Опять срываюсь на стихи, на письма (коим счёт не мерен):
так, в плач ударившись, Рахиль глаза свои поднять не смела,
неистово бунтуя с Тем, Кто отмерял скупое время;
так с неизбежностью вестей к тебе моё стихотворенье:
оно не вместит всей тоски немыслимой и бессловесной,
которой и произнести не смею вовсе вслух. Но если
взглянуть иначе на него, не с тем презрением, что критик,
прочтя, вердикт оставит свой:
неточность рифм, нечёткость ритма;
а так, как смотрит на дитя родная мать, от боли корчась
до смертных судорог в локтях; а так, как вдаль взирает кормчий,
пытаясь тщетно отыскать клочок земли обетованной.
…и тут прислушайся: тоска, как детский плач из-под завала
неточных рифм (да, критик прав – не оправдать и не оспорить);
она, как тонущий корабль, нашедший под собой опору
в квадрате белого листа, исписанного мною наспех:
«любви не чают без креста, стихов не чают без…» - крест-на-крест!
Срываюсь, дав обет молчать и сразу же его нарушив.
Волчицей, прячущей волчат и грудью рвущейся на ружья,
кажусь себе. Но видит Бог, мне никогда не поскупиться
на крест по имени Любовь, на неотправленные письма,
которым счёта нет, как ни
стараюсь подвести итог им, -
так в длинных тамбурах больниц больной отсчитывает сроки,
и взглядом провожает тех, кого уже коснулась Вечность;
и, наконец, смирившись с тем, что время, в сущности, не лечит,
он смерти ждёт, как ждут врача, больные скарлатиной дети:
в их лихорадочных речах никто не ищет слов о смерти.
…и я платком стирала пот со лба болезного ребёнка,
и звонко ударялась в пол с волос упавшая гребёнка;
и я клялась самой себе, приняв, как горькое лекарство,
тоску, покорной быть судьбе и от стихов не зарекаться.
* Tibi et igni - (лат.)«Тебе и огню», т. е. прочти и сожги.