С чем её едят
Буквально поутру мы уже начали косметический ремонт дома.
Работы было много и разной, вплоть до замены части потолочного покрытия.
Климат ноября нас удивил. Днём работая снаружи на солнышке ходили в шортиках и маечках, а вечером на прогулку одевали всё самое тёплое, плотные зимние спортивные костюмы, такой был ледяной ветер и настоящий зимний холод. Но вокруг было ещё очень много зелени и кустов, и даже деревьев, а в траве как-то раз с изумлением увидели зайца. Он довольно долго смотрел на нас, а потом с достоинством удалился. Белок вообще была уйма, чуть не на голову прыгали.
Но нам было не до белок. Мы не знали местных материалов, тем более названий, мужу приходилось мотаться в магазин, что-то заменять. Продавцы его плохо понимали.
Возил сын хозяина, Брайан. Просить его лишний раз было неудобно, он так красноречиво вздыхал.
Опыт у нас был самый обычный, как у большинства наших -домашний. Но зато имелось желание заработать и чувство ответственности. Учились на ходу. В результате рамы окон под покраску я зашпаклевала просто художественно. Потом освоила покраску потолка и стен.
Брайан помягчел и согласился взять меня с собой за продуктами. Надо сказать, что в доме была ещё одна наша соотечественница – дама хозяина. Похоже, что хотя Брайан и понимал отца, дама ему всё же явно не нравилась, и он перенёс свою неприязнь к ней и на нас. А именно она-то и сосватала нам эту работу по цепочке знакомств.
До нас она не снисходила, но мы от этого ничего не теряли. Всё решал хозяин, Ричард, и у него как раз вскоре намечалось 70летие.
У меня появилась идея угостить Ричарда вкусным куриным пирогом. Этот пирог был у нас в семье популярен и любим. Тесто там было прозрачное, так что для желудка не тяжело и для фигуры не опасно.
И вот мы с Брайаном поехали за продуктами. Всё купили по списку, и видя, что я ни на что не налетаю и ничего не прошу, чего он видимо ждал, Брайан смилостивился и спросил, чего бы я себе хотела. Я попросила апельсиновый сок.
«Это дорого» - отрезал парень. Дорого, так дорого, не смертельно.
Но когда вернулись домой, он вынул из мешка коробку апельсинового сока. Спасибо.
Ричард спросил сына о потраченных деньгах и удивился большей, чем обычно сумме.
Боже, неужели же сок и вправду такой дорогой! – мысленно ужаснулась я.
Ко дню рождения отца приехал один из старших братьев Брайана. Хорошо, что пирог получился довольно большой. Я объяснила братьям, что это как бы подарок хозяину ко дню рождения от нас, но, видя, что они голодны, дала им по дольке к бульону и ушла в душ и переодеваться. Ричард с дамой должны были вот-вот появиться.
Наряжаюсь я обычно быстро и косметикой не злоупотребляю, так что отсутствовала едва ли минут пятнадцать. Успела как раз вовремя, чтоб спасти для остальных, а главное для деньрожденника хоть по кусочку пирога, на моих глазах нагло поедаемого братцами.
Ну-у народ! И всё молча, даже спасибо не сказали…
Питалась эта семья обычно довольно однотонно, хотя позволить могли себе всё. Готовил часто Брайан, и вполне съедобно, дама тоже могла, да и Ричард если надо тоже мог что-то изобразить из ветчины, которой они съедали много, и кукурузы. Мне их еда быстро надоела, им, видимо, уже тоже.
Хозяин нас кормил и нам не приходилось самим ходить за продуктами, да и на чём бы мы их привезли. В нью-джерсийской деревне, где мы жили, без машины, как без ног, никуда не доберёшься. А в необозримых продуктовых рядах местных супермаркетов, особенно после нашей советской диеты конца 80х, гулять, не поевши было опасно. Хорошо, что поначалу мне и не приходилось собой так рисковать.
Много позже, когда мы уже жили на нашей первой съёмной квартире и к нам впервые приехали наши друзья из Питера – вот радость-то была!!! – мы попали в гастроном «Balducci»
Хочу сказать, если у вас бумажник не оттягивает карман или нет толстого счёта в банке, не ходите туда, намучаетесь. Приехавшая из Питера 1991 года подруга не могла сдержаться и очень горько плакала от унижения в этом невообразимом царстве живота.
Обилие съедобной красоты, её бесконечные варианты доводили нас до онемения.
Я её понимала, ужасно стыдно было за отчизну! Ну что, в России нет рук умелых, голов талантливых? Чего, чёрт побери, в ней нет, чтобы не было мучительно стыдно за неё перед другими и самими собой?
А нет самой простой вещи – достоинства у людей. Не гонора, чванства и кичливости, а достоинства и самоуважения, и чувства ответственности за своё дело. Вот что я остро почувствовала тогда.
Как сказано у Ивана Ефремова в романе «Час Быка» - "О величии народа кричат для того, чтобы было легче его унижать".
Так мы и росли, послевоенное поколение 50-х: в коммуналках и бараках, но под фанфары и славословия с трибун. Где же взяться достоинству, если просто надо было выживать, а тут достоинство – лишняя обуза.
Но я отвлеклась.
С чем её едят, Америку и что едят в Америке, какова она на вкус, на запах... Слишком много всего самого разного, трудно обобщать.
Из местной еды мне «китайчатина» понравилась сразу, хотя уже знаю, что это не настоящая китайская кухня, а, так сказать, местный вариант.
Американская кухня очень похожа на то, что у нас ели в России: простая сытная пища: мясо, картошка, салат. Хлеб, моя любимая еда, здесь был не хлебный, а ватный. Выпечки в магазинах навалом лежит, но для меня это несъедобно, сладости тоже жуть какие тупо сладкие. Вкусная выпечка только у итальянцев, очень вкусная.
Хороша, конечно, пицца, но и она не «американка», европейская еда мне как-то ближе.
Когда уже позже перешли на самообеспечение, то долгое время питались небольшим набором продуктов из того, что подешевле, и тех, что на распродажах. Готовили сами, по ресторанам не ходили – снова надо было выживать.
«Но не это, не это печалит меня».
В душе была непреходящая горечь: к такой резкой перемене в жизни я оказалась абсолютно неготовой, и поэтому всё мне тут было «поперёк горла».
Никогда никуда уезжать я не хотела-не мечтала. Само собой получилось. Ради детей, ради сына, чтоб не погиб в дедовщине тогдашней армии или в Афганистане ни за понюх табаку, как тысячи наших чудесных мальчиков гибли.
Не знала я тогда, что впереди ещё и Чечня, это всемирное позорище, когда правительство на собственный народ бомбы кидает и своих граждан убивает как врагов.
Мне отец говорил о Второй Мировой,
и уверен он был: Быть не может другой.
Столько горя! Горели в огне города...
И уверен он был: Мир пришёл навсегда.
Но едва повзрослели солдатов сыны
власти снова созрели для новой войны,
и живут, не горюют, нахапав сполна,
им на пользу любая война.
Ни за что не отдала бы я этим крокодилам в погонах и без погон своё дитятко.
Ни агрессии, ни грубости в нём до сих пор так и не выросло, и защищаться, нападая он не умеет, хотя и карате занимался, и крепкий парень, и не трус. Но:"Бить человека по лицу я с детства не могу" - это и про него тоже.
Не пристрастился он ни к куреву, ни к выпивке, ни к мату. Вот этого на дух не выносит (точно так же, как и мой отец, прошедший всю Вторую Мировую от первого до последнего на Дальнем Востоке дня и после оставшийся кадровым морским офицером – выбора у него другого уже не было).
Поэтому сказал мне как-то опытный человек и врач: «Ваш сын первый будет в армии кандидат на виселицу. Или его, или сам не выдержит, забьют». Вот такими словами мне и влупил, хотя до армии сыну тогда ещё далеко было.
Потом, когда срок службы уже приблизился мы сумели договориться в Ленинградском военкомате, что ему дадут закончить джазовый курс в Петрозаводском музыкальном училище, куда он только что поступил, так как он только 8 классов в школе отучился. Обещали. И мы спокойно уехали подзаработать.
Когда я летела на заработки, ещё ничего такого не думала. К Новому Году домой собирались, подарки искали всем родным и друзьям,
Но тут друзья, все как один, стали писать нам, что "в стране творится что-то непонятное, и сидите там, сколько можете, и детей лучше забирайте". А сын стал спрашивать, что ему делать, потому что в училище забрали в армию всех первокурсников и требуют перевода его документов в местный военкомат.
Вот и «ела» я Америку со слезами, когда оказалось, что в Новый Год я останусь тут одна ждать, когда и - ЕСЛИ муж вернётся ко мне из Ленинграда, куда он один улетел за детьми. А мне надо было остаться, удержаться и проложиться мостом для них.
Тогда душа оледенела и остекленела, как бы застыв в тех слезах, которые я не могла остановить, проводив мужа. Он исчез в проходе на самолёт, а я бесконечно долго шла по залам аэропорта, даже не пытаясь вытереть лицо, и не видела ничего вокруг. Слёзы лились потоком как из водопроводного крана.
Наконец я осознала, что иду как бы по кругу снова и снова проходя одни и те же залы, не находя выхода к автобусу, и не понимая объяснений. Шуба моя была вся мокрая, лицо в солёной корке. Очнувшись и умывшись я всё же нашла автобус и, продолжая обливаться слезами, долго ехала не зная где и как, и ничего не видя в морозном стекле. Но добралась таки до квартиры тех самых друзей, у которых мы, закончив ремонт у Ричарда снова жили на полу с тараканами в проходной гостиной.
Теперь я должна была здесь выжить сама.
Горячий душ, два ведра вывернутой на себя ледяной декабрьской воды, и я смогла улыбнуться. Ничего, перезимуем!
Нашла по газете работу в Нью-Джерси в русской семье. Но я уже знала, хозяева, даже соотечественники, это другое, мы на разных берегах.
Как будто я провалилась в давно ушедший мир, о котором только читала в книгах про девятнадцатый век.
Мир, где есть хозяева и слуги, богачи и нищие. Я жила в услужении. Всё, что было в моей жизни до того: ученики, музыкальные уроки, спокойная независимая жизнь, летние отпуска в 3 месяца на природе - всё снесло словно ураганом.
Я не осознавала что происходит со мной, что я как бы закаменела в стремлении не сломаться, не потерять себя. Просто существовала как робот. Не дай бог поддаться слабости.
В свой перерыв шла по улице ровно полчаса, чтобы потом полчаса возвращаться обратно. Вокруг ни души, ни кошки, ни собаки. По краям тротуаров шары подстриженных деревьев, тишина, и только свистящий шелест шин прошмыгивающих мимо молчаливых автомобилей. Как будто идёшь в вымершем мире, где есть только роботы. И я тоже робот, мерно и бесчувственно шагающий вдоль улицы в никуда...
Хозяйка моя, вскоре убедилась, что мне можно доверять и положиться на мою исполнительность. Сказала, что испытательный срок я выдержала. Она поручила мне «авгиевы конюшни», как она выразилась – разобрать нежилую часть подвала (basement) в котором я получила комнатку с ванной. Вхожу во вторую половину помещения - ничего не конюшня, очень миленько, хотя требует серьёзной уборки.
Но почему-то на столе в этом тёмном углу дома стоит роскошный букет роз в хрустальной вазе, зачем оставлен он, заброшенный, тут? Кому он тут нужен?
Взяла вазу в руки и пальцы вошли в трещину пластмассовой имитации, а розы оказались пыльным произведением искусства из шёлка.
Мгновенно прошибло: Вот что со мной!
Сосуд разбит и вытекла вода,
но он стоит такой же, как всегда,
и в нём цветёт искусственный букет.
И разницы с живым почти что нет.
1990, декабрь
С этого мига я вернулась в себя.
Много лет спустя перевела на английский:
The vase is brooked and water run away
But it looks fine, as far as one could say
And silky flowers now bloom inside
What is the difference?
How are you? – I’m all right
Такой вот был коктейль в моём тогдашнем «меню» - слёзы со льдом.
Иллюстрация автора в программе Paint