В потёмках ада, мерзких подземельях
жил демон с непонятною мечтой.
В поту холодном, полуночных бденьях
он бредил лишь увидеть свет иной.
Хотел он в небо тот час же помчаться,
расправив крылья, воздух разорвать.
В лучах у солнца нежного купаться,
оковы боли с рук своих содрать.
Он помнил фразу старого изгоя,
что был цепями скован на горе:
« Коль жизнь, свою я подарил без боя,
теперь сгораю в пепельной заре».
Я был умён, читал людские судьбы,
но вот свою не смог я прочитать.
И если б не решил с пути свернуть бы,
то век в мученьях не пришлось мне доживать.
Я думал о себе, не видел боли близких
и шел вперёд, хотел я всех спасти.
Но не увидел потолков я низких,
что заставляли, как червя меня ползти.
И лишь теперь, когда в объятьях вечной боли
зацепенело в муках моё тело.
Хочу исполнить прихоть своей воли
пока сознание моё не помутнело.
Рассвет увидеть солнца напоследок,
водой холодной из реки умыться.
Но почему теперь рассвет так едок?
Не суждено моей мечте уж сбыться.
Сгорел изгой под пепельным рассветом,
а демон долго думал, стоя над золой.
Ведь век он жил под раскалённым светом,
что источал земельный жаркий гной.
Тогда решил, во что бы то ни стало
увидеть неба яркие объятья.
И вдруг в груди его истерзанной взыграло
сердце хотел бы только знать я.
Загрёб золы он горсть и устремился в высь,
вздымая крылья чёрные от сажи.
И мчался быстро, словно бешеная рысь,
Бежал, как вор с последней своей кражи.
Ему кричали в след: «Остановись».
Сгорали те, кто выбраться пытался.
Не бредь мечтою грешника, акстись.
Но демон в высь, как пуля, всё же мчался.
И, наконец, стрелою вырвавшись с оков,
увидеть смог рассвет на полминуты.
Сей красоты неописуемых тех снов
разжал ладонь, и разорвались путы.
Раздался гром, и вспыхнула заря,
сгорели крылья, всё остановилось.
Из глаз опала чистая слеза,
и сердце вновь живое в нём забилось.