Работа автора – холст, масло, 50х60
…Вот он – мой заколдованный круг:
Гор зеленого злата кольцо,
Разгоревшийся алый урюк,
Что роняет листву на крыльцо,
Речка быстрая в радуге брызг,
Туч отары в расщелинах гор,
Мир – привычный, как пёстрый кийиз –
Многоцветный киргизский ковёр;
Две белеющих смутно руки,
В чьём полоне легко засыпать,
Как в излучине странной реки,
Повернувшей течение вспять…
Вот он – мой заколдованный круг:
Словно чётки – дела без конца,
Снятся слёзы и дети – к добру,
И к ненастью – шаги у крыльца…
Просыпаюсь в кругу сыновей.
Пламенеет за окнами сад,
И с урюковых красных ветвей,
Словно бусины, слёзы летят…
Что же дальше – за кругом моим,
Там, где я не бывала совсем?
Чей-то сад, чей-то дом, чей-то дым?..
Или это даётся не всем?..
Не узнаю,
И с этим умру, –
Что как волк меж сигнальных огней
Я мечусь,
И не вырваться мне:
Слишком близко смыкается круг…
1982
СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В АЭРОПОРТУ
Здравствуй, ныне и вечно, Азия!
Самолёт завершает бег.
Словно с неба свалилась…
Разве я
Виновата в своей судьбе?
Рыхлый снег прострелили озими.
Беркут вглядывается в меня…
Я жила на Руси две осени –
До познанья слов и огня.
И зеленое небо Азии
В третью осень пришло ко мне.
Я влюбилась навеки за зиму
В запах родины – талый снег.
Ноги – в цыпках, косицы – выцвели…
Но умела – за что, скажи! –
Аж до плача любить неистово
Как над лугом скользят стрижи,
Как дерётся река со скалами,
Как щекочется в горле речь…
У детей моих снега талого
Светлый взгляд – и ленок до плеч;
Небо Азии, солнце Азии
В диковатых зрачках прочтёшь;
Им рассказываю про Разина –
На Манаса он, мол, похож…
А сама замечаю исподволь:
Мной обижен во мне двойник,
Лишь когда возвращаюсь издали,
В горле радостный скомкав крик:
Здравствуй, Азия! Здравствуй, милая!..
Плоть моя – я в тебя душой
Перельюсь, лишь с тобою сильная,
Птица певчая – лишь с тобой!..
1978
ПАМЯТЬ КРЫЛЬЕВ
Это буйные ветры напели,
Насвистели в головку твою,
Над арчовой кружась колыбелью,
Что красавица будет в краю,
Где от тропок, бегущих в лощины,
Ноги кривы и плечи худы,
Где смуглы и сутулы мужчины,
А у женщин висят животы…
Ай, какая красавица вышла
Из задымленной юрты на свет:
Две блестящие влажные вишни
На лице, розовее чем снег,
Как приподняты брови упруго,
Красен пухлый закушенный рот…
Разве сыщется в нашей округе
Кто-то смелый
И в жёны возьмёт?!..
Ах, какая тоска и кручина,
Если ветры свистят о своём,
Если пахнут навозом мужчины,
Жиром, куревом и кумысом,
Если руки чернеют в работе,
И тропинки вертлявы и злы…
Окаянные, снова поёте?!
Нет, – в отаре гнусавят козлы,
За горою завыли шакалы,
В ближней юрте рожают дитя,
Да смеются, щипая сакалы,
Старики, свои сплетни ведя…
А вокруг – островерхие ели
Да густая по пояс трава…
Это глупые ветры напели.
Закружилась твоя голова.
Две тоски – две блестящие вишни,
Две змеи нецелованных кос…
Ай, какая красавица вышла
На склонившийся к бездне утёс!
1986
МАЛЕНЬКОЕ СЕРДЦЕ
Мой Тянь-Шань велик и необъятен –
От вершин седых до бурных рек.
Как вместит деревья в три обхвата
В маленькое сердце человек?
Как запомнит каждый час душистый,
Что дарит Тянь-Шань в своей весне,
Каждую ладошку влажных листьев
С чёткими прожилками на ней?
Как успеет он заметить слёзы
На глазах недремлющих цветов,
И небес предутреннюю просинь,
И шедевр мгновенный облаков?..
Мой Тянь-Шань, – мой мудрый, многоликий, –
Стук сердец не зря созвал на пир:
Маленькое сердце так велико,
Что вместит стократно этот мир!
1963
РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД АРБУЗОМ
Арбуз звенит, пропитанный жарой.
Надрезан бок –
Над нами он хохочет…
Земля – арбуз;
Избито и старо,
Но сам арбуз печалится не очень:
Он знал, кем стать,
Он знал, когда созреть,
Чтоб вот сейчас –
Надменно, сочно, грузно, –
На зависть всем на стол осенний лечь…
Всё это так, наверное, и нужно.
На привязи у Солнца мчит Земля,
Её с боков поджаривают зори…
Земля ведь тоже круглая не зря –
Она в себе таит немало зёрен.
Ключа к Земле пока ты не нашёл,
Но не грусти без времени, приятель!
Пусть мудр арбуз,
Но я взмахну ножом – и…
Вкус познаний сладок и приятен!
1963
***
А как бывает Новый год?
А очень просто он бывает:
Листва с деревьев опадет,
Откружится и отпылает;
А утром снег с крыльца сметут
И подадут на стол соленья,
И кто-то важный, весь в снегу,
Оттаять ёлку бросит в сени…
Охрипнут за ночь петухи,
О чём-то близком возвещая,
И будут печься пироги,
Тревожный запах источая…
1963
ПЕРВАЯ ФИАЛКА
Сначала уходят снега,
Уходят – и без сожаленья,
И нечего больше слагать
Из снега, и смеха, и лени…
Потом перельются дожди
Из звёздных высоких колодцев:
Им с неба дано принести
Тепло долгожданного солнца.
И сразу настанет пора
Журчанья, цветенья, лобзанья…
И можно увидеть с утра
Весь мир голубыми глазами!
ЧАСЫ С КУКУШКОЙ
Я так люблю вечерние часы,
Когда в часах поёт кукушка долго,
Как будто хочет выпорхнуть из дома,
В котором время меряют весы.
Она кричит — и крик её отмерян.
Дыханье спящих мерно, как прибой.
Мой сон, и тот, уже скулит под дверью,
Чтоб в срок успеть управиться со мной.
Отмерены таинственной рукою
Здесь тишь и гладь — на час, на день, на год…
И лишь кукушка просит непокоя,
Кричит — пока не кончится завод.
Тогда опять в тюрьму свою забьётся,
Свободы ждать, в безмолвии грустя…
Страшна свобода, если не поётся.
Ещё страшней — свобода по частям.
Ей не понять, затейливой игрушке,
Что в этом мире так заведено:
Уж коль тебя поставили в кукушки,
То надо быть с часами заодно!..
…Назло покою, в поздние часы
Всегда мне книга слаще, чем подушка.
Я не боюсь, что крен дадут весы:
Над чащей дней взлечу лесной кукушкой!
1964
СПОКОЙСТВИЕ
Уходит всё, и только остаётся –
За дальней рощей так знакомо: гром…
И женщина, склонившись над колодцем,
Позванивает медленно ведром.
Как будто за плечами нет столетий.
Пыль улеглась, с тропы слизнув следы.
Со дна колодца женщине ответил
Ворчливый шёпот льющейся воды.
Пусть в этот миг судьбу решают мира,
Пусть атому грозит распад… Гляди:
Идёт, ведром покачивая, мимо,
Придерживая кофту на груди…
1965
СОНЕТ
В сплетеньях веток видятся коренья,
Что гонят сок по спящему стволу…
Гляжу в окошко. Ложкой ем варенье.
Стужу босые пятки на полу.
Весёлый кот, задира, старый плут,
Припав ко мне, дрожит разбойным пеньем.
Мы с ним идём в холодный сад весенний,
Где злой шиповник царствует в углу…
Так здравствуй, сад, дитя, мурлыка старый,
Шиповник злой, подснежник первый талый,
Спасибо вам за то, что так мудры:
Что мёд не на усах носили – в горле,
Не за листву болея, а за корни,
Когда трава выходит из игры.
1966
***
Почему ты смотришь так тревожно,
Словно мы повинны в тишине,
Словно кто-то счастье наше прожил,
Чаевыми бросил на столе?..
В чём, скажи, для нас двоих неправда? –
Рук моих непрочное тепло?
Светлых глаз озёрная прохлада?
Русый дождь взлохмаченных волос?..
Если хочешь – я забуду песни
Северной задумчивой страны.
Будем мы с тобой бояться вместе
Голубой иконной тишины,
Будут наши кони – как тулпары,
Будет в юрте много кумыса…
И грустить, наверно, перестанут
Чёрные раскосые глаза.
Так люблю твои смешные брови…
…Снится сон, иных времён гонец,
Что с другим лечу я в русских дровнях
В маленькую церковь под венец…
1967
***
Тихо плакали свирели,
Или просто птицы пели…
Под сиреневой беседкой,
Где печали так светлы,
Где шмели гудят тревожно,
Где цветов метут пороши,
Где как таинство крещенья —
Ощущение земли,
Я поставила на прошлом
Крест сиреневый, непрочный,
Отломив тугую ветку
С жёлтой капелькой смолы…
Мне казалось — это сложно:
Зачеркнуть, что было ложью,
Невозможно просто — бросить
Что искал и что нашёл…
Всё, что было, рейс порожний?
Крест сиреневый на прошлом.
Был он — словно знак дорожный
Над моей больной душой…
Что мне было до печали
Тех шмелей, что отпевали
Мною сломленную ветку
С жёлтой капелькой смолы?
Что мне было до молчанья
И до тихого прощанья
Тех дорог, что за беседкой,
Мною брошенные, шли?..
Тихо плакали свирели.
Или просто — птицы пели…
1968
МОЕЙ АЗИИ
Все мы, Азия, твои дети…
Ну куда ж от любви своей деться?..
Колыбельные стали степями.
Ах, как мягок ковыльный плен!
Подарю тебе жизнь на память,
У твоих положу колен…
Доброй мачехой быть непросто.
Мама, Азия, ты прости —
Я, твои не заметив слезы,
Шла, сминая траву в пути, —
Так манили меня тревожно
Неизведанные края…
Мне порою казались ложью
Доброта и печаль твоя…
Ты украдкой роняла звезды
И, широкий взметнув подол,
На коня ты садилась просто,
Вновь твой конь бездорожьем шел —
Ты торила дорогу детям…
Щеки солнцем обожжены.
Трудно мачехой быть на свете,
Сердцу матери — все равны…
Дети пахнут дымком и мятой,
Молоком и еще — весной.
Дети пахнут родною мамой…
Что же делать тебе со мной?
Но, на волнах озер убаюкивая,
Бормотала ты: «Доченька, глупенькая…
Расчешу твои рыжие косы я,
Научу не бояться коня,
Осушу твои глупые слезы я,
Ты не смей отставать от меня!..»
Позади безвозвратные версты.
Вот и юность отстала в пути.
Незнакомой какой-то березке
Я сегодня сказала:
— Прости…
Стало небо родимым и близким,
Стала слаще вода в родниках,
Виноградные спелые брызги
Я читаю в любимых глазах…
А ночами волнуются степи,
Колыбельными будят меня.
Скоро на ноги встанут дети.
Уступи мне, мама, коня…
1974
ОШСКИЙ БАЗАР
Дромадёр этот стар, как седой гренадёр,
Бывший в веке минувшем лихим баламутом…
Так я думаю в знойном Оше почему-то,
На базаре,
Впиваясь в тугой помидор.
От верблюда ложится горбатая тень.
И в тени я жую свой обед безыскусный,
Безыскусный, —
Но сочный, пахучий и вкусный…
А базар, точно мир, простирается в день, —
День настолько прекрасный,
Что верится мне:
Впереди —
Словно персиков, дынь, винограда,
В жизни, как на базаре, — бесчисленно дней,
И распробовать каждый — такая услада!..
… Дней и сладких, и горьких досталось сполна.
Я немного завидую той, с помидором,
Ощущая горбатым себя дромадёром, —
Так скопилась своя и чужая вина.
Я теперь понимаю презренье и грусть
У верблюда в глазах —
Утомлённых, горючих:
Всевозможные яства и сласти —
Лишь груз,
Если в пищу годятся сухие колючки…
Оттого-то мне кажется:
Строки пусты,
Хоть завалены грудой метафор роскошных…
О, в укор не другим я:
В моей же горсти
Умещались изюм, помидор и лепёшка…
Это молодость —
Глаз и желудка пожар,
Ненасытная жадность к бесстыдству сравнений…
Пусть же будет, как прежде,
Прекрасен базар
Знойным утром в Оше —
Для других поколений!
1976
ВОЖАК
Стоит, застыв, мерцая оком зло,
Оглядывая, как течет отара…
Среди овец непросто быть козлом —
Провидящим, седым и очень старым;
Давным-давно негоден на убой,
И как свои привык считать потери;
Он без опаски вступит в смертный бой
И потому его обходят звери:
И сивый лис, и желтый волк степной,
И беркуты, распластанные в сини…
Для пастухов он — верный пес цепной,
Но не снисходит до общенья с ними,
Хотя б за то, что дух мясной шурпы,
Над костерком свивающийся в кольца,
Ему претит,
И злобно он плюется,
И сам даров не просит у судьбы.
Но ждет чего-то, стоя на камнях,
Как памятник, изваянный веками,
И попирает звездный свод рогами,
И чуждый разум светится в зрачках…
1978
***
Птичьи сны ночами память выворачивают:
Улетаю вслед метелям вить гнездо.
Ах, подушка горяча…
Переворачиваю –
И с обратной стороной не повезло:
Деревянные,
лесные сны,
подрубленные…
Для кого тянулась в небо, шелестя?
Встану. В ночь окно раскрою.
Мочат губы мне
Капли приторные южного дождя…
1979
ДОРОГА НА ИССЫК–КУЛЬ
Когда мы едем мимо скал оранжевых,
В подпалинах, по-гончему коричневых,
В которых барельефы снегом выточены,
Ты говоришь:
— Природа — Микеланджело,
Ученикам не доверяя полностью,
Она сама себя творит неистово…
Мы в Иссык-Куль войдем нагими полночью
И будем долго волны перелистывать,
Все в чешуе от брызг, луной подсвеченных…
Ни с чем тебя мне сравнивать не хочется!
Природа, не солги же перед вечностью:
Ведь это мы — твоя вершина творчества!
Когда в глаза любимые заглядываю,
Где звезды все — падучие, дрожащие,
Я лишь одно желание загадываю:
Грядущее да будет Настоящее!
1980
РОЖДЕСТВО
Сквозь метель из сугробов медвежьих
Сосны светятся, словно костры,
По-весеннему зеленью свежей
Их иголки нежны и остры.
Подойти бы, обнять бы, сграбастать,
Сердцем, кожей вдохнуть аромат,
Мне, влюбленной опять и глазастой
Трое суток метельных подряд…
Черный пес огнедышащей пастью
Ловит снег и смеется взахлёб…
Никогда не насытишься счастьем,
Если жить на земле повезло!
Пусть, когда тебе трудно и грустно
В смутной дрёме житейских проблем,
Просто вспомнится — пламенным хрустом
Снег, взрывающийся у колен,
Птица, пух отряхнувшая с ветки,
Луч, раскрасивший этот каскад, —
Если был ты влюбленным на свете
Трое суток метельных подряд!
1981
ДВОЕ
Чу! — беркут в колпачке,
Невидящий, покорный,
Пружинит на руке,
Дрожа в тревоге темной:
В нем каждый мускул — сталь,
И взлет почти что начат…
Хозяин, не оставь
Еще на миг незрячим!
Вот-вот рванется ввысь
Из тела, как из склепа, —
В камнях крадется рысь,
Ее он чует слепо,
Не крови жаждет, нет! —
Тебе служенья, риска,
Чтоб ты за птицей вслед,
Как тень, пластался низко…
Все небо — для слуги.
Охотнику — добыча…
Но все ж —
Слетать с руки
Вслед за хозяйским кличем,
И ждать, томясь в любви,
Уже свершив паденье,
Что бросит кус, — лови! —
И колпачок наденет
Уставший беркутчи:
Все руки — в свежих ранах…
Т а к о й любви учить —
Носить т а к и е шрамы!
Таких рабов иметь —
Быть человеко-птицей,
В таких цепях томиться! —
Не разомкнет и смерть…
1980
***
Когда над Иссык-Кулем ветер носит
Полыни запах синий и хмельной,
В груди как будто тихо тает осень —
Такой простор щемящий и покой.
Умолкли чувства. Только запах душный
Уводит вдаль, дурманом застит мир…
Наверно, так берут навеки душу
Взамен возврата юности на миг.
Звезда в волне трепещет, замирая.
Горит в полыни, падшая, одна —
Как знак,
Что за подлунными мирами
Кому-нибудь душа твоя нужна.
Душа… Не то, что всуе упомянем, —
Не сердца писк из тесного гнезда,
А тот колодец, вечный, безымянный,
Где днем и ночью светится звезда,
Куда боимся глянуть ненароком,
Где вместо дна — сияющий провал
К другим мирам, неведомым до срока,
Не эту жизнь несущим нам в права…
Смеется ночь.
Подхвачен Иссык-Кулем
И вдох, и выдох взгляда за предел
Полынных чувств,
Чем дышим и тоскуем
В подлунном облюбованном гнезде…
1980
ПОЕДИНОК
Два марала в бою сошлись,
Смертно замерли, не дыша.
Изваяньем поодаль — жизнь:
Олениха, краса, душа…
В ней две жажды сошлись на миг:
То отхлынут,
То вспыхнут встречь,
Чтоб к исходу любому течь
От истока, чья суть — родник;
В ней две силы добра и зла,
И одна одолеет вдруг…
От обоих бы понесла! —
Так тревожен сердечка стук.
По звериным, — не по людским,
По звериным законам мир
Все живое берет в тиски:
Победитель — всегда кумир!
Только в девственном чреве — боль:
— Для того ли зачну во мгле,
Чтобы чью-нибудь смерть любовь
Караулила на земле?!..
1981
МАЙСКИЙ СНЕГ
Грехопаденье снега и стиха,
Равняющих с землею лист бумаги, —
Все та же по минувшему тоска,
Мгновений светлых плещущие флаги…
Так в детстве, замирая, — Первомай! —
Бежишь в ботинках новых по асфальту,
И рдеют лужи бликами, как смальта,
От флагов, с толп текущих через край…
Но детство — там.
И все тусклей судьба.
И Первомай молвою перепачкан…
Вдруг тихий снег затеет в мае стачку,
Задев стрекозьим крылышком тебя,
И легких слов закружит хоровод,
Воспоминанья детские листая,
И тех знамен немыслимая стая
Прошелестит и счастьем обожжет…
1991
РОДИНА
Лишь запрокинешь голову –
Уносит омут глаз…
И ласково, и горестно
Судьба глядит на нас.
Так долог взгляд младенческий
И так же мудро пуст…
Ах, небеса отеческие! –
Откуда в сердце грусть?
В который раз за жизнь свою
Гляжу я в эту глубь?
Промолвлю Слово, – вызволю
Свой гимн тебе из губ, –
Простору неба вечного
На древке древних гор,
Что в сердце человечье я
Вмещаю с детских пор…
Любовь к родному истинна.
Язык ее – без слов.
Напасть любую высветлю,
Пока жива любовь;
Здесь даже тропки малые
В пути спешат помочь…
… С трибуны вдруг сказали мне:
– Ты здесь чужая дочь,
Чужая речь и стать твоя,
Чужая плоть и кровь …
Женою Лотта, статуей,
Не даст мне стать любовь.
Вздохну – родимым воздухом,
Как счастьем, обожгусь…
Вся жизнь моя без отдыха
Творит здесь радость-грусть:
Мешает лето – с зимами,
С цветеньем – листопад…
В родной стране озимыми
Взошла я невпопад.
1992
…Наполовину я мертва сейчас.
Наполовину чувства раскрываю.
И каждый день, как будто про запас,
Мечты о счастье в прошлом оставляю…
Порой очнусь: о, Боже, что за вздор, –
Моё богатство только в расточенье!..
Какая злая сила на запор
Замкнула жизни всей моей теченье?!
Да будет проклят признанный язык
Мирской морали, лжи сулящей славу,
Законов – мхом заткнувших все пазы
Беспечных чувств, чтоб сделать хмель отравой,
Чтоб стала я не той, какой была,
По пустякам сошла на нет печалью…
Будь проклят, хлеб от барского котла,
Где яд уже примешан изначально;
Будь проклят, предначертанный удел:
Творить для толп, к которым ключ подобран!..
… Не порти сказку, ласточка: нигде
Дюймовочке не знать себе подобных…
1992
***
Кисть рябины на столе.
Капли сохнут на стекле…
За окном — как в сентябре —
Не пахнет летом…
Ах, не все ли мне равно
И куда глядит окно,
Зарешечено оно,
Все дело в этом…
О, пленительная власть —
В свой мирок, как в пропасть, впасть,
Насладиться счастьем всласть —
Своим, домашним;
И проснуться поутру,
Удивиться сентябрю,
И понять, что не к добру
Очнуться павшей…
Календарные листки
Разлетаются, легки;
Было думать не с руки
О том, что будет.
Оказалось — летний зной
Переходит в дождик злой,
Счастье тешится игрой
В ненастье буден…
1994
***
Снег сухой, розоватый, как пудра,
Густо сыпется с ветки зари…
Хорошо, уезжая под утро,
Лёгким взглядом гасить фонари,
Покидая свой город без грусти,
Улыбаться напудренной мгле,
Понимая – навек не отпустит
Всё, что дорого здесь, на земле.
Я – лишь часть этих парков безмолвных,
Этих спящих дорог и домов.
Знаю: снова разлука наполнит
Нашу чашу любви до краёв.
Очень скоро, вернувшись под утро
В новых сумерках светлых, опять
Буду с веток тончайшую пудру,
Задевая плечом, осыпать,
Наступая на тени от окон –
Свет с дрожащим крестом посреди,
В сердце грея мечту о высоком,
Ведь голгофа всечасно в груди…
Можно, только с родным расставаясь,
Обходиться без клятвенных слов.
И напрасно, за тучей скрываясь,
Месяц съёжился в острый вопрос:
Из холодных небес безграничных,
Покровитель бродячих племён,
Всё следит, провожая, – как кличет
Всех, не помнящих родины, он…
1991
НА ИССЫК-КУЛЕ
Англичаночка Марта из Колорадо:
Голубые глаза — удивленная радость,
Вся прозрачней бересты, испуганно рада
Этой встрече под солнцем. — не так ли, не райт ли?..
Я срываю росистое яблоко с ветки —
Оно крупное слишком для мелкой ладони;
Но, наверно, у Марты старатели-предки:
Острый носик в надкусе, блаженствуя, тонет.
Вдруг испуганный возглас: а кян ли мы это?
Здесь чужое: и сад, и плоды, и газоны…
Я молчу. Азиатское щедрое лето
Обнимает меня своим жарким озоном,
Дышит озером близким, играет со мною
В догонялки волною, знакомою с детства…
Как сказать тебе, Марта, что все здесь — родное,
Все мое — как рука, голова или сердце?..
Я сажала когда-то здесь прутики яблонь,
Помнит столько шагов моих берег песчаный!
Здесь, на озере, лучшего в мире начало.
Все мое здесь!.. Иначе робела и я бы.
Два простых человеческих мира — и все же,
Хоть который уж год мы втыкаемся в рынок,
Как я Марте скажу то, что выглядит ложью? —
Для плантатора как-то не вышла я рылом…
Кушай, Марта, не бойся, ведь мы — азиаты,
Ваш закон не вошел в наши души так крепко,
Чтоб тебя угостить, англичаночка Марта,
Не могла я, сорвав это яблоко с ветки…
Этот сад государственным был — это значит
Был моим он, как солнце, как запах полыни…
Черт возьми! Неужели когда-то иначе
Я скажу о земле — о своей половине!?..
1996
АВИАРЕЙС «БИШКЕК – АСТАНА»
Тает ломтик луны в синеве предрассветного неба.
Ожерельем упавшим сверкают огни фонарей…
Я опять попыталась – отчаянно, горько, нелепо, –
Убежать от себя, словно встрепанный клин журавлей.
Чувства ноют, как зубы, и мысли остались без взлета.
Только тело пустое по трапу сойдет в Астане.
Глаз озёрная свежесть почти превратилась в болото,
И осталось полшага, чтоб вовсе отчаяться мне.
Только близкие люди умеют обнищить всю душу.
Ведь любовь беззащитна. Она не заводит замков.
Убежит ли река от собою напоенной суши?
Так и мать… От забот, от тревог, от хлопот, от оков…
Значит, жизнь безысходна в своем повторенье уроков?
Значит, старость и есть – истощенье заветных надежд?
Но осталась одна, что исполнится, чую, до срока,
Пока тело не сброшу, как плен надоевших одежд.
Пусть – придётся в лицо посмотреть беспощадному горю
И Сизифа труды, не кляня, возвести в ритуал…
(Может, волны катить надоело свободному морю,
Но диктует повторы единственный тайный причал).
Убежать от себя – было, право, задумано глупо.
Но спасибо судьбе, что дала эту глупость свершить…
Так распяла легко настоящее с прошлым Гекуба
На кресте самолета, вовлекшего жизнь в виражи.
1999
***
Зелень хвои под снежною шапкой –
Как вчера народилась на свет.
Не она ли ухватистой лапкой
Отнимала мой детский берет?
Не она, в шалаше своем пряча,
Навевала лесные слова?
Не под ней ли застенчивый мальчик,
Замирая, меня целовал?..
Мимо ели иду молчаливо.
Сорок лет отошло в никуда.
Этой хвои, живой и пугливой,
Не коснулись, как будто, года:
Так же пахнет смолой и озоном,
Так же лапы густы и сильны…
Что же сердце не бьется влюблённо
В прежнем царстве лесной тишины?..
Я – из старости, я ниоткуда.
Мы во времени разном живём:
Это вечно-зелёное чудо
В вечном детстве осталось моём.
2000
***
Как положено в вашем племени –
На тальник повяжу лоскут.
Этот день отниму у времени,
Хоть Всевышний на мелочь скуп.
Без учета мне день отпустится
Строгой вечностью навсегда.
(Пусть потом проведу, как узница,
В срок добавленные года)…
В дымке неба мечтой последнею –
Лунный диск, невесом, как тень.
Я, прослыв за полвека ведьмою,
Стану феей на целый день,
Реки все превращу в молочные,
В плодоносные – все поля,
Чтоб гостей не последним потчевать
Впредь могла бы твоя земля;
Чтоб друг другу родня по отчине
Не чинила кровавый суд…
Вот зачем на тальник пророческий
Повязала я свой лоскут.
2000
ЗАМЕРЗАЮЩИЙ ДЕРВИШ
В Исфаре, раскалённой от зноя,
В сердце, полном любви и огня,
Вдруг строка ледяною иглою
Затрепещет, уколет, звеня:
«… Снег всё шел этой ночью, всё падал,
Мир застывший по горло им сыт…»
Вновь загадку безжалостно задал
Тот, кто словно в душе твоей спит.
Это вызов, – а что еще? – вызов
Тайной сути твоей из тебя!
Просыпайся – как грянувший выстрел
По мишени с названьем «судьба»;
Замкнут ты в личностное начало
Дней сегодняшних, зримых, земных.
Но живёт в тебе смутной печалью
Недописанный вечностью стих.
Он замышлен судьбою иною,
Что из времени вышла не в срок,
И всегда, словно тень за спиною,
Ждёт момента продолжить урок…
«…Так в снегу и пропасть угораздит…
Как невесту, колени обняв,
Чем укроюсь? – ресницами разве…
Спрячусь? – только в глаза свои, взгляд…»
Дописать?.. Да ведь это же дерзость
Жизни, что и теперь коротка…
…Просыпайся, танцующий дервиш,
Раз в снегу не замёрз за века!..
2001
***
От удлиненных глаз лучи восходят косо –
Так цедит солнце взгляд в тюремное окно…
Как любишь ты, Восток, в сердца входить без спроса,
Чтоб спутать времена –
Недавно и давно…
И Запад вдруг не мил.
Как звяканье затвора –
Свобод его хвальба и толп его гульба…
Восходит в сердце мак. Нестойкий, – знаешь, – скоро
Он облетит – и всё.
И с ним сгорит судьба.
Но нет его милей. Он аленький и нежный,
Он шёлком лепестков ласкает каждый миг…
Так что такое Жизнь? –
Наживка из надежды?
А, говорят, огонь –
Бессмертных сил тайник…
2002
***
В сумерках зелёных глаз
Горечь трав и трепет моря…
Мы уже с судьбой не спорим.
Век разменян на Сейчас.
Миг – касанье нежных губ.
Миг – руки прикосновенье.
И (без меди гласных труб) –
Как прибой, стихотворенье…
Зной. Дымятся миражи.
А в глазах – оазис счастья.
Там, на донышке души,
Тайна к вечности причастна…
Солнце Азии плывёт,
Освещая тайны, светит.
Обтекает нас народ.
Все –
по сути наши дети.
Сколько далей и веков
Воскресила в душах встреча!
Взгляд длинней твоих висков,
От него укрыться нечем –
Только пологом ресниц
И румянцем щек внезапным…
Зной. Мираж. Мельканье птиц.
Настоящее.
Без завтра…
2002
Я осталась в той полночи светлой
Легкой тенью, пылинкой в луче,
Отраженьем в стекле, минаретом,
Рассекающим сумрак ночей…
А вчера я увидела въяве
Кто пришел попроведать меня
В светлом нимбе, как будто в оправе
Охватившего небо огня.
Как хотелось мне крикнуть, безгласной:
Уходи! – загоришься… сгоришь…
Но металась вокруг я напрасно, –
Только блики тревожили тишь.
Было – не было? Будет – не будет?
Всё в былом или всё – впереди?…
Мир дарован не теням, а людям
С растревоженным сердцем в груди.
В эту ночь муэдзин с минарета
Лишь любовь воспевал в вышине.
И звезда, как судьбы сигарета,
Отражалась в туманном окне.
2003
ОРОЗО АЙТ
День Жертвоприношений. Раз в году?
Да полно! Каждый день, ежесекундно…
Всяк – Ибрагим. Иного не найду –
Чтоб жертв не клал,
Бесценных или скудных, на тот алтарь,
Что мы зовём судьбой…
И мы с тобой – что делать?! – мы с тобой
Друг другом платим, платим…
За покой. За хлеб насущный. И за День наш судный…
Любовь приносим в жертву.
Суть. Венец. Всей жизни
Смысл и всю её основу…
Совсем иного ждёт от нас Творец,
Рождаясь в нас, чтоб стать Единым снова.
2004
***
Друзей провожаем так часто…
Навеки? – наивный вопрос.
Торопятся люди за счастьем,
Отчизну ругая всерьёз.
… Да полноте! –
Ссориться с веткой,
С горой – уроженкою мест,
Где клинопись рощицы светлой
На древней берёсте небес
Давно предсказала смешенье
Наречий, привычек и вер?!..
Душа, неподвластная тленью, –
И солнце, и ветер, и зверь,
И облако в небе, и птица,
И грома внезапная весть, –
Она не приемлет границы
Не в дальнем краю и не здесь.
Зачем же влачить своё тело
В края, где не сладок и дым?
Душа разлюбить не успела
Всего, что признала родным
На этой земле – ненадёжной,
Богатой и бедной до слёз,
Где бьёмся, чтоб выжить,
И всё же
Давно обживаем погост,
Где каждая тропка знакома,
Где с детства познали любовь…
За счастьем уходят из дома,
Чтоб дома найти его вновь.
2005
КЫРГЫЗСКИЙ ГАМБИТ
Мы пешки. Мы готовы на закланье,
К тюрьме, к суме, на митинг ли, на штурм…
Назад – ни шагу. Что сейчас за нами? –
Не сталинский, так иже с ним прищур.
Мы движимы игрою, нам невнятной.
Кто враг? –
Любой, кто должен быть разбит.
Шел Каин так, без жалости, на брата…
Сто раз в веках разыгранный гамбит.
2005
БИШКЕК. 25 МАРТА 2005 г.
Город спит, изнасилован сотнями толп.
Волчье зарево глаз, дым пожарищ
И рухнувший столп –
Всё уходит куда-то,
В другие уже времена. Город спит.
Он попробовал ночью – что значит война…
Чьи-то смутные тени бесшумно ныряют в рассвет.
Для кого-то рассвет никогда не наступит отныне.
Снова Боже не спас
Своих мирных овечек от бед.
Может, просто не так называем заветное имя?
Кто ты? Молох? Мордок? Грозный Зевс или хмурый Харон?..
Ты сегодня – Бишкек.
Все желанья мешая, как миксер,
Ты с ухмылкой швырнул опозоренный трусостью трон
Прямо в гущу толпы, оскверняя деянья и мысли…
Город спит. Город спит,
Словно пьяная шлюха в грязи,
Прижимая к истерзанным грудям ворованный паспорт.
Из раскрытого рта перегаром и бранью разит.
Мародеры везде – революций вернейшая паства…
УТРО В АДУ
Грязно-розовый свет
Красит крыши больничным румянцем.
Просыпается город – работать, лениться, наглеть…
Жаль, что зеркала нет, –
Поглядеть, указательным пальцем,
Словно дулом смертельным,
Себе у виска повертеть…
Не впервые не спать. Под глазами привычные тени.
И не надо зеркал.
Чем не зеркало – утро в аду?
Надо влиться в толпу,
Чтоб опять повстречаться не с теми,
А с такими, кто, радуясь, видит чужую беду…
Лодку буден швыряет от берега к берегу лихо.
Просыпается город
Для митингов, сплетен и драк.
Весь он создан из ртов.
Он локтями распят и испихан,
Застолблён благовоньями
Утренних хмурых собак…
Здесь, среди шелухи, чепухи, всевозможного сора,
Так смешно ожидать распустившихся в сердце цветов!
…Здравствуй, утро в аду! Я еще не твоя, только скоро
Я спущусь в твою пасть,
Чтоб пропасть
Ни за что,
ни про что…
P.S.
Как глаза у толпы ненасытны, завистливы, хищны!
Присосутся к лицу, и увянет за миг красота…
Страшно жертвою быть. Но страшнее – ненужным и лишним.
Наповал убивают нас комплексы лишнего рта.
Мы приходим на свет
С безграничным доверием к людям,
Раскрываясь душою, как тянутся к солнцу цветы…
И живем… До тех пор,
Пока в нас до конца не убудет
Наша детская вера в обратный отмах доброты…
Страшно трезвыми быть
На попойке чужой, и похмелье
Раньше всех пережить, не прияв ни бахвальства, ни лжи.
Мы молчали, чтоб жить, хоть признаться и в этом не смели.
А сегодня молчим, потому что бессмысленна жизнь.
…Кали-Юга пошла на стремительно тающий выдох.
И глаза у толпы по-звериному стали темны.
Нет, не будет в конце, как в начале, ни Слова.
На выход
Наши души торопятся. С бала спешат.
Сатаны…
2005
***
…Азия, любимая, не жаль,
Что с тобой опять дано мне выстоять!
Ты учила с детства видеть даль
Под углом вершинной светлой истины.
Муть всегда проходит, словно сель,
Разрушая, злобясь, изуверствуя,
Но сгубить не может жизни всей,
Потому что время смуты – местное…
В наших душах солнце – пополам
С вечностью пречистой, сны таящею.
Места нет для мести прошлым дням:
В сердце время – только настоящее.
Если вместе бед вкусить дано –
Значит, снова выстоим и выживем!
…Горьких дней сладчайшее вино
В душах, что до звона солнцем выжжены!
2005
НОВОГОДНИЙ ДОЖДЬ
Зимний дождь за окном.
Он вернулся из юности давней,
Когда всё — невпопад,
Когда лгут календарь и прогноз...
Не забудешься сном,
Если юность назначит свиданье,
И заплаканный сад
Станет призрачно-смутным от слёз.
Я не плачу давно,
Что друзей моих меньше и меньше
Здесь, на этой земле,
Где свершается всё невзначай.
Я раскрою окно.
Небо — в старческих латках проплешин.
Но проступят во мгле
Две звезды. Это смотрит печаль.
Новогодняя ночь!..
Тихий дождь — как предтеча прощанья.
Всё течет в этом мире,
Где юность и старость — мираж.
Ведь душа молода,
И к материи так беспощадна,
Что природа, и та,
Размывая, стирает пейзаж.
Зимний дождь за окном.
Все утраты оплаканы всуе.
Новогодний потоп —
Целый год он уносит навек...
Слишком всё напоказ...
Небо, слившись с землей в поцелуе,
Очищает всех нас,
Чтоб забрать в свой бессмертный ковчег...
2007-2008
СВИДАНИЕ
Сколько строк о тебе я сложила
В буйной замяти чувственных лет!
Иссык-Куль – моя тайная сила,
На вопросы любые ответ.
Ты ласкаешь так нежно и зыбко,
Словно сам ты – несбыточный сон
Иль запавшая в память улыбка
Тех, кто был безнадёжно влюблён…
Только ты не отвергнут доныне.
Лишь тебе я осталась верна.
Мне мерещится в пламенной сини
Первородной любви глубина.
Рыбий хвост ощущаю и жабры,
Уплывая по лунной тропе,
Обнимая по-прежнему жадно
Эту синь, эту радость в судьбе…
Моё горное озеро, что ты
Всё бежишь, догоняя волной,
Словно самые главные счёты
Не свело ты за годы со мной.
Догоняешь – и снова уходишь,
Замыкаясь в своей глубине…
Оттого ты в душе колобродишь,
Что счета не предъявлены мне!
2007
***
Акварели сентябрьского неба
Так прозрачны, чисты и легки…
Но художник как будто бы слепо
И бездумно роняет мазки,
Синеву Иссык-Куля разбавив
Охрой солнца, белилами гор, –
Он картину на память оставил
Всем, влюбленным в прозрачный простор.
Этот мир – иллюзорный, волшебный, –
Сквозь магический вижу кристалл:
Светит солнце в ночи, как прожектор,
Словно здесь его тайный причал;
И большие пугливые рыбы
Поднимаются из глубины,
Рассекая прозрачные глыбы
Ослеплённой сияньем волны;
И хохочут безумные чайки,
И бросаются грудью на пирс…
Как мне жаль их, попавших случайно
На затеянный осенью пир;
Мир, предчувствуя все непогоды,
Что размоют картину шутя,
Попросил у добрейшей природы,
Чтобы солнце осталось в гостях –
Ну, хотя бы на эту неделю,
И ещё –
на денёк, на часок…
С сентябрем это счастье поделим,
Как последнего хлеба кусок…
2007
ПРОЩАНИЕ С ИССЫК-КУЛЕМ
Мы не расстались ещё.
Что же сместилось в душе?
Моря блистающий шёлк
Нежит в своём мираже.
Чуда коварен кристалл.
Взгляд сквозь него искажён.
Он проникает, как сталь,
В шёлк неизвестных времён, –
Прошлых ли, будущих, – нет
Устья с истоком в морях.
Плещется в хаосе свет
Словом на вечных устах.
Кто мне расскажет, когда
было оно рождено?
Так изначально вода
Лепит родимое дно,
Не покидая свой дом,
Только играя в побег…
Так неразлучны вдвоём
Пара влюблённых навек:
Если уходит один –
Он остаётся в другом…
Озера древняя синь –
Вечная память… О ком?
Ветер ревнивый ко мне ластится,
Вьется у губ…
– Сколько покоит на дне
Верных избранников глубь?
Хочешь умножить число?..
Чувства твои – миражи…
Моря живое стекло –
Зеркало вечной души.
2008
***
…Когда и ты вернёшь долги свершений суше,
На иссык-кульском дне я буду спать давно.
Забудут встреч пожар шальные наши души
И наших нежных слов сладчайшее вино.
Однажды ты придёшь на берег Иссык-Куля.
По тёплому песку до кромочки воды
Ты подойдёшь. И вдруг услышишь, как тоскую
О наших лучших днях, не знающих беды.
Я, каждою волной к твоим ногам ласкаясь,
Целуя, припаду, в объятия зовя,
К земному ветерку испытывая зависть,
Объявшему тебя истомой сентября.
Ты глянешь – глубина и чистота бездонны,
Как вся моя любовь к тебе – что не сбылась…
Но знай, душа моя, не будешь ты бездомным,
Когда с землёй прервешь кабал взаимных связь…
2008
***
Азия моя светлоглазая…
Горечь дней и сладость ночей.
Навсегда люблю тебя, Азия,
Хоть совсем не знаю – зачем.
МАРТОВСКИЙ СНЕГ
То не снег –
То зверька драгоценнейший мех,
Так пушист и наряден,
прильнувший к ступеням…
Я схожу по крыльцу –
И как будто бы в пене
По уснувшему морю свершаю свой бег.
Ах, какие мы бедные были доныне! –
Только шелест оттаявших крон да ветра,
Только дождь новогодний, пропахший полынью,
Только бурые пряди растрёпанных трав…
Как сурова ты, Азия, отчая кровля,
Окружённая стражами сумрачных гор!
Я тебя понимаю не разумом – кровью,
Что ты нежная, мягкая – сплетни и вздор.
Доброта и суровость – лицо и изнанка:
Ты и греешь затем, чтоб сковать невпопад…
Стать такою, как ты, – или жить полонянкой,
Бессловесной рабою роскошных палат?
Вон, какие меха! А какие алмазы
В зябких мочках потупленных долу берёз!..
В каждой яркой сосульке заметишь не сразу,
Что набухшие почки оправил мороз…
За шагами моими – пушистые взрывы,
Взгляд горяч из-под белых замерзших ресниц…
Быть учи меня, Азия, самой счастливой,
Самой стойкой из всех некочующих птиц;
Как булат закаляя – теплом и морозом,
Даже мига порою меж них не даря,
Вечно юной учи меня быть, а не взрослой,
Попирая рассудочность календаря;
Самой позднею почкой и самой лукавой,
Чтобы вечной лозою увить твой порог,
И – как ты! – не желать общепринятой славы,
Скороспелых признаний, сезонных даров.
2009
МАТЬ
Когда весь мир, как отблеск тёмный
Грозы, пришедшей испола, –
О сыновьях с любовью вспомню:
Дай Бог им света и тепла!
У них свои дела, заботы,
Своя печаль, своя судьба…
Но мне светлее отчего-то,
Когда, уже забыв себя,
Я в детство их вгляжусь, и вижу
Наш старый добрый шумный дом,
Цветы, слетающие с вишен,
И дворик, вымытый дождём…
И понимаю: счастье – это,
Любви не требуя взамен,
Желать любимым счастья, света,
Тепла, удачи перемен…
2010
***
Отпустите меня, отпустите
Перелески, луга и ветра!
Моей вечной души не губите,
Полуночные пляски костра!
Отпустите, душистые купы
Распустившихся майских садов!..
Почему свои нежные губы
Алый мак протянуть мне готов?
И зачем голубые объятья
Распростёр Иссык-Куль на заре?..
Для чего разноцветные платья
Примеряют снега на горе?..
Красотою пленённая, плачу
Оттого, что недолгий мой век
На чернильные кляксы растрачен,
Потому что – смешной человек! –
Лишь под занавес жизни увидев,
Как прекрасна земля, где живу,
Попыталась и я, как Овидий,
Раствориться во всем наяву:
Стать и ветром, и морем, и птицей,
Безымянной былинкой в лугу…
Оказалось, – увы! – перелиться
Я в земное уже не могу.
Только взгляд – неотрывен, а чувства
Не берут меня больше в игру…
Отпусти меня в юность, искусство!
Я, клянусь, не притронусь к перу!
2009
ПИСЬМА В БУДУЩЕЕ
В древней Греции люди ваяли богов
По подобию человечьему, –
Ни Аллах и ни Зевс не чинили оков
Для грядущего увековечиться.
А на нашей земле с незапамятных пор
Шерсть овечью валяли киргизы,
Словно в летопись, в войлок вбивая узор…
Письма в будущее – ала-кийизы!
Забываем значения слов.
Тень былого уходит в пространство.
Нас кочевий непонятый зов
Обвиняет в непостоянстве.
На кийизе спрессованных лет
Вязь порою едва различима.
Вместо слова остался лишь след –
Бестелесный расплывчатый символ.
Как распутать узоры ковра?
Слово «кун» выплывает из пыли.
Знаем «кюн» мы – источник добра,
Ведь под солнцем мы будем и были…
Но вздыхает мудрец-акылман:
– «Кун» не солнце, а чёрное горе,
Это выкуп за месть, это дань
Перемирия в кровном раздоре…
Глупо спорить, что древность чиста,
Целомудренна и первозданна,
Словно прадеды жили в садах,
Что цвели под охраной Корана.
Нет, вплетали в ковры своих лет
Наши женщины грустные вести.
Серый войлок – безрадостный свет –
Постилали под ноги невесте,
И она создавала узор,
В зелень трав свои беды вмещала,
От забвенья спасала позор,
И клеймила его, и прощала.
Корни жизни – в забавах весны.
Кто не тешился древней игрою?
Кыз-куумай! – не робей, догони, –
Станет девушка верной женою!
Не догнал её милый джигит…
«Кыз-куумай!» – и целует лишь ветер,
Только камешки из-под копыт,
Словно пули, в любимого метят…
«До-го-ни!» – и девчонка летит
От себя, от сомнений извечных:
«Смелый, ловкий, но бедный джигит,
И калым заплатить ему нечем»…
Кыз-куумай! Горячится скакун,
Он несётся, земли не касаясь.
С ним в разлуке томится табун
Длинногривых глазастых красавиц.
И вздыхает скакун на бегу,
Хоть привык рисковать наудачу:
«Эх, девчонка, собой не торгуй,
Любишь – ждём, а не любишь – ускачем!
Чуют ноздри мои наяву –
За горами, где степи и ветер,
Бродит дикий табун, позову –
Без сомнений с любовью ответит!
Всё на свете – любовь или смерть,
Остальное – преграды влюблённым.
Разве можно живому посметь
Не исполнить земные законы!?»
И вздыхает скакун на бегу,
Хоть привык рисковать наудачу…
Непохожа «куумай» на «байгу» –
Оттого победившая плачет.
Оттого очень скоро она
Наклонившись над войлоком низко,
Терпеливо вплетёт письмена –
Крик печали к потомкам неблизким.
А пока, убежав от любви,
От земных – к человечьим законам,
Свой платок пропотевший сорви,
Спрячь лицо в пропылённой попоне…
Конь – хоть ноздри щекочет полынь, –
Ждёт и думает:
«Девка – не лошадь,
Кто заплатит хороший калым –
Тот и будет хозяин хороший.
Тонконогий пузатый старик
Зачастил к ним, пожалуй, недаром.
Для него вечерами горит
Дольше прежнего жар под казаном.
Будет блеять на радость отцу
Возле юрты калым круторогий…».
Юным женам мечтать не к лицу:
Муж сердит, и дитя – в полдороге…
Но вплетать ей названия зла,
Плача, в летопись цветом зловещим,
Ей исправить «калым» на «калам»:
Кто сказал, что перо – не для женщин!?
Всё на свете – любовь или смерть?
Но под сердцем – другое единство:
В сером войлоке красным гореть
Этой вести её материнства!
Хорошо, что угрюмая вязь
Чёрных красок в веках преходяща…
Мастерство же – светлейшая связь
Между прошлым и настоящим!
Убегают по зелени трав
Златогривые красные кони
По нетканой основе добра
Из-под чудо творящей ладони…
Век за веком – как повод коня –
С рук и в руки, от прадеда – к внуку,
Как язычники святость огня,
Мы берём ремесло на поруки.
Станет девушка старой апой
И нехитрую древнюю тайну –
Тайну пёстрой кошмы – за собой
Унести не захочет в преданья…
Постоянны земля и вода.
Мастериц незабывчивы пальцы.
На кийизе былые года
Дням грядущим основой ложатся.
Серый войлок – кочевников дым.
Табуны погуляли по степям!..
Что оставим мы детям своим?
Чем мы землю родную застелем?
РОДИНА
Я наброшу Азию, как шаль,
Вся в неё укутаюсь, в морозную,
Белую, пуховую и звёздную…
Не спеша пойду по жизни вдаль.
Не люблю рядиться в тряпки модные –
Мёрзнуть на чужом сыром ветру.
Где душа проснулась – там и родина.
Здесь жила, живу и вновь умру…
Ночью высь, смородиной пропахшая,
Колется лучами близких звёзд.
Ты – моя,
И в прошлом – настоящая,
Азия, – и зыбка, и погост.