так холодно, что рассыпаюсь на осколки ступающего снегом января, и солью сушит глотку и словно бы мороз под шелест утренней капели. снова я глушу стакан за морем паленую водку, и с опьянением приходит и усталость, и покой. я так хочу домой. я забираюсь на высотку, и дрожь хрустальною рукой сжимает органы, конечности, промежности, и плоскости проёбанной невинности, и мне противно и несносно так стоять, в мечтах то падать вниз, то от тоски стонать.
в походе в лес нет ни поэзии, ни прозы. всё опостылело, и здешний мир, и грёзы, и даже лес, что принимал меня, израненную волком, и неумеющую ни дышать, ни бегать, ни прощать - я с ними даже не смогу проститься толком. так холодно, что, кажется, салют, над домом призраком зависший с континента, и так похожий на оборванную фотоленту, стал холодней, чем сумрачный приют. Аид знал толк в приютах. Я звеню. Звенят сосуды, Жизнь звенит... И гаснет. Так холодно, что я боюсь воды, что стала кипятком, что стала для меня заразной. В ней ты. Один лишь ты.