Палисандровой декой в чехле утонула гитара.
Занавешены окна и солнце не может прорваться.
Смотрит в старый сервант, подуставший от снов и катара
одинокий джазмен с доброй мыслью: а, может, надраться?!
Нет карьеры и музыки, только былое и думы;
нет малиновых губ и шептаний в кустах барбариса.
От мозолей на кончиках пальцев лишь мягкие дули,
и спина, как вопрос; взгляд в неведомь упёрт биссектрисой.
Что останется в мире от звуков, из сердца летящих, -
рукоплещущий зал, слезы счастья, умытые ветром.
Смотрит в старый сервант, без надежд, музыкант настоящий,
и не знает, зачем он прожил, что оставил при этом...