Перейти эту хлябь, это поле, залитое напрочь,
отдохнуть на опушке прошитого ливнем леска,
прочитать неуместную в этом пристанище мантру
и почувствовать ветер, шуршащий листвой у виска.
И подумать о том, где еще отыскать столько неба.
И подумать о том, с кем еще разделить эту глушь.
И краюху достать от еще неостывшего хлеба
посреди угнетающих тихую родину луж.
В междуречье воды, превращенной в свинцовые ленты,
где просветы земли заполняют леса и леса,
где любовь не любовь, а глухая тоска импотента,
позабывшего, как проступает сквозь кожу роса,
потерявшего счет этим дням без горячей услады,
этим стынущим дням, этим в мокрых полях валунам…
Но восходит звезда над безмолвным простором – так надо.
Так почти суждено. Так привычнее сумрачным нам.
Вяло хлеб дожуешь и - в обратный по полю сырому.
И не гость, и не тать, и едва ли земляк землякам.
Но душа пробубнит: «А мы все-таки, все-таки дома…»
И прижмется осока к повисшим, как плети, рукам.