***
Палило солнце, молчали горы, текли пески.
Сухие губы клялись просторам взломать виски.
Спирт вместо чая хватает горло, и все молчат,
Пока гитара в руках проворных звенит про ад.
Ты перед каждым походом в горы сидел и пел.
Покажут фильмы, что пели хором, но этих дел
Никто не знает из тех, что снимут потом войну.
Молчали парни, ты пел и с солью глотал слюну.
***
Вас разбросало судьбы волнами по городам.
Вы так хотели забыть, что с вами случилось там.
Кто спился напрочь, кто просто умер, кто стал стрелком.
И только трое с тобою рядом сидят кружком.
Звучит команда. Сейчас на вызов и в вертолет.
Кого-то ловим, а может ищем – черт разберет.
Сказали: «Надо!» И автоматы, и спирт стоят,
И ты, как прежде, поешь в молчанье других ребят.
***
Страна ломалась. Мораль старела. Все кувырком.
Спустя полвека, быть может, правду дадут потом
В ученых книгах, о том, как страшно шел бой за власть,
Как в небе мирном стояло солнце, а кровь лилась.
Твое искусство пить, не пьянея, стрелять в висок,
Ценилось круто. Перед глазами – опять песок,
И перевалы, и заунывный напев муллы.
Вот автоматы, вот спирт и песни чужой страны.
***
Ты и сейчас поешь...
Нет рядом друзей, нет спирта, не стоят молча у ног автоматы...
Ты перебираешь пальцами несуществующие струны...
Ты не можешь понять...
Что хочет от тебя этот тихий седой человек с грустными глазами...
«Здесь больница, парень, - говорит врач, – и сейчас ночь.
Но дело даже не в этом.
Я хотел бы услышать, о чем ты поешь,
Но это никому не под силу -
На планете не существует языка, который рождает слова твоей песни.
Он, парень, живет только в твоем изъеденном, наполовину сожженном мозге...»