Гил кричал. Он говорил, что я сумасшедшая, что он ещё думает о том, стоит ли быть ему со мной. Толстокожий Гил не понимал моего тонкого нутра и видел во мне только стан, который можно пронзить мечом , чтобы я стала его (вполне подозреваю) очередной жертвой. Гил казался, как любят говорить зрелые люди, «основательным», степенным, ответственным человеком. Но он был подростком, доминантой которого была непреодолимая сила пола. Я в его жизни стала всего лишь случайностью. Выбор Гила не был связан с моей личностью, я просто была первой, кому он поверил. С другой стороны, он был первым, кому поверила я...
Но оказалось, что Гил меня обманул. Первое время он изображал из себя тонкого, одухотворённого и добросовестного человека, но с каждой новой встречей он менялся до неузнаваемости: в последнее время я поняла, что все мои депрессии, страхи и рефлексии связаны с Гилом, который внушает мне, что никто кроме него никогда в жизни не захочет быть со мной, что я слишком преисполнена талантами и личным обоянием, но любая передоза – всегда плохо. Я оказалась слишком прекрасной для Гила...
Гил не понимал, что поэт и боль - это синонимы, что подлинное искусство рождается из страдания, ему было незнакомо сострадание. Он был чёрствый и грубый, одновременно, сладко гласящий свои лицемерные речи как и все мужчины. Я думала, что смогу терпеть. Но настал день, когда я случайно встретилась с сотрудницей фонда, реабилитирующего женщин, переживших домашнее насилие. Я рассказала свою историю ей. И она сказала мне, что я не должна была терпеть все те унижения, которым подвергал меня Гил. Я не знаю, за что так ненавидел меня Гил. Наверное, он просто меня не любил и хотел, чтобы я была неким, одновременно, трофеем, одновременно, прибором для домашнего использования. Я решила не подавать в суд на Гила, хотя, сотрудники фонда говорили, что это надо немедленно сделать.
Я не знала, что делать мне дальше. Ибо я поняла, что основной мотивацией моего поведения в последнее время был появившийся вдруг непреодолимый страх одиночества…
04.06.13.