Второй сын в семье Александра II и Марии Александровны – Александр - до 1865 года не рассматривался как возможный кандидат на российский престол. Родители были настолько уверены, что трон займет старший сын – Николай (по-домашнему Никс), что остальным сыновьям уделяли внимание постольку поскольку.
Сам же великий князь Александр Александрович спокойно относился к своему «второму» положению и готовился к карьере гвардейского генерала. При этом между братьями сохранялись очень теплые отношения.
Более того, он совершенно не желал становиться самодержцем и возлагать на свои плечи бремя власти. Он любил охоту, пешие и морские прогулки, как и все Романовы – маневры, но не чрезмерно. Был влюблен в молоденькую фрейлину своей матери княжну Мещерскую, но так и не решился объясниться.
А потом стало поздно. В апреле 1865 года Великий князь Александр Александрович был объявлен цесаревичем-наследником.
Старший брат Александра (и второй ребенок в семье) Николай был любимцем не только отца и матери, но и здравствовавшего тогда императора Николая I, в честь которого и был наречен.
По воспоминаниям Великой Княжны Ольги Николаевны — родной сестры Александра II и тёти новорожденного — их отец был так взволнован и растроган рождением внука-престолонаследника, что призвал трёх своих младших сыновей — Великих Князей Константина, Николая и Михаила, повелел им преклонить колена перед колыбелью будущего наследника Российского Престола и принести ему клятву верности. Ни до, ни после ничего подобного в семье Романовых не происходило.
Мальчик рос всеобщим любимцем, отличался умом, приятной внешностью (копия матери!) и характером. Из братьев и сестер Николай был наиболее близок с братом Александром, хотя мальчики были совершенно разными.
В 1885 году скончался дед юного Николая, и двенадцатилетний мальчик стал Цесаревичем Николаем Александровичем — Наследником Российского Престола.
С семнадцатилетнего возраста цесаревич много путешествовал – и по России и за ее пределами. Когда ему исполнился 21 год, он как раз находился в Дании, где встретил и полюбил с первого взгляда датскую принцессу Дагмар – миниатюрную, пикантную брюнетку. Обе августейшие семьи дали свое согласие на брак, состоялась помолвка, и цесаревич продолжил свое путешествие по Европе, дабы по окончании его вступить в брак. Но в Италии Николай неожиданно тяжело заболел, был перевезен для лечения в Ниццу и там, несмотря на все усилия врачей, двадцатидвухлетний юноша скончался от туберкулезного менингита.
Возле постели больного встретились его невеста и младший брат. Умирающий соединил их руки и вверил Дагмар Александру. Так вместе с титулом цесаревича-наследника тот получил еще и руку датской принцессы, к которой не испытывал никаких чувств, кроме братских. Но нарушить клятву, данную старшему брату, ему и в голову не пришло. «Увалень Мак», как называли его родные, был, прежде всего, человеком долга и чести.
Через год после кончины брата Александр отправился в Данию – официально свататься к принцессе. Которая, оказывается, за прошедшее время не только смирилась с утратой прежнего жениха, но и без памяти полюбила нового – «ведь это вылитый дорогой Никс!» У Дагмар была буйная фантазия: тяжеловесный, могучего телосложения (принесшее ему еще одно семейное прозвище – Бульдожка), не слишком интеллектуальный Александр ничем не походил на изящного, умного и светского покойного брата. Но… чего только не померещится молодой девушке в отблесках короны Российской империи.
Брак был заключен с умеренной пышностью, молодые поселились в Санкт-Петербурге, но частенько выезжали в Европу: во-первых, навестить родителей цесаревны, а во-вторых, встретиться с ее родной сестрой Александрой, ставшей супругой принца Уэльского. Сестры демонстрировали всем свою сохранявшуюся с детства близость, наряжаясь в одинаковые платья и позируя перед фотографами: обе были супругами наследников двух великих держав и гордились этим.
Ближайшее окружение императрицы Марии Александровны, зная трепетное отношение матери к покойному старшему сыну, подчеркнуто критически относилось к цесаревичу Александру. Граф С.Д. Шереметев упоминает, что, бывая у наперсницы императрицы фрейлины А.Н. Мальцовой, он часто слышал «слабое мнение» о новом цесаревиче.
А он любил мать и молча страдал из-за того, что отец открыто завел фактически вторую супругу – княжну Долгорукую, поселил ее с детьми над покоями императрицы и совершенно не обращал внимания на страдания законной супруги. Мария Александровна «держала лицо», но иногда, когда топот детских ножек над головой бывал особенно громким, внезапно высылала всех их комнаты и оставалась наедине со своим горем.
Масла в огонь подливала и супруга, быстро освоившаяся в России Дагмар (Мини, во святом крещении – благоверная цесаревна-наследница Мария Федоровна). Не то, чтобы она была уж очень близка со своею смертельно больной свекровью, но ее возмущало вопиющее нарушение правил приличия. Это вслух. А про себя – страх, что дети от любовницы будут объявлены законными наследниками престола: император довольно прозрачно на это намекал. А как же они – Мак и Мини?
Ему-то было, в общем, безразлично: престол его не манил. К тому же он прекрасно понимал, что даже узаконенные дети не могут стать престолонаследниками. Хотя папенька на старости лет расшалился не в меру, Мини права. Мог бы и не выставлять напоказ свои тайные грешки, да еще гордится ими. А маменька страдает…
Перемены в характере будущего Александра III зрели незаметно даже для тех, кто постоянно находился рядом с ним. Когда скончалась императрица Мария Александровна, его ровный, веселый нрав сменился почти постоянной задумчивостью и угрюмостью. А последовавший всего через месяц после этого скандально-скоропалительный брак отца с «княгиней Юрьевской» и почти открытая подготовка к ее коронации стали последней каплей в том потоке жалоб, которые ежевечернее выливала на него Мини.
Теперь ведь все становилось возможным: даже восхождение на престол императрицы Екатерины Третьей…
Точкой, во многом завершившей формирование его характера, стала трагическая смерть Александра II. Многие из тех, кто видел Александра III в мартовские дни 1881 года, отметили для себя эти совершенно непонятные и неожиданные для них изменения. Фрейлина А.Ф. Тютчева записала свои впечатления в дневник 25 марта 1881 года:
«В его взгляде, в его голосе и движениях было что-то неопределенное, неуверенное, и я замечала это еще очень немного лет тому назад. Теперь, глядя на него, я с изумлением спрашивала себя, каким же образом произошла эта полнейшая перемена, которая меня в нем поразила; откуда у него появился этот спокойный и величавый вид, это полное владение собой в движениях, в голосе и во взглядах, эта твердость и ясность в словах, кратких и отчетливых, – одним словом, это свободное и естественное величие, соединенное с выражением честности и простоты, бывших всегда его отличительными чертами».
Княгине Юрьевской, так и не ставшей императрицей, было предписано вместе с детьми уехать за границу. Сам император после коронации переселился в Гатчину, и выезжал оттуда только по острой необходимости. Он не боялся смерти, но не желал, чтобы за ним устраивали охоту, как за его отцом. И уж если у кого-то поднялась рука на «царя-освободителя», то чего вообще можно ожидать от этого неблагодарного народца?
Надо заметить, что внешний облик российских императоров был тесно связан с их харизмой. Многие современники Александра II отмечали космополитичность и некоторую вялость характера царя. Оценивая характер Александра II, фрейлина А.Ф. Тютчева отмечала, что, по ее мнению, «он не был государем, популярным в истинном смысле слова; народ не чувствовал притяжения к нему, потому что в нем самом совершенно отсутствовала национальная и народная струна… Человеческая природа такова, что она более ценит людей за них самих, чем за их дела».
Отчасти так и было. По воспитанию, манерам и поведению Александр II являлся скорее европейским монархом, совершенно не обладая «национальной спецификой», столь характерной для его сына – Александра III.
Впоследствии эти черты личности Александра III развились и усилились. Мемуаристы отмечали некий контраст между свитой царя и им самим. Контраст, порожденный спокойным сознанием своей исключительности. Об этом в воспоминаниях очень хорошо написал художник, критик и искусствовед А.Н. Бенуа, случайно увидевший царя среди его свиты в театре:
«Состав этой густой и толкавшейся в разные стороны массы не отличался ни красотой, ни элегантностью, ни величественностью, ни какой-либо «породистостью». Большинство присутствующих состояло из согбенных под бременем лет сановников и из большей частью маленьких, толстеньких, а частью из тощих и комично высоких старых дам… Двери ложи распахнулись, выбежали церемониймейстеры с длинными тросточками, и за ними появился государь, ведя под руку новобрачную… Меня поразили его «громоздкость», его тяжеловесность и – как-никак – величие… Лицо государя поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд его светлых (серых? голубых?) глаз… Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то грозное и тревожное, производил впечатление удара. Взгляд человека, стоящего выше всех, но который несет чудовищное бремя и который ежесекундно должен опасаться за свою жизнь и жизнь самых близких!»
Следует подчеркнуть, что «особость» царя не являлась искусственной позой, порожденной исключительностью положения, нет. Это была столь редко встречающаяся и столь ценимая людьми особая харизма власти, воспринимающаяся на подсознательном уровне. А.Н. Бенуа еще писал:
«Поражала его чрезвычайная простота, абсолютная непринужденность, абсолютное отсутствие какой-либо «позы» (позы властелина), что нельзя было сказать ни про его брата Владимира, ни (в особенности) про недоступного, высокомерного вел. кн. Сергея Александровича».
При спокойном осознании силы своей власти Александр III считал себя вправе периодически «проявлять характер». Современники отмечали, что он умел держать и сдерживать. Несмотря на всю ровность характера, царь мог себе позволить, отчасти театрально, «гневаться», ударяя «кулаком об стол, и удар был серьезный».
Его резолюции пестрят резкими и нелицеприятными высказываниями и характеристиками. Он мог прямо в глаза назвать нерадивого подданного резким словом. Как вспоминали близкие к царю люди:
«Крепкое словцо было присуще его натуре, и это опять русская черта, но в словах не было озлобления. Этот была потребность отвести душу и ругнуть иной раз сплеча, не изменяя своему добродушию. Иногда за столом и при свидетелях говорил он, не стесняясь, прямо набело, и когда уж очень становилось неловко от его слов, «она» (императрица Мария Федоровна) полушутя, бывало, обращалась ко мне и говорила: «Быстро расскажите мне что-нибудь» или «Ничего не слышно, не правда ли, мы ничего не слышали?», а, в сущности, нисколько этим не стеснялась и всегда сочувствовала ему. И это было особенно привлекательно».
Но при этом Александр III «никогда и никому не говорил «ты». Николаевское поколение видело в этом что-то патриархальное и отеческое, но на самом деле оно не всегда оправдывалось и только сбивало понятия… Ни тени «фамильярности» никогда не допускал себе цесаревич.
Будучи великим князем, цесаревичем, а затем и императором Александр III всячески подчеркивал свою «русскость». И в этом отсутствовали наигранность, поза или ксенофобия. Это была органически присущая ему черта, которая выражалась и в использовании русского языка в светском обществе, и в его одежде, художественных симпатиях, и в самом внешнем облике. Поэтому его способность «ругнуть, иной раз сплеча» и говорить «прямо набело» – часть его искренней русской души. При этом Александр III прекрасно знал свою родословную и не заблуждался по поводу своей «русскости» «по праву крови». Его мать, бабушка и прабабушка были немками, и множество исследователей высчитывали доли русской (мизер) и немецкой крови в его жилах.
Тем не менее, когда он прочитал «Записки» Екатерины II, из которых можно сделать вывод, что отец Павла I – один из русских вельмож, а не Петр III, он искренне обрадовался, поскольку это увеличивало долю его русской крови. Причем он совершенно не симпатизировал славянофилам, считая их «ряжеными» и по духу, и по внешнему виду. Он сам был слишком русский человек, чтобы быть славянофилом.
Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на лице наследника-цесаревича Александра Александровича появляется борода. Это совершенно выбивалось из традиций царствования Александра II, но, видимо, отвечало каким-то внутренним импульсам цесаревича.
Отметим, что появление бороды у цесаревича не было фрондой по отношению к отцу, хотя отношения между ними складывались очень сложно. Дело в том, что на время ведения боевых действий Александр II официально разрешил офицерам носить бороды. Как известно, «запретный плод» сладок, и в армии почти все офицеры начали отращивать бороды.
Однако когда император возвратился в Петербург (10 декабря 1877 г.), он уже через неделю потребовал от своего ближайшего окружения привести себя в порядок. Тем не менее, судя по фотографиям, цесаревич и его младшие братья Владимир и Алексей бороды так и не сбрили. Борода цесаревичу шла. Крупный телом и лицом, без «изящества» вельмож предыдущих царствований, он очень органично смотрелся с бородой. В результате Александр III стал первым «бородатым» российским императором, возобновив во внешнем облике традицию православных московских царей допетровской Руси.
После воцарения Александра III мода «на бороды» немедленно охватила всю мужскую половину высшего света.
Современники, сравнивая Александра III с его предшественниками, отмечали его сходство в отношении к России с Николаем I. Именно Николай I первым из российских императоров громко и четко заявил о своей любви к России и сделал первые шаги к «русификации» высшего света, и «эстафету» воспринял Александр III. Граф С.Д. Шереметев, сравнивая Николая I и Александра III, писал:
«Он (Николай I) сам желал быть Русским и по-своему, насколько мог, хотел им быть, хотя и в одежде средневекового рыцаря, да и не по одной одежде. Но он своим умом познал, что править Россией можно только будучи Русским или показывая, что хочешь им быть. Эта нота недостаточно звучала в Александре II, у которого его чувство было явно немецким, навеянное сентиментализмом времен своей юности. Русское воплощение царя в XIX веке совершилось в Александре III! Вот почему и царствовать после нельзя без этого воплощения…»
Примечательно, что когда Александр II посещал Аничков дворец, в котором жил с семьей наследник, все ощущали некую отчужденность между отцом и сыном. Граф С.Д. Шереметев упоминает, что присутствие Александра II «несколько стесняло всех, даже хозяев. Уж очень были различны характеры и вкусы. Государь подсаживался к цесаревне, слегка картавя заводил с нею речь и лишь изредка обращался к цесаревичу… Меня поражало это различие между сыном и отцом: другие приемы, другие речи, другое воспитание».
В одежде император Александр Александрович был непривередлив. У него, конечно, имелись все необходимые «по должности» мундиры и сюртуки. Но, в отличие от своего отца, он не обладал коллекцией мундиров. Мемуаристы утверждают, что Александр III, как правило, носил привычные вещи, совершенно занашивая их.
Александр III был прекрасным семьянином, глубоко религиозным, с большим чувством ответственности, не злым, честным, но совершенно нравственно глухим человеком. Однажды он скверными словами обругал офицера, тот ушел и прислал цесаревичу письмо, где потребовал извинения, в противном случае обещая застрелиться. На следующий день офицер покончил особой, и рассерженный Александр II приказал сыну идти за гробом, но сам Александр III так ничего и не понял.
В 1868 Александр III был введен в состав высших государственных учреждений, но почти по всем вопросам являлся противником реформаторской деятельности отца. В русско-турецкой войне 1877 - 1878 он почти год достойно командовал Рущукским отрядом (около 75 тыс. чел.). Наследник был одним из инициаторов вооруженной борьбы за свободу Болгарии. Но, увидев своими глазами ужасы войны, цесаревич на всю жизнь проникся к ней ненавистью.
«Всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры, для того чтобы избегать ужасов войны», - обронил он как-то во время одной из бесед.
Помимо этого, Александр дважды был непосредственным свидетелем покушения на жизнь своего августейшего отца. Первые впечатления человека, находящегося под прицелом, убиваемого неведомой рукой террориста он испытал в 1867 году. 25 мая в Булонском лесу Парижа на экипаж, в котором находились Наполеон III, Александр II, Великие князья Александр и Владимир, было совершено вооруженное нападение. Две пистолетные пули ранили лошадь французского шталмейстера, ехавшего рядом с императорской коляской, не причинив вреда высочайшим особам.
По одной из версий, император французов, сохранивший в этот драматический момент чувство юмора, сказал Александру II:
- Если это стрелял итальянец, значит в меня, если поляк, – то в Вас.
Террорист оказался польским эмигрантом Антоном Березовским. Он стрелял из двуствольного пистолета, который разорвало в его руках. Неисправность оружия помешала Березовскому поразить августейшую цель. Это было второе покушение на Александра II. Но жертвой террориста мог стать любой из находившихся в коляске, в том числе и наследник российского престола.
Второй раз это произошло 5 февраля 1880 года. В дневнике Великого князя появилась пространная запись, отражавшая его впечатления от пережитой в этот день, который мог стать для него и других Романовых последним в жизни, попытки террористов взорвать столовую во дворце во время обеда августейшей семьи:
«…Со станции все отправились в Зимний дворец к обеду, и только что мы успели дойти до начала большого коридора…, как раздался страшный гул и под ногами все заходило и в один миг газ потух. Мы все побежали в желтую столовую, откуда был слышен шум, и нашли все окна перелопнувшими, стены дали трещины в некоторых местах, люстры почти все заглушены, и все покрыто густым слоем пыли и известки. На большом дворе совершенная темнота, и оттуда раздавались страшные крики и суматоха. Немедленно мы с Владимиром побежали на главный караул, что было нелегко, так как все потухло и везде воздух был так густ, что трудно было дышать. Прибежав на главный караул, мы нашли страшную сцену: вся большая караульная, где помещались люди, была взорвана, и все провалились более чем на сажень глубины, и в этой груде кирпичей, известки, плит и громадных глыб сводов и стен лежало вповалку более 50 солдат, большей частью израненных, покрытых слоем пыли и кровью. Картина раздирающая, и в жизнь мою не забуду я этого ужаса! В карауле стояли несчастные финляндцы, и когда успели привести все в известность, оказалось 10 человек убитых и 47 раненых.… Описать нельзя и слов не найдешь выразить весь ужас этого вечера и этого гнуснейшего и неслыханного преступления».
Эти впечатления не сделали цесаревича более осторожным или, как утверждают некоторые историки, трусливым. Когда в июне 1880 г. «для усиления надзора за безопасностью» наследника и его семьи охрану Аничкова дворца усилили пятью стражниками, Великий князь решительно заявил, что ему «достаточно охраны находившихся при нем казаков». Дополнительные посты были отменены.
Он не стал трусливым – стал осторожным. Да и кто бы на его месте мог забыть и страшную смерть отца, и те покушения на императорскую семью, свидетелем которых он был? Оттого и избежал бомбы, подготовленной группой террористов во главе с Александром Ульяновым. Да, Ульянов и еще шестеро его сообщников были казнены. А как прикажете реагировать на попытку убить монарха? Выразить общественное порицание?
Повторюсь: жестокое убийство отца сделало Александра Александровича фактически совершенно другим человеком.
Прежде всего, он стал жестко (по мнению современников, даже жестоко) править страной, пресекая малейшие попытки свободомыслия и изменения чего-либо. При оказывавшего на него огромное влияние поддержке печально известного Победоносцева, ему действительно удалось если не остановить, то хотя бы внешне «заморозить» Россию.
На что рассчитывали террористы, убивая «царя-реформатора», вряд ли было понятно даже им самим, но результат они получили. Как бы сейчас сказали «перпендикулярный». В мае 1881 года был обнародован «Манифест о незыблемости самодержавия», составленный К. П. Победоносцевым и одобренный Александром III. Этот документ провозглашал отказ императора от дальнейших реформ.
Ставка делалась на «веру в силу и истину самодержавной власти». Естественно, либералы тут же подняли крик о сгущающемся над Россией мраке реакции. В отставку подал даже великий князь Константин Николаевич, что уж говорить о массе других, менее знатных и видных персон. Новое окружение Александра III составили сторонники «чистого самодержавия», в частности, обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев.
С 1889 года в окружении императора появился С. Ю. Витте, который до этого момента был членом правления Юго-Западных железных дорог и своим выдвижением обязан лично Александру III. Благодаря С. Ю. Витте была проведена денежная реформа: после введения золотого обеспечения рубля российская валюта получила независимую котировку на мировых биржах, что обеспечило приток иностранных инвестиций в страну.
Назначение С. Ю. Витте обозначило поворот в кадровой политике: это было первое привлечение успешного менеджера на министерскую должность; до тех пор подобные места могли занимать только высокопоставленные чиновники. И пошло оно исключительно на пользу России, только сторонники «свободы» предпочитали ругать Победоносцева и не замечать Витте.
Сам он, относившийся к Александру III с симпатией, дал ему такую характеристику: император Александр III был: «ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования; по наружности походил на большого русского мужика из центральных губерний, и тем не менее он своей наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и вместе с тем твердость, несомненно импонировал».
Демократизм поведения сочетался у императора c искренней верой в божественный характер своей власти:
- Конституция? Чтоб русский царь присягал каким-то скотам?!
О своей политике Александр III высказался более чем определенно:
«Министры наши... не задавались бы несбыточными фантазиями и паршивым либерализмом».
Начиная царствовать, он хотел улучшить положение крестьян. При Александре III был проведен ряд реформ: поэтапная отмена подушной подати, обязательный выкуп земли и понижение выкупных платежей, но вскоре он отказался от начатого курса, стремясь укрепить сословный строй и монархический порядок. Либерально мыслящие деятели заменялись Александром III «истинно русскими людьми», обычно - убежденными реакционерами.
Было введено «Положение об усиленной и чрезвычайной охране», позволившее, властям по их усмотрению вводить чрезвычайное положение на местах. Реакция общественности – «Произвол!!!» Логично: при чрезвычайном положении с бомбой в кармане не разбежишься.
Был введен закон о земских начальниках, возвративший дворянам многие из утерянных ими прав. Реакция общественности – «Откат в каменный екатерининский век!». Оно и понятно: общественное мнение в стране теперь делали разночинцы, а им никто никаких дополнительных прав давать не собирался.
Был принят «Циркуляр о кухаркиных детях», восстанавливавший сословный принцип при получении образования. Оправдать это трудно, но понять – можно: Александр явно предвидел момент, когда будет выдвинут лозунг: «Каждая кухарка должна уметь управлять государством».
Было осуществлено усиление цензуры (ну, это вообще безобразие, сами понимаете, слова лишнего не скажи). За этот указ Александра III не пнул только очень ленивый. Ведь так славно жилось при его батюшке-либерале: хочешь критические статьи публикуй, хочешь – прокламации раздавай, хочешь - бомбы подкладывай. Зря, кажется, убили царя-освободителя: накачали на свою шею сатрапа какого-то. Придется и его… того. Только теперь это уж очень хлопотно стало.
И почти никто не отметил редчайшей особенности царствования Александра III - отсутствие войн. За свою внешнюю политику был прозван «миротворцем». В 1893 Александр III подписал франко-русскую военную конвенцию, чем обезопасил Россию от растущей агрессивности Германии.
Царь отличался богатырским телосложением и славился «взглядом василиска», унаследованным от деда, императора Николая Первого: его взгляд внушал ужас, мало кто мог смотреть Александру в глаза. Решительность сочеталась в нем с робостью; император боялся ездить на коне, стеснялся больших масс народа.
Александр III отменил любимый петербуржцами майский парад — когда в первый погожий выходной мая все сто тысяч столичного войска маршировали по Марсову полю в высочайшем присутствии. Дело было в том, что царь не выносил вида такой массы войск. Какой великолепный повод для зубоскальства: царь боится вида собственного войска!
На самом деле он ничего не боялся, только становился все более замкнутым и суровым. Практически перестал выезжать из Гатчины даже в Санкт-Петербург: не желал новых попыток покушений, арестов, газетной шумихи. Но - так и не избежал.
17 октября 1888 года царская семья возвращалась с отдыха в Ливадии. В пятидесяти километрах от Харькова возле станции Борки их поезд потерпел крушение. Семь вагонов оказались разбитыми; были жертвы среди прислуги, но царская семья, находившаяся в вагоне-столовой, осталась цела, благодаря императору.
При крушении обвалилась крыша вагона; Александр, как говорили, удерживал её на своих плечах до тех пор, пока не прибыла помощь. Сколько для этого нужно было физических сил, не говоря уже о моральных, наверное, не стоит и упоминать. Но семью император спас, как выяснилось, ценою собственной жизни.
Вскоре после этого происшествия император стал жаловаться на боли в пояснице. Профессор Трубе, осмотревший Александра, пришёл к выводу, что страшное напряжение при падении крыши вагона положило начало болезни почек. Болезнь неуклонно развивалась. Государь все чаще чувствовал себя нездоровым. Цвет лица его стал землистым, пропал аппетит, плохо работало сердце.
А прогрессивная интеллигенция ликовала: почки больные? отбил их, спасая семью при катастрофе? Да бросьте, обыкновенный алкоголизм: просто почти не выдержали такой нагрузки, вот и весь фокус. Не зря же он предпочитает жить затворником: на людях пить императору как-то невместно, а в одиночку – самое оно.
Зорко наблюдая за состоянием здоровья императора, его недоброжелатели не удостоили своим вниманием присоединение в 1881 году к России Туркмении, причем не столько военным путем, сколько путем дипломатических переговоров. Проигнорировали заключенный в 1885 году Тяньцзинский договор между Россией и Китаем, по которому для русских судов открывались порты Шанхай, Нинбо, Фучжоу, Амой, Кантон, Тайнань, Сучжоу и др., а русские подданные получали возможность открывать в Китае фактории с правом экстерриториальности. Не удостоили своим вниманием и подписание в 1892 году договора о французско-русском военном союзе, согласно которому Россия приходила на помощь Франции в случае агрессии со стороны Германии или ее союзников.
В 1891 году Россия начала строительство Великой Сибирской магистрали — железнодорожной линии Челябинск-Омск-Иркутск-Хабаровск-Владивосток (около 7 тысяч километров). Его завершение должно было резко увеличить силы России на Дальнем Востоке.
«Мрачные годы России», «неподвижность в воздухе и в делах», «всюду удушающая цензура и полицейский произвол»… это во всех воспоминаниях прогрессивно настроенных современников о царствовании Александра Третьего.
А чего бы они хотели, спрашивается, после того, как давшего России невиданные доселе свободы император был в клочья разорван бомбой во время прогулки – прогулки в карете и под охраной эскорта казаков. Замечу, что Николай Первый, кем-то «остроумно» прозванный Палкиным по Санкт-Петербургу гулял в любое время суток один, и ни в одну свободомыслящую голову не залетела мысль о цареубийстве.
Фатальной ошибкой правительства Александра Третьего было сохранение черты оседлости для евреев и снижение ценза на их поступление в различные учебные заведения. Бурлившая энергия искала выхода и вместо того, чтобы (как в Европе и Америке) служить общему прогрессу, создала – с активной помощью и при попустительстве «русской прогрессивной интеллигенции – практически революционную обстановку в стране. Но уж что сделано, то сделано, последствий этого нахлебались практически все: и организаторы, и сочувствующие, и ни в чем не повинные люди.
К вящей досаде революционно настроенных элементов, убивать императора не пришлось: зимой 1894 года он простудился, а в сентябре, во время охоты почувствовал себя совсем скверно. Берлинский профессор, срочно приехавший по вызову в Россию, нашёл у императора нефрит — острое воспаление почек; по его настоянию Александра отправили в Крым, в ту же Ливадию.
Там он и скончался, не дотянув даже до пятидесяти лет и прожив лет на тридцать меньше положенного ему по природным данным.
Россияне выражали свою скорбь традиционно умеренно. Экспансивные же французы были не столь сдержаны в проявлении своих эмоций: председатель Сената Франции заявил, например, что «… русский народ переживает скорбь утраты властителя, безмерно преданного его будущему, его величию, его безопасности; русская нация под справедливой и миролюбивой властью своего императора пользовалась безопасностью, этим высшим благом общества и орудием истинного величия».
Примерно в таком же ключе писала и французская пресса:
«…Он оставляет Россию более великой, чем её получил».
И только Сергей Витте имел смелость сказать:
«Если бы Александру III суждено было продолжить царствовать, сколько он царствовал, то император, по собственному убеждению двинул бы Россию на путь спокойного либерализма».
Наверное, так оно и вышло бы. Но – не сложилось. В октябре 1894 года Россия присягнула своему последнему императору – Николаю II. А меньше, чем через четверть века шагнула в бездну «нового мира».
P.S. Память об Александре III стиралась после 1917 года с каким-то страстным ожесточением. Музей изящных искусств имени Александра III получил название Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. Государственный Русский музей имени императора Александра III стал просто Государственным Русским музеем. Город Александровск, основанный в 1889 году в Мурманской области стал Полярным. Поселок Александровский, заложенный в 1893 году, положил начало городу… Новосибирску.
И только в Париже радует туристов открытый в 1900 году Мост Александра III, который никто и не думает переименовывать. Практичные французы, до сих пор сожалеющие о том, что погорячились и смахнули Бастилию (какой музей бы был!) не любят что-либо менять в истории.
А ведь три революции пережили…