Первый поцелуй, который я помню, был поцелуем Смерти. Не знаю, может быть, кто-то меня целовал и раньше. Но до этого момента у меня не было своего «я». Ни памяти, ни сознания. Я ничего не сознавал. А потом вдруг увидел себя в огромном сумрачном зале. Это была комната детского дома. Мне было тогда около года. Говорят, такие ранние воспоминания не сохраняются. Но я отчетливо помню это ощущение: огромный зал, темнота, одиночество и беспомощность. Если бы меня первой поцеловала Жизнь, я очнулся бы в залитой светом комнате, на коленях у матери. Но я лежал в кроватке. Рядом были другие кровати. В них тоже лежали дети. Где-то далеко-далеко горел свет – лампа на столе у дежурной. За столом никого не было. Я не понимал, конечно, что это место для ночной нянечки, что она ненадолго вышла. Я вообще не понимал, для чего предназначено это заведение, и почему я здесь. Но я чувствовал, что брошен, отдан во власть чего-то ужасного. Я говорю сейчас: это был поцелуй Смерти. Тогда я не знал таких слов. И все же я чувствовал дыхание Смерти. Если бы я умел говорить по-взрослому, я бы так и сказал. Не знаю, закричал ли я. Может быть, я заплакал. Прибежала, наверное, нянечка и начала меня успокаивать. А может быть, я лежал молча в темноте, широко открыв глаза, вглядываясь в потолок. Все, что я запомнил – это ночь и чувство страха. Я думаю, мне тогда было около года, потому что когда мне исполнился год, меня взяли к себе приемные родители.
Это мое воспоминание странным образом сходно с тем, что мне рассказывал о себе N. Для удобства я буду так называть пациента, которым занимался в клинике Пфеферса. Он уверял, что рос в детском доме, что его поместили туда с самого рождения, потому что родители его умерли. Он рассказывал, что его усыновили, когда ему исполнился год, а потом по какой-то причине снова вернули в детский дом. Я был знаком с биографией N и знал, что в этом рассказе правда, а что – нет. Правды было совсем немного. N выдумал себе другую жизнь, считал себя не тем, кем он был на самом деле – в этом и состояло его помешательство. Мне казалось, что, используя свой новый метод лечения, я заставляю его вспомнить, кто он такой, и что он сделал. Но мои усилия ни к чему не привели. Единственным результатом этих сеансов было то, что я задумался о себе самом: все ли я знаю о себе, знаю ли я, кто я на самом деле.