На фронте произошла неожиданная и очень желанная встреча отца с братом Василием (1927 г.р.), также воевавшем на 1 Украинском фронте. Об этой встрече – отрывок из Путевых заметок моего отца - Брюшинина Владимира Николаевича, участника ВОВ. На снимке – мой дядя Брюшинин Василий Николаевич в 1945 году.
11 февраля 1944 г. с. Обозновка.
Сегодня утром, когда я ещё спал, после короткой ночи, неожиданно явился… Василий. Непередаваемая радость! В плащ-палатке, простом полушубке, промокший, в огромных сапогах, забрызганных грязью, но всё такой же мой Вася, каким я его знал 7 лет назад: чуть неуклюжий и стеснительный, какими бывают подростки в 18-19 лет. Курили, говорили, вспоминали, рассказывали бесконца. Какие только случаи не бывают в жизни… Ах, да что тут писать об этом! Радостно, тепло и хорошо на душе. Он работает в этом районе, живёт тоже в Обозновке. Это пока – главное. Нашёл он меня через нашу комендатуру, через хозяйство Пояркова. И вот – пришёл. Жаль только, что у меня – самая горячая пора работы и я связан по рукам и ногам.
18 февраля 1944 г. Обозновка.
Протяжённость фронта обороны у Армии – свыше 100 км, при 4-х СК (32,33,34,78). Фронт приличный, учитывая что рядом в невиданных темпах развивается Корсунь - Шевченковская трагедия. Но у нас - спокойно. Был один вариант рокировки сил на правый фланг (КП в Ульяновке), но он отпал, хотя хлопот всем нам наделал немало… Главное же то, что миновала опасность разойтись с Васей прежде времени. Видимся мы почти каждый день, но урывками, вечно спеша каждый к своему долгу. Василий наделал бутафорских танков, расставил их по фронту и пугает немцев, умело маневрируя ими, тогда как у нас танков совсем нет – ушли на Шполу… А пока он со своими сапёрами ремонтирует дороги по Обозновке и к Лелековке. Погода – ужасна. Идёт снег и тает, хоть холодно и сыро, ужасный порывистый ветер способен свалить с ног. Я всё же провёл с ним несколько приятных часов, у него на квартире. Его взвод ребят – очень хорошие ребята, уважающие Васю так хорошо и крепко, как способны на это простые, испытавшие всё солдаты. Он мне долго рассказывал о своих путях-дорогах. Воронеж, Хохол, Давыдовка, Сталинград, Анна, Липовка и вот - Украина. Сидим иногда и у меня, когда все разойдутся из штаба отдыхать. Потом я его провожаю, как уже повелось у нас, за мост. Вчера ночью, одеваясь у меня, чтобы идти домой он вдруг тихо затянул «Ой, Днипро могуч», так вполголоса, грустно вспоминая что-то печальное, своё…Меня это глубоко расстрогало. Когда мы вышли в ветренную тёмную ночь,я спросил его, ласково беря за плечо: «Ну, когда ж, Васько, окончим мы войну?» Мне страшно стало его жаль, молодого, ещё не успевшего пожить, честного, целомудренного, доброго брата, которому война скрутила крылья. Как не жалеть таких. Ведь они ещё не успели ничего в жизни познать – ни радости творческого труда, ни гордости за выбранную подругу. И вот – война, жизнь может быть прервана глупо и без всякого героизма, каждую минуту. Ни построив ни одного светлого дома, не написав ни одной книги, они должны отдать свои жизни за право делать это спокойно в будущем – другим. А ведь это и есть истинный героизм, тот самый, который так трудно оценить современникам, но который будущее поднимет на высокие постаменты отлитыми в бронзу историей.
…Дул холодный ветер, небо было черным - черно. И тогда он, показав рукой на огни далёкого боя, почти не слышного здесь, печально, словно жалуясь на судьбу, сказал : «Когда – вот видишь?».. Я понял его и ничего не ответил. Несколько минут мы молча стояли, обнявшись друг с другом – два брата среди хмурой фронтовой ночи, встретившиеся случайно, благодаря своей звезде…
А потом он ушёл в ночь и долго у меня тоска грызла сердце, потом я остаток времени до рассвета сидел один над схемами связи. И сейчас ещё у меня звучит в ушах скорбный мотив о Днепре, который ужасно трудно было и страшно переходить, но который закрывал нам дорогу в будущее и поэтому должен быть перейдён ценою любых невозвратимых жертв… Это и есть война.
…Сегодня он утром грелся у меня, оторвавшись от работы, а я сидел в другой комнате и работал. Вечером он не пришёл, так как переселял свой взвод на новую квартиру. Я снова, в которую уже ночь, ночую над схемами. А в окна бьёт сумасшедший ветер, завывая грустно в такт моим мыслям. Хоть Лизочке написать, поговорить с ней, облегчить душу.
24 февраля 1944 г. с.Обозновка.
Вчера у Василия, в кругу его простых ребят, выпили самогону немного, закусив его пайком. Было очень хорошо и тепло, хотя немножко грустно. Потом мы пели вместе свои фронтовые песни, о Днепре, о Лизавете, дошло дело и до «Очирочков». Работы уйма, ночами почти не сплю вовсе, но справляюсь. Вася должен, кажется, скоро уйти на другое место со своею частью. Разрабатываются новые планы очередных операций и я в курсе событий.14-я штурмовая бригада уйдёт к левому соседу. О, боже, Василий думает о сокрушении позиций врага на Буге!.. Дно, Рогачёв, Кривой Рог – скорей бы, скорей! Лиза томится, нельзя же бесконечно ждать... Сколько можно?..
3 марта 1944 г. с. Обозновка
Сегодня утром Вася забежал ко мне в последний раз. Его батальон уже прошёл мимо моих окон, двигаясь вместе с обозом на Лелековку, Кировоград, но куда, конечно, неизвестно. Простились на изгибе дороги за селом. Тяжело и невыразимо грустно.
Выйду на огород, гляну на ту сторону села, что за рекой, вспомню, что было, всё, что связано с Васей, что породнило меня с этим безвестным селом за последние 15 дней. Нет, не пойду больше я на ту сторону после работы, не поднимусь на верхнюю улицу, не увижу больше его… Вчера вечером было в последний раз. Вспомнили, попели, простились у моста глубокой ночью, и нельзя было больше сдержаться… Никогда не забуду я эти дни, эту Обозновку, угарную работу и встречи с братом второпях. И этот мост у взорванной мельницы, построенный спокойными сапёрами Васиной части и его ординарца Соловьёва – доброго, словоохотливого москвича, влюблённого, кажется, в сами камни столицы. Всё окончено. Сведёт ли нас судьба ещё раз?