Церковь оправдывала правомерность применения
казни еретиков через сожжение на костре словами
из евангелия от Иоана:
«Пребудьте во Мне, и Я в вас.
Как ветвь не может приносить плода сама собою,
если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне.
Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне,
и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня
не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне,
извергнется вон, как ветвь, и засохнет;
а такие ветви собирают и бросают в огонь,
и они сгорают» (Ин 15:4.6).
Во Мне пребудьте, и Я в вас.
Как ветвь, сама собою не приносит
Плодов живых, коль от лозы
она отпала. Так и вы,
Когда от моего начала отделены.
Я есмь лоза!
Паветия, те, что во мне не пребывают,
Вон извергаются, и падая, тщетой
Гниют, скорузнут, засыхают.
Такие ветви собирают
И предают огню.
- Огня! Огня!
Сжечь семя аггела!...
***
Эх, бедный Иоанн,
Как мог ты знать,
Что быть, тому, призваньем -
Служить теодицее наказанья,
и стать преддверьем изощренных мук
не в чем невинных?
Черни ли досуг, постигнуть суть
Рацей твоих премудрых?
Внимай же пастырь,
Как из чрев орудных
Ревет:
- Огня!
Огня!
Огня!
Толпа шалела.
Тот, кто у столба
Еще недавно воймовался речью
Каноника, обличьем человечьим
Теперь нищал в предвкусии зловоний
Горящей плоти. Спазмы кататоний,
Как демоны из дромосов геенных
Охватывали души благоверных
Апологетов зрелищ Арбуэса.
О Боже! Пораженная абсцессом,
Свирепствовала в шабаше безумном
Христова вера, и в чаду отрутном
Ее жестокости, сакральные заветы
Похоже, прокляты.
О Люди! Вы ли, это?
Капитула коллегиант смиренный,
Вновь поднял руку, этим дав понять,
Что требует безмолвия народа.
- Согласно нравам и порядкам Арагона,
Святой отдел, расследуя деяния
Сей знахарки, что нами обвиняема
В греховной ереси, её вину дознал,
Но, все же, Пресвященный трибунал
Постановил: - Прощенною быть может,
Коль, кто из вас, порукою поможет
Вернуть, заблудшую, обратно в церкви лоно.
Толпа немотствовала озираясь злобно
По сторонам в порыве разорвать
Любого, кто осмелится сказать
Хоть слово в оправдание несчастной.
Любого, кто взирает безучастно
На утоленье, люмпенских страстей.
- Жечь ведьму! Сжечь её скорей!
Прервав свое молчанье, возопила
Галавера.
Неистовая сила
Ее интенции, феерии кровавой
Вкушать плоды, жестоко убивала
Спасенья эфемерную надежду,
Обряженной в позорные одежды,
Урочной жертвы.
А среди порока
Безумствующих скопищ, одиноко
В своей понурости, лишь человек один
Стоял недвижимо.
- Смотрите! Это сын…
Сын ведьмы! Отпрыск Сатаны!
Вдруг, кто-то, из лютующей толпы
Воскликнул.
- Сжечь и сына нужно!
И лапы черни потянулись дружно,
К тому, кто, в трепете, не мог пошевелиться.
Со всех сторон уродливые лица
Брызжа слюною бешенных собак
Вселяли ужас льдистый.
Дар иссяк, что-либо говорить
И он, зажмурив веки
Являл себе, как получеловеки
Несут его в пылающий костер.
А из глубин души, наперекор
Тем страхам, что сознанье затмевали,
Звучали голоса. Они взывали:
- Не бойся их! Замолви слово, сын,
В спасенье матери! Решайся! Ты один
Её лишь в силах уберечь от наказанья.
Но тот молчал, и, словно, на закланье
Оброчный агнец духом истощал.
Что может быть сильнее в мире этом,
Чем матери любовь? Каким заветом
Предрешена её святая суть?
Едидья знал!
Недумствуя ничуть,
И ныне мать, покровою незримой
Чувств подлинность окутав, отвратила
Опасности от немощного чада:
- Не мой сын это!
Женщина кричала
В жерлину новоявленного вира.
Толпа в недоуменье отступила
От юноши, пытаясь уяснить,
В чем страх его тогда? Какая выть,
Заставила стоять в оцепененье
И ждать расправы дикой?
На мгновенье,
Он, кажется, вернул себе сознанье
И заорал, как будто в доказанье
Окружию невинности своей:
- Сжечь еретичку!
Сжечь скорей...
И вновь умолк, потупив в землю взор.
Викарий, оглашавший приговор,
Взмахнул рукой, подав условный знак
Фра-редемпт;ру, и немой мастак,
Заплечных дел верзила хладнокровный,
Хватил за волосы, да поволок к жаровне,
Уже Ничто.
Скопленье ликовало!
Отребье праздное, что впору занимало,
Припасши снедь, обзорные места
Округ кострища, ждало мук предсмертных,
Агоний извивающейся жертвы,
Чье тело будет полымем костра
Сжираться мерно, исподволь, томлёно.
И вот, коснулся витень осмалённый
Поленницы. Понёсся по клетям
Огонь все выше, к столбовым цепям,
В объятиях, которых онемело
Доволи дыбою истерзанное тело,
Что стало приношеньем для него.
А чернь граилась, словно воронье
Над падалью, трапезничать желая.
- Колдунья сжарилась?
- Нет-нет, еще живая!
- Отколь в ней силы?
- Нежить, не иначе!
- Я слезы вижу …
Гляньте, ведьма плачет!..
…Она сгорела, не издав ни звука.
Толпа негодовала, будто мука
От жил взорвавшихся её не уморила.
А может быть, несчастную убило
Страданье сущности совсем иной?
Кто мог бы знать — не знает.
Со слезой
Её последней тайна испарилась…