Течет по-прежнему под кожей жизнь,
но не кипит от полных лун.
На кухне свет. И тень, скукожившись,
дрожит нагая на полу -
ей не к лицу лохмотья жалости,
других же не было пижам.
Скажи, ты раньше не бежал от стен?
Из кухонь раньше не бежал?
Так разбегись - и будет ванная
звездой стоваттною мерцать,
пугая марево туманное
пятном небритого лица.
Не по годам легко и молодо
в балкон, как в прорубь, окунись -
и станут жечь перила холодом
и не пускать ни вверх, ни вниз.
Пока пустые стены дороги,
и ночь бессонна за столом,
бурли крутыми коридорами,
впадай бушующе в салон...
А вот и кухня.
Вновь искомый ты
не замечаешь поворот.
Не заполняй собою комнаты.
И без тебя полно пустот.
Смотри, как ластится прихожая,
виляя цепью на двери.
Ты не дрожи дубленой кожею,
ты меховую подбери
и, ощущая всеми фибрами,
какие ветры сносят дом,
не обернись на зов неприбранный,
не то забудешь, чем ведом,
очнешься в шаге от видения,
как был - в пижаме, босиком,
и вновь не жизнь, а только тень ее
родным завоет сквозняком:
"Давай же, милый! Вместе! Заново!
Тебе понравится тоска!" —
и по заштопанному рваного
по дому примется таскать.