Холм Поликуровский смотрит на Ялту с востока,
ночью из космоса пялится лунное око,
звёзды гуляют, журчит по долине река,
старость маячит, но я ещё молод пока.
Я прохожу по Бассейной, где Надсона домик
напоминает стихов его серенький томик,
и по Нагорной спускаюсь, задумавшись грустно,
к храму идя Иоанна, в молве – Златоуста.
Я здесь когда-то встречался с любимой и жил здесь.
Холм Поликуровский, ты изменился совсем весь,
в тесных дворах не найти шелковиц генуэзских,
вместо них виллы и замки красуются веско.
Что же поделать, настало стяжателей время,
аборигенов теснит нуворишское племя;
строят хоромы, заборы, гранитные стены –
после дремоты воспрянули хищные гены.
Прямо по-Чехову, сад вырубают вишнёвый,
город становится то ли чужой, то ли новый:
с кладбища тянут оградки, кресты из металла,
всё на продажу, поскольку свобода настала.
Сносится парк, чтоб настроить гостиниц каскадно,
чувствует сердце, что в Ялте и в мире неладно.
Бомж у контейнера с мусором – джинсы и китель,
я присмотрелся, а это мой бывший учитель.
Что же поделать, жизнь движется, как ни жестоко,
пялится ночью из космоса лунное око,
звёзды гуляют, журчит по долине река,
старость маячит, но я ещё молод пока…