Роднее, чем перо за письменным столом,
Сосуд с чернилами и деревянный оттиск;
Роднее своей крови, что потом
Прелюдно потребят совсем не морщась;
Роднее книг, написанных в те дни,
Объятий Той, что создавала главы,
Огня в камине и тепла земли,
Дыхания, что заживляло раны;
Пергаментов и старых дневников,
Забытых сразу, только воскресаешь,
Своих углов, волшебных колпаков,
Что на пути насп'ех переменяешь;
Родней дождей и радуг, что всегда
Последовали верно друг за другом,
Родней ворчанья, будто Сам Брюзга
Нашёптывает за гончарным кругом;
Роднее, чем когда к обеду позовут
И серверовки на одну персону;
Роднее грёз, что п'о небу плывут
Бродячего иллюзиона;
Роднее ночи среди дальних вЕрст
И молока луны, что льётся узко
По тёмной глади белью тусклой,
Тем укрывая пагоды насест;
Роднее времени и места, где
Не посещали никогда дурные мысли,
Смущающейся ряби на воде,
Руки в руке, и пса, что лаял числа;
Роднее белых свежих простыней;
Роднее карамельного тумана;
Огромных сильных лошадей,
Скакавших табуном так рьяно;
Роднее материнских вечных рук,
Похлёбки, широты стола, семейных сказов;
И ласки, проронённой вдруг,
И поучительных отказов;
Родней души, залитой янтарём
И освящённой Богом и венцами;
Нет ничего родней.
Как, солью покорён,
Играет океан небес волнами?