Мир полон женщин, которые сказали бы мне,
что я должна стыдиться себя,
будь у них шанс. Перестань танцевать.
Найди достойную
дневную работу.
Конечно. И минимальную оплату,
и варикозные вены; просто стой
на месте по 8 часов за стеклянным прилавком,
закрытая по горло, а не обнаженная,
как мясной сэндвич.
Продавая перчатки или что-то еще
вместо того, что я продаю.
Нужно обладать талантом,
чтобы предлагать небесный,
не имеющий формы товар.
Эксплуатируемый, вы бы назвали его.
В любом случае
вы режете и продаете по частям, а у меня есть выбор – как,
и я беру деньги.
Да, я назначаю цену.
Как проповедники, я продаю зрячесть;
как реклама духов – желание
или его факсимиле. И для шутки в шоу,
и на войне, и для меня
правильно выбранный момент –
важнейший фактор.
Я продаю мужчинам обратно
их самое страшное подозрение,
что все продается, что за все надо платить,
и по частям. Они смотрят на меня и видят
убийство бензопилой до того, как оно произойдет,
пока бедро, ягодицы, расщелина, грудь, сосок –
все еще одно целое.
О, какая ненависть вспыхивает в них,
моих пропитанных пивом воздыхателях!
Или же смутная безнадежная любовь.
Видя ряды голов и поднятых на меня глаз
умоляющих, но готовых вцепиться в мои лодыжки,
я понимаю потопы и землетрясения и желание
топтать муравьев. Я держу ритм
и танцую для них,
потому что сами они – не могут.
Музыка пахнет оружием,
гремит раскаленным металлом,
обжигая ноздри,
или покрывает испариной, как мглистый и душный август
в разграбленном городе,
когда всё насилие уже свершено
и выжившие бродят среди развалин
в поисках еды, и нет ничего, кроме мрачного изнеможения.
К слову о последнем, улыбка –
вот что утомляет меня особенно.
И еще попытка притвориться,
будто я их не слышу.
Я и правда не могу их услышать,
ведь я, в конце концов, для них –
иностранка.
Их речь вырывается из грубой гортани,
простая, как кусок ветчины.
А я из провинции богов,
где слова напевны и обтекаемы.
Я не открываюсь всем,
я наклоняюсь ближе к одному и шепчу:
«Моя мать была изнасилована лебедем.
Ты веришь в это? Ты можешь пригласить меня на ужин».
Вот что мы обычно говорим своим мужьям.
Вокруг наверняка еще много опасных птиц.
Не каждый из них,
но ты бы понял. Остальные
хотят смотреть на меня и ничего не чувствовать.
Разобрать меня на части,
как на фабрике часов или скотобойне.
Разрушить волшебство.
Замуровать меня заживо
в моем собственном теле.
Они хотели бы смотреть сквозь меня,
но нет ничего более непроницаемого,
чем абсолютная прозрачность.
Видишь – мои ступни не касаются мрамора!
Как дыхание или воздушный шар, я взлетаю;
я парю в шести дюймах над землей
в своем лебедином яйце из полыхающего света.
Ты думаешь, я не богиня?
Попробуй меня.
Это песня-факел.
Дотронься до меня – и ты сгоришь.