Сомневаться нет резона,
здесь для битв большая зона, и трагедия
вновь при деле и в ударе,
рассыпаются медали долголетия,
и полощется в стакане
глаз стеклянный, словно в ране, пулей порванной,
и до выстрела два вдоха,
а мне плохо, плохо, плохо, жизнь оборвана…
Ты кричи, не заикаясь,
не боясь и не стесняясь облечения,
выйдет из души такое,
что приносит вслед за болью облегчение;
и поставь свечу во храме,
и сними тяжёлый камень в ночь молитвами,
только знай, оно вернётся,
чтобы снова поразмяться перед битвами…
Мне не сложно быть хорошим,
но та тварь ползёт по коже и кусается,
я её гоню слезами,
а она в ответ глазами огрызается;
в них всё то, что я не встретил,
может быть, и не заметил под ладонями,
только не были мы с сердцем –
ни святым, ни иноверцем, ни тихонями…
Кто прочтёт меня, не знаю,
я безумие сжигаю сожалением
о несбывшемся и светлом,
мне явившемся на небе, - дерзновением;
быть другим, любить, как птица,
разрывая все границы между судьбами,
и прощать, пока есть вера,
за поступки, что казались безрассудными…
Видно с самого начала
Божья длань меня встречала провидением,
но я скрылся, ей не дался,
будто с детства был напуган привидением;
так к чему сейчас тоскую
и ищу вокруг любую, что откликнется
на мой зов последней боли,
а она с твоей любовью перекликнется…