* * *
Осени губы холодные
Слились с седым небосводом.
Цепкие руки голодные
Крутят амуры с народом.
Тяжко разрублена надвое
Русь чьей-то шашкой тяжелой.
Много по кладбищам падали,
Правды суровой и голой.
Вместо листвы опадающей
Звезды беснуются красные,
В дури своей опьяняющей
Кажутся томными, страстными.
Осень - любовница злая -
Всем изменила навеки.
Музыка псового лая.
Нищие, воры, калеки…
Где купола над Москвою?..
Где наш Царь-батюшка кроткий?!..
Съеден сибирской тоскою
Пуд астраханской селедки.
Осени губы пошлые -
Ваше, я чувствую, время.
Нет у России ни прошлого.
Ни настоящего бремя.
Только молиться и плакать -
Вера, народ, покаяние.
Осени липкая слякоть -
К жизни своей невнимание.
Только верстами далекими
С Русью остались святители.
Светят огни одинокие -
Ангелы наши Хранители.
* * *
По небу несутся тучи,
Или это дым?
Листвы горят кучи,
Неясные сны.
Декабрь ноль-пятого.
Москва в крови.
Христа распятого
Зовут: Равви!
Полотнища красные,
Закат над Кремлем.
Погода ненастная -
Мы скоро умрем.
На Пресне - безумие,
В России - чума.
Солдаты разгульные,
Слепые дома.
…По небу несутся тучи,
Или это дым?
Несчастный случай,
Неясные сны.
Крым осенью 1920 года
Кружится снег надо мной,
Ветер шинель с плеч срывает.
Где ты, желанный покой? -
Снег лишь об этом и знает.
Небо окрасилось в цвет
Гальки на пляже пустынном.
Призрачный, сумрачный свет
Солнце кидает мне в спину.
Тучи корявой грядой
Брюхом цепляют за горы.
Крым, безнадежно родной -
Счастье мое ты и горе…
Ночь опустилась на Русь,
Скоро ли снова воспрянет?
Я никогда не вернусь,
Берег в огне и тумане.
Я покидаю навек
Землю войны и раздора.
Страшный, кровавый наш век,
Время греха и позора.
Море холодной стеной
Волны на камни кидает.
Где ты, далекий покой?
Море об этом лишь знает…
Императору
Задолго до начала службы
Зайду я в храм, объятый тишиной.
И мне мирской покой не нужен -
Иду я горнею тропой.
И в полутемном северном приделе
Икона Императора видна.
Я опущусь пред нею на колени
И изолью свой плач сполна.
И венценосный лик со взором ясным,
Проникнутый неспешной теплотой,
Мне кажется теперь таким прекрасным,
Наполненным Вселенской тишиной…
* * *
Душе моя, восстань, что спиши?..
На нас лежит еще убийства грех.
И мне не важно, что там пресса пишет,
И за каким плечом я слышу смех.
Я знаю, я - цареубийца,
И я молюсь, я каюсь, слезы лью.
И как же памятны теперь слова провидца:
Оплакал Родину мою…
Прости нас грешных, Император!
Тебе я верю, Царь Святой.
Взойди на трон, как триумфатор,
И снова правь моей страной.
Ленину
…Деревянный нательный крестик.
Ну зачем ты сорвал его с шеи?
Тотчас мозг твой исполнился бестий,
Что народ затолкали взашеи
В море крови, греха и безбожья.
Революцию кто-то там делал,
И брела моя Русь бездорожьем
За поганое, страшное дело.
Где же ныне лежит этот крестик?
Ты, к примеру, в своем мавзолее,
Но ты Русь навсегда обесчестил,
Так любимый наш батюшка Ленин.
Зеркала прошлого
В темных зеркалах отразилось неясное прошлое,
Пыль на портьерах осела столетним ковром.
Только не надо искать исключительно пошлое -
Здесь столько горя и боли смешалось с добром.
Вот бы шагнуть в это зеркало памяти ветхой,
Пыль всколыхнуть на портьерах шинельной полой,
И под надрубленной шашкой березовой веткой
Снова увидеть рассвет той осенней порой.
Я бы прошел по дорогам со скорбью и плачем,
Ветер принес бы порывом дождливую гарь.
Господи Боже, зачем так? Нельзя ли иначе?
…Но только блеклое небо дымит поля даль.
Я никогда не забуду все то, что здесь было,
Я никогда не покину скорбящей Руси.
Лучше б меня под Царицыным пулей убило,
И я молился бы в муках: «О Боже, спаси…»
В темных зеркалах отразилось трагичное прошлое,
Только оно не дает мне покоя с тех пор.
Страшно смешалось тогда и святое, и пошлое,
Но не спешите кричать: это глупость и вздор.
* * *
О, Русь моя! Жена моя!
А. Блок
Мы венчались с тобой на рассвете.
И, тихонько шурша, камыши
Мягко гладил ладонями ветер
В бледной дымке весенней тиши.
Белый храм Покрова над рекою,
Неба купол звенел в вышине.
Ты фату поправляла рукою -
«Вот и счастье», - подумалось мне.
А потом тебя зло распинали…
Я стоял под крестом из берез,
«Прочь Царя!» - нечестивцы кричали,
А с венчальных свечей капал воск…
* * *
Грустят поезда на путях.
Я снова уехать хочу.
Меня гонит боль, гонит страх,
И я над перроном лечу
Обрывками старых газет
И гулом в пустых проводах.
Мне кажется, счастья здесь нет,
И нет благодати в церквях.
О Господи, будь милосерд,
Не дай же погибнуть Руси!
Ведь это ужасная смерть -
В грехе и без исповеди.
Юнкерам
Я стою перед деревянным крестом в терновом венце.
Я стою и плачу, но мне не страшно.
Нет, это о жизни, а не о конце:
«Мы погибли за свободу нашу и вашу».
Я стою перед крестом и иконой Царя.
Я бы с вами был в это время.
Под венцом надпись: «Юнкера».
Они приняли крестное бремя.
Я стою и рыдаю. Ведь они, как и я,
Может, были на год старше.
Крест в терновом венце, икона Царя.
«Мы погибли за свободу нашу и вашу».
Кладбище на Соколе
Кресты, кресты, надгробья, плиты,
Березок белых хоровод.
Лежат в земле здесь, кто убиты,
Кто муки принял за народ.
Иду по кладбищу неспешно
И, слово к Богу вознося,
Прошу им жизни безмятежной
В палатах Светлого Царя.
Кадильный дым в оградках вьется.
«Всем офицерам, кто погиб…»
И вдруг из туч выходит солнце,
И освещает Спасов лик.
Я верю: все, кто принял муки,
Давно у Господа в раю,
И возношу я к небу руки:
«Молитесь за страну мою!»
Кресты, кресты, надгробья, плиты,
Молчит стена монастыря.
Лежат в земле здесь, кто убиты
За Веру, Родину, Царя.
* * *
Ветер, вода, боль.
И кружится хоровод берез.
Талого снега прогорклая соль
На губах, словно капли слез.
Ветра тревожный гул.
А за березами стреляет цепь.
Я еще никогда в себе так не тонул -
Видимо, это смерть.
Странный, печальный мир.
Рву крючок воротника, а там - кровь.
Едут комиссары на чертов пир
Мою Русь распинать вновь.
Ветра, воды, боли!..
Над березами горит крест.
Я буду, буду с иудами спорить,
Только вот… среди живых мне уже нету мест…
* * *
Хочется плакать, светло так и грустно -
Скоро ведь Пасха, а я не в России.
Небо чужое уродливо-тускло,
И горизонт не пронзительно-синий.
Хочется плакать Воскресшему Богу,
Верить, что Русь моя тоже воскреснет.
…Только вот в сердце теснится тревога.
Только не слышу пасхальную песню…
* * *
Ты видишь, Господи, что ныне с нами стало.
И Царь наш светлый у Тебя в раю.
А на чужбине так душа устала,
И я почти сорвался, на краю…
Ты видишь, Господи, что храма вовсе нету,
Что сердце жмет в груди тоска,
Что люди позабыли все заветы
И глотку рвут из-за куска…
Ты видел, Господи, как больно было плакать,
Смотря на храмы без крестов,
Как мерзко заполняла душу слякоть
Осенних погибавших городов.
Ты знаешь, Господи, как рад бы был увидеть
Россию, что воспряла ото сна,
Что вновь воссел на троне наш Правитель -
На Небе Пасха, на земле - весна.
Март 1917 г.
Губы, чьи-то губы…
Мягкие, горячие, ждущие, жгучие…
А больное воображение пронзают трубы,
И обваливается сознания стена от случая к случаю.
О, это безумие!
Вода, ветер, странное опустошение…
Где и когда революцию придумали?
Какой негодяй совершил жертвоприношение?..
Груди, чьи-то груди…
Нежные, трепетные, белые, девственно-стыдливые…
Господи, что с нами будет?!..
Что же мы с Родиной сделали?!
Глупость, это глупость…
Битое стекло, кирпичи, штыки, повязки красные.
Во всем - духа скудость,
Во всем - слова, смертельно заразные…
* * *
Грустный звон в осеннем просторе
И прозрачная даль небес.
Вижу воду в твоем ясном взоре
И уже пожелтевший весь лес…
За деревней виднеется храмик,
Обрамлен в хороводы берез.
Ты глядишь в наши русские дали,
И глаза… будто блюдца для слез.
Этот свет так пронзительно скорбен…
Я несу на Голгофу свой крест.
На плечах - золотые погоны,
А в глазах - небо, осень и лес…
* * *
Ветер, дождь и вода,
Да повсюду кресты
На могильных холмах
Разоренных кладбищ.
Нет надежды нигде:
Разорен старый храм,
Ветер воет средь стен,
Как безумный орган.
И России моей
Смрадно разодрана плоть.
Толпы жадных зверей
Жрут ее день и ночь.
Как молиться теперь?!..
Столько горя вокруг…
Груды трупов в метель,
Смерти замкнутый круг.
Где Ты, светлый наш Царь?!..
Нас прости, дураков…
…Мрачно-темная даль,
Вереницы гробов.
Ветер, дождь и вода,
Да повсюду кресты
На могильных холмах
Разоренных кладбищ.
* * *
Вечер мешает краски на палитре неба,
Закат плавится в немых куполах.
Голодные толпы кричат: хлеба!!..
И красны, как закат, повязки на рукавах.
И битые кирпичи, и обезумевшие лица
Обрекают на распятие девственную плоть,
И нарекают женой блудницу,
И бегут опять стрелять, рубить, колоть…
* * *
Москва в дожде.
Так было и сто лет назад.
И чувствовалась мерзость пустоты.
Нас нет нигде,
Мы просто вычурный фасад,
Мы просто старые мосты.
И в Петрограде тоже дождь,
Нева в свинце,
И так отчетливы шаги,
Когда вгоняет в сердце дрожь
Мысль о конце:
Смотри: вокруг враги…
О, глупый мир,
Зачем ты вновь летишь
В бессмысленную пропасть мук?
Иудин пир
Нарушит жизни тишь,
Приостановит сердца стук.
Москва в дожде.
Как будто не было ста лет.
Грустят промокшие мосты.
Нас нет нигде,
Мы просто этот бледный свет
Неизъяснимой пустоты.
* * *
Запах дыма тревожит память.
Я тяну к небу тонкие руки.
Осень нежно меня обнимает,
И я чувствую ноты разлуки.
Бесконечные версты дороги
Поистоптаны лапотной грустью,
А над ней тихий ветер тревоги,
И назад нас никто уж не пустит.
Запах дыма, в ладошках слезы.
Здесь Христос проходил в скорбной ризе
И крестил тихо наши березы,
Белый храмик и стай косяк сизый.
Цесаревичу Алексию
Белый крестик, «георгия» лента.
Где-то рядом и я был тогда.
На могиле крест выстрадан кем-то -
Память вечная, боль навсегда.
Небо в марте чудесно прозрачно,
Серебро на погонах - вода.
Память эту Господь мне назначил,
Боль пронзительную навсегда.
Двадцатый год
Сегодня утром вдруг увидел
Больничный белый потолок.
Орал так, что сестру обидел,
Но успокоиться не мог.
Она же рядом все сидела
И лоб мне гладила рукой.
«Все хорошо», - сказать хотела,
Да я спросил ее впервой:
«Сестра, который год и месяц?»
«Уже сентябрь», - был ответ,
И, головой устало свесясь,
Смотрел на синей лампы свет.
И потихоньку вспоминалась
Сознанья боль, туман в глазах,
И как тогда жена металась
В недоуменьи и слезах…
И пустота потом. Навечно…
Мне говорили, что был май.
Лишь только пульс был чуть заметен -
Так уплывал сознанья край.
Из забытья я вышел в осень,
В шуршащий листьев хоровод,
В небес простуженную просинь…
Был на дворе двадцатый год.
Из забытья я вышел к свету
Моей пронзительной Руси.
Но был двадцатый год, и к небу
Тянулся плач: «Господь, спаси!..»
За мной пришли уже под вечер.
«Белогвардеец? Офицер?»
И затолкали меня в плечи,
Воткнув в затылок мне прицел.
Я ухватил прощальным взглядом
Сестрички грустные глаза,
Да как солдат ругался матом:
«Ну что я , ..., тебе сказал!»
Душа из тела вышла в осень,
В шуршащий листьев хоровод,
В небес простуженную просинь -
Был на дворе двадцатый год.
Терние
Серебро на погонах - терние,
И корнетские звезды - слезы.
Мы, наверное, были первые,
Кто несли кресты из березы…
И пронзительно - в небо синее -
«Боже, души прими наши!»
Мы, наверное, были сильные,
Мы, наверное, стали старше…
* * *
Я у России прощенья просил,
Чувствуя лбом ствол холодный нагана.
Даже кричать уже не было сил,
А на душе кровоточила рана.
Я видел: вверх, к небу души неслись,
А на земле без крестов хоронили…
Вот она, наша короткая жизнь,
Что отдавали во имя России.
* * *
Черно-белая даль.
Купола без крестов
И кресты на могилах.
Глаза ест печаль
Пустых городов.
И душа на ветру простыла.
И ничего не спасти.
Только кровь на губах
И слезы в ладонях.
Пора в небо идти,
Держа Крест в руках,
Как мученики на иконах.
Конец декабря
Конец декабря весь в ветрах.
В оврагах уставшие трупы
Лежат, а в раскрытых глазах
Все то, что не видели губы.
Все то, что не слышали рты,
Все то, что не трогали руки.
Устали совсем от борьбы,
От долгой со счастьем разлуки.
Замерзли совсем на ветру,
И ворохом колкого снега
Присыпан овраг поутру
За час до слепого рассвета.
***
Адмиралу А.В. Колчаку
Холодное, терпкое утро.
Над домами размазан рассвет.
На поезде встречном, попутном
Отправлюсь в пронзительный свет,
Где тает над городом осень
И жарко горят купола,
Как будто небесная просинь
Звонит во все колокола,
И тонкие линии лика
Вдруг видятся в бледном дыму.
Спаситель России Великой
Идет на Святую войну
Поднять с земли пепел Державы,
Раздрать на клочки красный флаг.
Среди октября и пожара
Идет Александр Колчак.
И белый мундир- ярче света,
И золотом ясным - погон
Горит в терпких красках рассвета.
Когда улыбается он…
***
Остановить бег.
Молчать, плакать.
В поле идет снег
И превращается в слякоть.
Остановить ночь.
Хотя… пусть проходит…
И улететь прочь,
Где никто не ходит.
Там еще есть Крест.
Их даже много.
Закат душу ест,
И в песне два слога.
Идут вереницы душ
Святые в осень.
А небеса играют туш,
Растворяя просинь.
А у меня - тишина.
Теплятся свечи.
Святая красота,
Свет тихий, вечный.
Остановлю бег,
Буду плакать.
На Голгофе снег
Превращается в слякоть.
20 сент. '05 г. - 27 дек. '08 г.
Свердловка - Москва - Новинки - Алатырь - Москва - Новинки - Москва