У моря
Я в толпе иду и вдруг
Мне навстречу лучший друг –
Лёшка Квакин – однокашник
Балагур и безшабашник.
Правда, только что-то ныне
В нём веселья нет в помине,
Словно мутит какой думой –
Весь серьёзный и угрюмый.
Я к нему без всякой речи,
Руку жму, трясу за плечи,
Ну а он же от меня,
Как солома от огня.
Не поймёт, как вижу, Лёха,
Что это я пред ним, Серёга,
Тот, с которым он когда-то
Скушал соли многовато.
Перед ним я так и этак:
«Может дать тебе таблеток
Или пО лбу им заместо,
Чтоб ум-разум встал на место?
Не води глаза по кругу,
А ответь скорее другу
В прямоту, как говорится,
Что в душе твоей творится?»
Квакин, словно виновато,
На меня взгляд слеповато –
Мол, возникла чья тут рожа? –
И так с грустью: «А, Серёжа…»
«Ай да Лёшка! Молодец!
Ну, признал хоть, наконец!
А то я боялся уж,
Что ты слеп и глух к тому ж».
Он в ответ: «Кончай, Серёга!
Иль не видишь, что мне плохо?»
Я с вопросами к нему:
«Отчего и почему?
Расскажи-ка, сделай милость,
Что с тобою приключилось?
Друг тебе я или нет?
Может дам какой совет.
Избежать в толпе чтоб давку
Давай сядем-ка на лавку,
Посидим и посудачим,
Глядь да что-нибудь сваргачим.
Жизнь, и раньше так бывало,
Нас не слишком баловала,
Но, однако, мы лишь ржали,
Духом крепли и мужали…»
Лёшка взгляд в меня свой жгучий:
«Выпал ныне не тот случай,
Чтобы ржать и веселиться –
А пору в петлю хоть, давиться…»
«Да ты что? – привстал я с лавки, -
Обкурился дурной травки?
Охладись? Побойся Бога!» -
В крик срываюсь зло и строго.
Сер лицом, как будто в маске,
Отводя в сторонку глазки,
Словно в тике став мигать,
Шепчет Лёшка чуть слыхать:
«А что делать мне, скажи,
В этом мире среди лжи?
Как не сдвинуться в уму,
Коль нет веры никому?»
И со слезой в печальном глазе
Он поведал мне в рассказе,
Запинаясь чуть при этом,
Что и как стряслось с ним летом.
Пустозвонством чтоб не мучить
И друг-другу не наскучить
Тот рассказ, любезны братцы,
Изложу вам ныне вкратце.
«Горы. Море. На пляжу
Я под солнышком лежу,
А вокруг, уйдя от дел.
Распласталось уйма тел.
Поднимая в небо брызги,
Смех беспечный, крик и визги,
Подставляя солнцу рожи,
Столько тел и в море тоже.
Ловкость хоть являй и прыть,
Не пройти и не проплыть –
Иль наступишь на живот,
Иль хлебнёшь водицы в рот.
Я лежу средь тел зажатый,
Хоть в годах, но неженатый,
Спиной к солнцу, в песок брюхом,
Весь в тоске и павший духом.
И для этакой кручины
Повод есть и есть причины –
Я прекрасно вижу взглядом:
Нет приличных женщин рядом.
Глянь хоть спереди, хоть сзади –
Ни одной Марины Влади
И узреть совсем слабо
Схожих с Оленькой Кабо.
Иль толсты до безобразья,
Что тошнит от однообразья,
Иль, как внученьки Кощея,
Что соломинка толщея.
И в кошмаре этом лёжа,
Я не мог понять Серёжа,
Извертевшись, как в чесотке –
А где девоньки-красотки?
Неужели, в зад мне спицу,
Все подались за границу
Предаваться жизни ленной,
Иль на конкурс «Мисс Вселенной»?
Собирая в путь манатки,
Я мечтал, как будут сладки
Наяву – ни во сне, ни в сказке –
Мне у моря бабьи ласки.
Как с милашкою под ручку,
Когда солнце сядет в тучку,
От влюблённости весь тая,
Я брожу, стихи читая.
Как, вспотев под одеялом,
Излив страсть и став чуть вялым,
Буду ей шептать на ушко:
«Ах, ты радость! Ах ты, душка!»
Но, видать, всё понапрасну –
Не найду любовь прекрасну,
Не построю к счастью мост.
Все мечты – коту под хвост…
День прошёл, второй и пятый.
Я весь в муках, как проклятый,
Предаюсь душою горю –
Эх, зазря поехал к морю!
Обжигая сплошь всё тело,
Солнце жарит обалдело,
Превращая, кроме ляжек,
Меня в жареный барашек.
Ну, а я – не замечаю,
Всё тоскую и скучаю,
Будоражу в сердце кровь,
Жду безумную любовь.
И дождался, друг ты мой,
Ту любовь я в день седьмой,
Не поверив в то вначале,
С ней столкнувшись на причале.
Стройна телом и высока,
Белокура, синеока,
Бросив душу вдруг в волненье,
Мне явилась, как виденье.
И я так скажу, Серёга –
Видел в жизни женщин много,
Но, поверь, что все те «клуши»
Перед нею – грязь из лужи.
Чебурек в руке держа,
Я стою, душой дрожа,
Сбросив взглядом с ней одежды,
Всколыхнув в себе надежды.
Вот она – моя отрада,
За тоску и боль – награда,
Та, с которой, пусть и малость,
Но изопью любви я сладость.
Но, однако, шиш мне в рыло –
Она сердце не раскрыла,
Сказав тихо, в глазки глядя:
«Отвали в сторонку, дядя. –
А затем ещё вдобавок, -
Соблазняй-ка лучше бабок».
И, смеясь надо мною,
В толпе скрылась за спиною.
Я ж с обиды и от горя
Враз домой подался с моря.
И, наверное, туда
Не поеду никогда…»
Сжав в улыбке губы криво,
Лёха смолк, вздохнул тоскливо,
Взгляд уставив в одну точку,
Как алкаш на с пивом бочку.
Бросив в урну свой окурок,
Я сказал: «Да ты – придурок,
Если портишь свои нервы
Из-за встреченной там стервы.
Ну, красива пусть безмерно
И стройна, как будто серна,
Что с того? Быть может в бОшке
Нет ума у ней ни крошки.
Вот развёл ты здесь нытьё.
Сам что знаешь про неё?
Напряги мозги, ответь,
Прежде в петлю чем лететь».
С лавки встав, ступая в грязь,
Он сказал мне зло, сердясь:
«Я прошу – её не трогай!»
И ушёл своей дорогой.
Я же, глядя ему в спину,
Свою рожу скорчил в мину,
Изогнув дугою бровь:
«Во, что делает любовь!»