбу ужу,
Вблизи же ничего похожего на лужу.
Хотя бы плохонький был водоём,
А клёв меж тем - не унести вдвоём.
О схожем у Аксакова читал.
Вот он да Сабанеев не чета
Беспечно ловящим в водице мутной,
Кто с берега, а кто с лодчонки утлой
Плотву, карасика, ерша.
Улов обычный - ни шиша.
Клевало завтра и вчера…
И-и, хороши, брат, вечера!
А чУдны! Братец мой, чуднЫ.
Следы всех наших слов видны
На дивно-алом небосклоне.
Я рекламировать не склонен
Красот Сибири и Урала,
Но, как оратай у орала,
Себя я чувствую блаженно,
Когда быль сказочник Баженов
Из камня словом высекает…
Что? Что? Такого не бывает?!!
Ну, так ступай себе, не слушай.
Лишь на развешанные уши
Я ловко вешаю лапшу
И о вниманьи не прошу
Ни академиков, ни плотников
И ни иных каких работников:
Ни в рясе лживого святошу,
Ни тех, что человеков крошит
(Тех, что хирургами прозвали),
Всех, кто заботами завален
О телесах и о душе,
Всех адвокатов, атташе.
Я добровольно отпускаю
Всех, в ком есть важность напускная.
Где подневолие царит
(На всё, что есть, держу пари)
Раздолья нет уму, ни чувству
И ни актёрскому искусству,
Ни сказке русской, и ни были.
Одной густой архивной пыли
Находим вечные слои
Мы в тех местах, где не свои,
А всё заёмные мыслишки,
Где люди немы, немы слишком.