Я сейчас читаю Гумилева,
И, ища основы у основ,
Вижу тень столетия иного,
Легшую поверх чудесных слов.
Тихий лист с рисунком рифм и фразок,
О мирах, где все не шло к концу,
И где нет заимствованных масок,
Наспех приколоченных к лицу.
О мирах, где стоя спят жирафы,
Под луной, как протомаяки,
Где сидят на облаке серафы,
Где все блажь держащей лист руки.
И я вижу, как в окне тускнеет
Серый день, оправданный едва ль,
И луна, вся в пятнах от идеи,
Пыжится из стаи сделать сталь.
Ну а он сидит, ссутулив плечи,
С детскою обидой на лице,
И о Чаде пишет целый вечер,
Как о чуде, ждущем нас в конце.