Вне круговерти, вне лжи и дат –
в самом глухом краю
мир опрокинется в гиблый сад.
Тогда я заговорю.
1.
Тем, кто «пора!» объявляли, жизнь
кажется мерой верст.
Но бесконечность и гулкость тризн
сдавливает: мир прост.
Мир, обозначенный жадным «будь
мною, со мной, вовне!» -
изображенный на карте путь.
Мы – не мирских кровей.
2.
Сведу ли путь во мглу и пустоту?
Сведу ли суть надменную под маску?
Когда бы только знать, что это тут
ломают и верстают без опаски!
Когда бы лицезреть чужую жизнь
не за стеклом, а с правом соучастья …
Но это позже сбудется.
Держись –
упавшему позволят подниматься.
А путь – сведен, путь выверен и прост,
и будет компас – верностью назначен.
Но прошлое – не знает новых грез,
и оттого сквозь нежность тихо плачет.
3.
Тебе я отвечаю в первый раз,
и знаю, как бессмысленно и дико
перебирать без боли и прикрас
чужие помутившиеся лики.
Чего же боле? Более – чем мы,
чем сотни слов, распятых на бумаге?
По крайности, тоскующих умы
готовы к окрыляющей отваге.
4.
Сквозь эту дату – так же, как и ты,
я буду видеть мир, и, знаю, вскоре
мы встретимся в зеркальном коридоре,
и выловим себя из пустоты.
Ты ничего не вспомнишь в эту ночь,
и память, обозначенная хором,
вновь сменится дождем. Так было – точь-
в-точь, а значит, повторится вскоре.
5.
А было так: в стекло стучался дождь,
и дни текли, пронзительно нелепы.
Не ощущалось боли, только дрожь
и собственная гибельная слепость.
И вот еще – теперь в любой толпе
одно лицо выхватывает фокус
(ведь беспощадно зрение). Тебе,
тебе, мой друг, все это будет в новость.
И замерзая, глядя в пустоту,
увидишь вдруг, что жизнь, пересекаясь
с совсем чужой, свелась теперь к мосту,
не обещая ада или рая.