(Меня сейчас разорвёт, подумал он, сжимая кулак. На другой его руке лежала ладонь женщины. Старый я дурак. Думал, что старый, а пока ещё просто дурак. Это, конечно, радует, но… Он посмотрел через всю комнату, там, возле окна, забравшись с ногами в глубокое кресло, читал мальчик. Увлеченно так читал, никого и ничего не видя вокруг, но его-то видели…)
- Что за книга? – тихо спросил он.
- О, мы сейчас все в подвигах Геракла, знаешь? - засмеялась она, и ему очень захотелось посмотреть на её улыбку.
(Знаю, мрачно подумал он, ещё как знаю… Я сейчас совершу тринадцатый - отпущу твою руку и встану. Эх, Геракл, мне бы твои заботы.)
- Ты сейчас на каком? Кого он там крушит?
- Стимфалийских птиц - нетерпеливо, но вежливо ответил мальчик.
(Как же я раньше не замечал, задохнувшись, подумал он. Те же самые глаза, которые несколько минут назад вернули мне молодость, и любовь, и смысл, да меня мне вернули – сейчас смотрят так отстраненно и сквозь меня, мимо меня, но это – такие же самые глаза… как же я раньше не увидел?)
- Гады, а не птицы, я их ненавидел в детстве, когда читал.
- Да – вскинулся мальчишка – точно гады гадские, да и не птицы они вовсе, а злобные роботы какие-то!
(Ну, ни фига ж себе… я ведь рисовал у них на крыльях свастику тогда, думал, это фашистские самолёты, мама ругалась, но так, не сильно. Вот тебе и «устами младенца…»)
- А у меня есть настоящие птицы, хочешь посмотреть?
- Здесь? В клетке что ли? – как-то напряженно спросил мальчик.
- Ты что? Нельзя птиц держать в клетке – рассмеялся он, таким вдруг свободным и счастливым почувствовав себя. – В голубятне. Я с детства привык: и у отца была, и у деда, рассказывали. Но у деда почтовые были, знаменитые. Мечтал потом всю жизнь, как дом построю, так первым делом голубей заведу.
Он подхватил мальчишку и поставил его на подоконник.
– Видишь, прямо против этих окон, через двор? Беги, знакомься.
Услышав топот по лестнице, даже позавидовал немножко этой первой встрече, но обернулся к ней – и завидовать перестал.
...
- Меня мама послала звать тебя к ужину, что-то ты надолго пропал – сказал он в спину мальчику, сидящему на пороге, и оторопел от обернувшегося взгляда.
(Такое спокойное счастье было на этом детском лице – как и на том, взрослом. Она придумывала праздничный ужин, ведь столько праздников сразу в один день. Ну, вот посчитай: первое его знакомство с твоим домом, да и по сути – с тобой, первое знакомство с птицами вживую… Она очень любила придумывать праздники, это он давно уже понял.
– Да и у нас с тобой тоже праздник – сказал он, - это уже целых четыре.
Он шёл через двор и улыбался. Пять – пять праздников, только про свой «тринадцатый подвиг Геракла» расскажу ей потом.)
- Как вы тут? Познакомились? Не боялся?
- Боятся, когда не любят или когда их не любят – уверенно сказал мальчишка, вставая.
(Врут, всё врут – и про сантименты, и про банальности, и про материальность-нематериальность… Вот она материальность – счастье на километр в округе нас, и ничего это не банальность, это счастье – материальное, хоть руками бери…)
- Давай дружить, по-настоящему, на всю жизнь – он протянул мальчику ладонь. – И ещё я люблю твою маму.
- Тогда давай – кивнул мальчишка. – Как Геракл с…
Они шли через двор и спорили, размахивая руками: кто был главным другом Геракла: Автолик, сын Гермеса, отец Амфитрион, брат Ификл, кентавр Хирон или все-таки сам Гермес? А женщина спокойно смотрела на них из окна – она-то давно уже знала про любовь и страх.
6. Книга Маски без лиц. Цикл - Послание в бутылке