Воспоминание о землетрясенье
Я помню: тряхнуло —
и резко в сознанье вошли
утробные гулы
забившейся в муках земли.
Вспухала от гнева
она, недвижима дотоль,
пыталась из чрева
жестокую вытолкнуть боль.
Шли по небу тучи,
качались дома в темноте,
толкался растущий
ребенок в твоем животе,
и почва упруго
ходила вблизи и вдали,
но ты без испуга
смотрела на схватки земли.
Нет света в доме
Нам хорошо вдвоем,
и мы с судьбой не спорим,
хоть чай, что молча пьем,
при свете свечки черен.
Но длится темный час,
и мнится отчего-то,
что этот мрак у нас
задержится на годы.
Останется в судьбе,
как тягостный осадок,
чтобы во мне, в тебе
оставить отпечаток.
Скорей бы вспыхнул свет,
неся конец печалям...
Да только —света нет.
Сидим за черным чаем.
***
От новостей не взвидев света,
ты вся, как нерв, напряжена,
и повторяешь только это:
«Какая страшная страна...»
Все обострилось до предела,
до помрачения ума.
От толп, ревущих оголтело,
дрожит земная твердь сама.
И яростным началом года
подавлен дух и разум твой,
и кажется, что нет исхода
из этой смуты роковой.
***
Это время распада семей.
Это семьи одна за одною
распадаются вслед за страною,
и собрать их попробуй сумей...
И не тем эта жизнь тяжела,
что скудна (в нищете — не впервые) —
тем, что ориентиры снесла,
повалила опоры былые.
И, привычные связи круша,
разрушенью не видя границы,
человечья плутает душа
и не знает, за что зацепиться.
***
Пятый месяц под огнем
дом родительский, а в нем —
мама с папой... Ночь за ночью
бьют орудия, и с крыш
черепицу сносят —в клочья,
разорвав ночную тишь.
...Пережив одну войну,
на которой так досталось,
разве думали —под старость
угодить в еще одну?
Неожиданна и зла
и бессмысленна вторая —
на окраине, у края
Дубоссар, где жизнь прошла...
Прорываются сквозь мглу
вести из недальней дали:
в коридоре на полу
спят в одежде. Исхудали.
Ночь за ночью, день за днем
не могу ничем помочь я.
День за днем и ночь за ночью
папа с мамой — под огнем.
***
Жизнь былую сквозь память просей:
в ней все то, чего впредь не отыщем...
Стал он наших надежд пепелищем,
этот город, изгнавший друзей.
Далеко разлетелись друзья,
им — сживаться с краями иными.
Не пора ли и нам вслед за ними,
не пора ли в иные края?
Впору думать об этом всерьез,
и ничуть обольщаться не надо:
в этом городе черных угроз
нам с тобою не будет пощады.
Напряжение
Прошиты дни вибрирующей нитью
надрывных слухов. Я не верю им.
Не верю, что пора кровопролитья
сгущается над городом моим.
Но все ж непредсказуемым разбродом
грозит разбухшая, как никогда,
вражда не между властью и народом,
а меж двумя народами вражда.
***
Этой ночью тревожной
думал: слухи не так уж глупы,
и казалась возможной
смерть от рук разъяренной толпы.
Этой ночью бессонной
всякий — близкий, далекий ли — звук
для души напряженной
был предвестьем неслыханных мук.
Пронеси ее мимо,
боже, дикую эту волну!
...Страх ни с чем не сравнимый:
страх за сына
и дочь, и жену...
Разбой
Не умещаясь в берега,
не покоряясь прежней доле,
стал Бык похожим на быка,
что рвется из ярма на волю.
Разгневан и нетерпелив,
вздымает судорожно воды,
врасплох машины захватив,
залив шоссе и огороды.
Он под мостом закрыл проезд,
окраинным грозит он хатам...
Бык поднялся.
А если Днестр
взъярится, как в семидесятом?
Льют ливни...
Вдруг он, как тогда,
в набег пойдет, широк и жуток,—
и будет бурая вода
тащить живых свиней и уток...
До дна до самого мутна,
с земли, захваченной на время,
кусты поволочет она,
куски штакетника, деревья.
И будут проплывать подчас,
разбоя тягостные знаки,
коровы мертвые, собаки,—
точно живые шевелясь,..
***
...на той войне незнаменитой...
А.Твардовский
Как отрывался с кровью
я от тебя, страна...
Войною в Приднестровье
душа обожжена.
Летя другой орбитой,
живя в стране иной,
все с той,
незнаменитой,
не расстаюсь войной.
У отчего порога –
безумья торжество...
Страшней того урока
не знаю ничего.
***
Всю ночь обстреливали дом,
распарывая мглу,
и в самом прочном и глухом
теснились мы углу.
И перестрелок кутерьма
гнала надежды прочь:
во все окрестные дома
стреляли в эту ночь.
Всю ночь стреляли по нему,
по свету давних дней.
По детству били моему,
по юности моей,
по жизни прошлой, что была
плоха иль хороша,
но вихрем огненным не жгла,
все бешено круша...
Солидно ухал миномет.
Спасал нас под огнем
дом, ненадежный наш оплот,
с пробитой крышей дом...
***
Жить можно даже и в неволе,
и в окруженье лютых бед,
но только не на минном поле.
На минном поле жизни нет.
И неспроста среди тумана
вдруг растворяются друзья:
они спешат в иные страны.
На минном поле жить нельзя.
А мы - живем. Мы вроде живы -
не зацепило, не смело -
но жизнь в предощущенье взрыва
страшнее взрыва самого.
А мы живем, ступать рискуем
на тропку узкую, как нож,
и каждый миг непредсказуем,
и сам не веришь, что живешь...
***
Засну – и время вспять
идет на свете белом,
и мать с отцом
опять
полгода под обстрелом.
И дом я вижу тот,
где досками забиты
все окна;
огород,
снарядами изрытый...
И снова, как тогда, я
к родителям спешу.
По слою гильз ступая,
к их дому подхожу.
У родителей
Я добрался до родного берега...
Все в душе - вверх дном:
кажется реальностью Америка,
то, что рядом, - сном.
Мелкий дождик
виснет над округою.
Здесь на всем и вся
след оставлен нищетой, разрухою.
И помочь нельзя...
Стал он прозябания обителью,
город у Днестра,
город, где покой моих родителей
грозная эпоха унесла.
Эти дни -
не радостная веха ли
для родных сердец?
Только зря со мной вы не уехали,
мама и отец.