ОТЕЦ

   

        Кровать Валерия Андреевича  находилась рядом  с той, на которой  лежал пожилой мужчина. С ним постоянно находилась жена. После операции он чувствовал себя неважно:  то ли от наркоза, то ли еще по какой причине ноги его не слушались, и все необходимое небольшая проворная женщина делала тихо, незаметно. Навещали отца   и дочери с мужьями.   Валерий  Андреевич часто бросал  взгляд в их сторону и удивлялся их теплоте и заботе друг о друге.

       Сам он со стороны своей половины такого внимания не видел. Она приходила, дежурным голосом спрашивала, как дела, прикладывалась к щеке,  плохо скрывая равнодушие. Потом,   полулежа,  располагалась   тут же, на кровати, бросала беглый взгляд на  распухшую диабетическую ступню и минут пятнадцать о чем-то говорила.  Он почти не вслушивался в слова.  Создавалось впечатление, что они оба   тяготятся этими посещениями. Отсидев  положенные  минуты, она уходила.

        А ближе к вечеру приходила другая женщина.  Валерий Андреевич преображался.  Да что Валерий Андреевич! Преображалась вся палата.  Это была молодая женщина  лет тридцати пяти. Высокая, стройная. Светлые длинные волосы золотистыми волнами ложились на плечи. На лице почти нет никакой косметики , да она и не требовалась. Глаза ,опушенные длинными ресницами, излучали  какой-то  притягивающий к себе свет.  Она приветливо со всеми здоровалась, нимало не смущаясь,  нежно целовала   Валерия Андреевича и начинала наводить порядок.  Сначала  перестилала постель.  На протест  больного: ты же только меняла  - не реагировала или отвечала: « Больницей пахнет. Надо менять!».  Потом  принималась за самого больного:  умывала, переодевала, причесывала. Следующий этап – тумбочка. Здесь протесты тоже не принимались: все должно быть свежее, и точка!

       Когда дела  были сделаны, она  садилась  рядом с Валерием Андреевичем,  внимательно  осматривала  рану на ноге, потом тихо и   ласково   беседовала с ним, изредка прерывая слова легким прикосновением к его  шикарной шевелюре, поглаживанием   по плечу или  нежным поцелуем. И было в этих прикосновениях, в тихом  разговоре что-то  такое светлое, что  сразу можно было сказать: это самые  близкие, дорогие  друг другу люди.

    --  Не бегай так часто,- говорил он. – У меня  все есть. Врачи внимательные. А у тебя работы  невпроворот. Как ты все успеваешь?

    - А   твой внук на что?  Он сам заявил, что по дому будет все сам делать. Прихожу – кругом порядок. Даже пытался пару раз готовить, чтоб я удостоверилась, что в 14 лет люди уже вполне самостоятельные.

    -А на работе как?

    -  Да и на работе с пониманием  относятся.  Не надо никого  заставлять свою работу делать. Так, осуществляю легкий контроль и все.
 
     - Какая  красивая у вас дочь!- заговорила  как-то  Анна Степановна, жена соседа по  палате, увидев, что Валерий Андреевич не спит во время тихого  часа. – И  заботливая.  Как она вас любит!
 
     - Красивая. Она  на актерском факультете училась, некоторое время  в театре работала. А потом ушла,- ответил  Валерий Андреевич и неожиданно для самого себя вдруг добавил:

     - Если бы вы  знали, чего мне стоило   сберечь ее такой.

    В палате стояла  ничем не нарушаемая тишина тихого часа, но Анна Степановна поняла, что соседу очень хочется выговориться, и  она, улыбаясь, спросила:

   --Наверное, от женихов  отбивались?
 
   -- Было дело.  Но не это главное.  Все шло хорошо до половины десятого класса. В школе с нею проблем не было. Училась на одни пятерки, в драматическом кружке занималась,  с матерью – английским и испанским  (жена у меня иностранные языки преподает). Короче, было чем гордиться.  Шла на золотую медаль.     На зимних каникулах я отпустил ее  в туристическую поездку.  Всего неделю  пробыла она вне дома. Потом  надо было уехать мне. Я занимал  солидную должность, и приходилось часто отлучаться из дому на  несколько дней.  Возвратившись   однажды домой, заметил, что и жена, и дочь как-то натянуто разговаривают между собой. Не придал этому значения: между ними часто кошка пробегала, дочка больше тянулась ко мне.

      Во второй раз дочери снова не оказалось дома.  Жена ответила, что  отпустила ее к подруге  с ночевкой. Должна   позвонить.  Мобильников тогда еще не было, а около домашнего  мы зря просидели  до поздней ночи. Никаких звонков не было, и на наши никто не отвечал.  Только утром  дочка  сообщила, что она  в школе, все в порядке.

      Надо же было такому случиться, что  в этот день  я  снова должен был уехать, дела не терпели. Наказав жене, чтоб никаких подружек   и  ночевок больше не было, я уехал,хотя на душе почему-то было так муторно, что я едва  дождался конца  командировки.  Дочери  не было дома и на этот раз. Но теперь жена не стала ничего скрывать . Так я узнал, что дочка связалась с какой-то компанией,   часто не ночует дома, утром  приходит сама на себя не похожа.   Стала пропускать школу. Контакта с классной руководительницей не получилось.  Жена поспешила заверить учительницу, что девочка оставалась дома из-за недомогания,  классная поверила или сделала вид,  будто поверила.

     А я понял, что мне надо срочно вмешиваться– взять все в свои руки, иначе мы можем дочь загубить. Чтобы не спугнуть ее,  не оттолкнуть  от себя, стал тихонько вести наблюдение. Выяснил круг общения, и  уже  дня через два я знал несколько мест, где бывала моя дочь.

  Правду говорят, что беды не ждешь, она сама приходит. Я воочию увидел то, о чем только слышал  или  изредка видел  по телевидению.    В грязных подвалах  лежат в наркотическом бреду по десятку, а то и больше молодых, уродующих себя людей. Рядом валяются  использованные шприцы. Сквозь подвальные решетки в грязные стекла едва пробивается свет. Какое-то бормотание, стоны, истерический смех. Смотреть на это страшно. А еще страшней понимать, что здесь и твоя дочь, дочь,  которая   была для тебя  всем: смыслом жизни, счастьем, гордостью.

      Сколько слов было потрачено, сколько примеров приведено, сколько бессонных ночей  осталось позади! Ничего не помогало. Узнал я  и парня, который вовлек ее в это дело. Одного не понимал, как  он сумел добиться ее расположения?  Внешне ничего особенного. Разве такие ребята за ней бегали!?   Числился студентом  хорошего  ВУЗа, занятия посещал редко. Родители – известные  в городе люди, наверное, то же   испытывали, что и мы. Нам от этого было не легче. Наша девочка   впервые, как ей тогда казалось, влюбилась и готова была ради него на все безрассудства.  Сначала она пыталась спасать его, а потом   он  взял такую власть над нею,  что мы оказались бессильны.

         Как бы то ни было, я решил, во что бы то ни стало, спасти дочь. А это было нелегко.  Стал  вместе с нею ходить в школу. Провожу  и жду в определенном месте. Шестой урок заканчивается,  все идут домой, моей - нет. Позже от нее самой узнал, каким образом она выбиралась из школы во время уроков никем не замеченной. Опять иду вылавливать.

      Любимую  работу пришлось оставить, правдами-неправдами достал справку   о том, что  в связи  с длительным лечением  необходимо прервать обучение, не хотелось, чтобы  о нашем горе знали все . Куда только я ее ни возил: и к знахарям, и  к лучшим наркологам.  А потом  применил свой метод. Может, он покажется вам зверским, но  ничего другого я придумать не мог. Сварил  клетку  и посадил   ее.  Под замок.
 
     - Как! В клетку? Под замок? – всплеснула руками Анна Степановна.  -  Милый вы мой, да  сколько ж  горя вы вынесли!

     - А что мне оставалось делать?  Мне один   бывший наркоман сказал, что если  две-три ломки хотя бы  перенесет, не уколется, все наладится. Труднее тем, кто давно  этим занимается.

     Вот и стали мы существовать  по разные стороны этой клетки.  К тому времени я уже  знал лекарства, которые нам понадобятся, был на консультациях у психологов, у психотерапевтов, разговаривал и делал все так, как они меня учили..

   Собрал всю волю в кулак. Она  рыдала в клетке, умоляла выпустить,   а я   уходил  в дальнюю комнату и там…  Перебирал в памяти все и  задавал себе только один вопрос: «Как могло это  случиться?»  Никого, кроме себя, не винил.    Я вот смотрел на вас и удивлялся, что вы до такого возраста и нежность, и любовь сохранили.  Вы за ним, как за ребенком.  И он, видно, вас любит.  А мы, хоть и нажили детей и со стороны вроде  благополучная семья, а  лада в ней не было. Я жил своей жизнью, она- своей.  Наверное, за это и расплачивался. В то время и молиться научился.  А бывало так тяжело, что хотелось  напиться от отчаяния.  Но именно тогда  сказал  сам себе: «Если   хочешь  видеть дочь прежней, не возьмешь ни капли в рот».  И выполнил свой зарок.
   
     - А дочка  как же?- боясь спугнуть  рассказчика, почти шепотом спросила Анна Степановна.

     - Сами видите как. И два образования имеет, и семью завела, и сын прекрасный растет. С ним хлопот нет. Увлекся радиотехникой, в компании его не тянет. А в случае с нею спасло нас то, что  в самом начале  спохватились. Когда  через три недели  я снял замок и она вышла, ноги мои подкосились. Я упал на колени и рыдал, обхватив ее.    После она говорила, что этот момент и перевернул  ей все сознание. Как будто пелена спала с глаз.  Потом сидели оба, обнявшись, и долго молчали.
 
       Был момент, когда я понял, что страх  еще долго будет жить во мне. Подходит  дочка ко мне  месяца  через три и просит:           «Давай  сходим на  кладбище. Мне сказали, что он умер от передозировки.  Только мы вдвоем, хорошо?»
Я понял, что надо идти. Нашли его могилу,  она положила цветы, а я отошел  и стал поодаль, чтоб не мешать. Задумался и не заметил, как она тихонько подошла, положила мне голову на плечо, плачет  и говорит:
 
     - И я бы так… Спасибо тебе!
     Лучшей награды для меня  не  нужно.   Он замолчал, откинулся на полушку.

     - Никак, дождик собирается, Валерий Андреевич?  То-то наши больные так сладко спят,- проговорила  Анна Степановна, а про себя добавила: «Бог в помощь  вам, добрые люди!».