Есенина живые родники

Евгений Староверов
Сквозь дрёму дней, бредущих на погост, сквозь преломленья зазеркальных бликов веду я к небу персональный мост, вкушаю жизнь, её читаю книгу.
Пью сок берёз уральскою весной, тащу себя по бесконечным вехам, и коль реву, то вместе со страной, и вместе с ней же лопаюсь от смеха.
Я чист душой, ко мне не липнет гнусь, не липнет мрак, боясь дневного света, ведь мой заслон - Есенинская Русь и светлокрылый эгрегор Поэтов.

*****

Надулся вечер мышью на крупу,
Ползут в туман зарёванные тучи.
В кровати тесно, словно в том гробу,
Который где-то ждёт на всякий случай.
Нет корвалола, водки. Вышли все.
Стучит мотор меж двух булатных лезвий.
А за дверями, в лесополосе,
Уже лисички сквозь траву полезли.
Борщевики стеною проросли,
Как тот укроп, что русскостью сермяжен.
Набухли груди старенькой земли
И протекли молозивом ромашек.

                ***

Шагает ночь, свои имея виды на этот мир парящий мотыльком.
И старый кот, разбуженный либидо, ползёт по крыше, кроя матерком.
Не спит пожарник, сам в изрядном шоке, блестит штакетник звёздного моста.
И пахнет воздух вербой у дороги и чьим-то томным низом живота.

                ***

А молоко уже не то, что раньше,
И хлеб давно не ситный и не жито.
Надтреснут голос, в нотах ноты фальши
И Послезавтра белой ниткой шито.
Ах да, всё так же, больше по привычке,
Влечёшь девиц в постель под одеяло.
Но выпит спирт и прогорела спичка,
И шепчет разум: «Хоть бы отказала…»
А солнце льёт и льёт свои восходы,
Неся себя в бездонные глубины.
Над головой, что отбелили годы,
И над песком, что сеет из штанины.

                ***

Несётся Фаэтон в своей пролётке, горят протуберанцы в голове. В лесу триумф, гнездо покинув слётки, сторожко бродят в сумрачной траве.
Над головой родительские очи, следят за чадом, вылетевшим в свет. Ведь всё пока из суммы многоточий, не так ступил и кончилось. Привет.
Но канет ночь, взлетят и одичают, забыв гнезда тепло в мирской грязи. В ту синь, что пахнет тёплым Иван-чаем, и молоком есенинской Руси.

                ***

Вначале, мой внук, появляется нега,
Покой и блаженство, как Там, до рожденья,
И Свет, из-за края идущий от снега,
Что мчится сквозь Космос предвечною тенью.
И сразу же птицы, помощники Света,
И сразу орать, прилагая все силы.
Их песня (то важно!) должна быть пропета,
Она и разбудит дневное светило.
Лениво потянется в спальне Ярило,
И вспыхнет, и брызнет, привычно ликуя.
И врежет засоня на полную силу,
А значит, ещё поживём, повоюем!

                ***

Тайга, июль, жара, макушка лета, в траве маслята россыпью монет. Над головою волосы планеты, шумят сурово сотни тысяч лет.
Цепляя тучи влажными руками, волнуясь морем сказочной страны. Среди полей плывущих берегами, из невозвратной тайны-глубины.
И я их слышу, эти песни-стоны, моих лесов хранящих соль и суть, что простирают щупальца-нейроны куда-то в тёмный бесконечный путь.

                ***

Эй, молодой! Ты помнишь Русь безбрежную?
Полей стада бегущих в даль бескрайнюю.
И песню, то горючую, то нежную,
Девичьи плясы, тайные гадания.
А как на тройках залихватски ездилось
По целине сверкающей алмазово.
Ведь это здесь Снегурка заневестилась
И повстречала Леля златовласого.
Здесь Шурале бродил лесными стёжками,
Ловил народец, чтобы покуражиться.
Ждал девок красных, ласковых, с лукошками,
Ждал, как за ними молодцы увяжутся…
Как раз вот тут, где ты говеешь боровом,
По виртуалу баб ночами тиская,
Вставали трое против всяка ворога
На рубежах заставой богатырскою.
Но не сдалась, стоит страна Навозия,
Наш лапоть помнят в каверзном «немечестве».
И сок берёзы был нам той амброзией,
Что прорастает только лишь в Отечестве.
Так пусть вожди картавят нам по-ленински,
Пугают мир угрозой русофобовской.
Но Русь всегда останется есенинской,
До самой бездны, гумилёвско-блоковской!