Александр Блок - последние дни
Георгий Куликов http://www.stihi.ru/2010/10/08/6184
Фото: А.А.Блок. Творческий вечер в Большом драматическом театре. Петроград,25 апреля 1921 г. Фото М. Наппельбаума
Над нами – сумрак неминучий,
Иль ясность Божьего лица.
Александр Блок. «Возмездие»
Умирал Блок страшной смертью… «Мраморный», а порою и «бронзовый» (каким внешне казался современникам) – после выступлений в Москве, в мае 1921-го, он неожиданно стал трескаться и рассыпаться, как сосуд скудельный: «земля еси…» Хватило трёх месяцев.
В своей последней записной книжке поэт сохранил выводы врачей, его обследовавших 23 апреля (в Петрограде) и 5 мая (в Москве): «подагра, малокровие, неврастения расширение вен и кровозл., шум в сердце – цинготн. на почве истощения» (1). Диагноз малоутешительный, более того – даже грозно-предостерегающий. Но остановить «распад», а тем паче – обратить его вспять врачи уже не в силах.
Вскоре после кончины поэта некоторые его современники, как бы снимая страх недоумения, объяснят её беспощадно-просто: «Он нездорово жил, - напишет, например, Борис Зайцев, - теперь-то это ясно, а тогда мы мало понимали. От вина лицо его приняло медный оттенок, шея хорошо белела в отложных воротничках, глаза покраснели, потускнели»(2).
Впрочем, ещё резче свидетельствует современный исследователь Сергей Небольсин, опубликовавший запрещённые для советского (а соответственно – и для зарубежного) читателя записи Блока в его дневниках и записных книжках. «Отягощённый многолетним саморазрушением, - заключает открыватель, - Блок вступал и в новое время (после большевицкого переворота – Г.К.) до крайнего предела истерзанным блудливой жизнью» (3).
Что на это сказать? Остаётся лишь скорбеть и печаловаться. Но – да не осудим поэта! А восстановившему «правду жизни» молча скажем спасибо, припомнив, кстати, слова Пушкина в его Memoires: «Презирать суд людей не трудно; презирать суд собственный невозможно». Ведь это суд совести. Весть от «меня-другого», моего со-вестника – тайного и вечного. И без его укоряющего голоса не может быть ни жизни подлинной, ни поэзии.
Там, там, глубоко под корнями
Лежат страдания мои… -
откликался на этот голос поэт. Называл его в стихах и своим именем:
Как растёт тревога к ночи!
Тихо, холодно, темно.
Совесть мучит…
Пестрят укорами совести дневники и записные книжки. К примеру, вот эта запись (2 марта 1910): «Грехи мои так тяжки, что утром пришла мысль об исповеди». Или же эта - одного дня одной строкой (23 декабря 1913): «Совесть как мучит! Господи, дай силы, помоги мне». Здесь легко предположить, что Блок взглянул на икону Спасителя и осенил себя крестным знамением. Об этой иконе вспомнил его друг Вильгельм (в крещении – Василий) Зоргенфрей: «Образ Спасителя в углу – тот, что и всегда, до конца дней, был с Блоком».
«На глазах у всех нас умирал Блок, - продолжает В.А.Зоргенфрей, – и мы долго этого не замечали. Человек, звавший к вере, заклинавший нас: «Слушайте музыку революции!», раньше многих других эту веру утратил. С нею утратился ритм души, но долго ещё, крепко спаянная с отлетающей душой, боролась земная его природа»(4)
Здесь, пожалуй, будет уместно процитировать и воспоминание художника Юрия Анненкова: «В последний год его жизни разочарования Блока достигли крайних пределов. В разговорах со мной он не боялся своей искренности:
- Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь! – повторял он, - и не я один: вы тоже! Мы задыхаемся, мы задыхаемся все! Мировая революция превращается в мировую грудную жабу!» (5)
О последних днях поэта пишет его большая поклонница Мариэтта Шагинян: «С начала июля я начала безпричинно безпокоиться о нём и страдать от того равнодушия, с каким все относились к его болезни (…). Ответы Алянского (только его, по словам М.С.Шагинян, допускала к больному мужу Любовь Дмитриевна – Г.К.) на вопросы, как Блок, всё неопределённей и серьёзней: «Худо. (…) Доктора не разберут, сердечная это болезнь или нервное расстройство». (…) К концу июля – началу августа сообщения Алянского приняли характер решительный: «Доктора говорят – молитесь!»
Владислав Ходасевич чётко зафиксировал события, пережитые им 3 августа: накануне, около 10-ти часов вечера он зашёл к Гумилёву, и они проговорили до 2-х часов ночи. Утром Ходасевич собирался уезжать из Петрограда и договорился с Гумилёвым, что принесёт ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение. «Когда наутро, в условленный час, - вспоминает он, - я подошёл к дверям Гумилёва, мне на стук никто не ответил. В столовой служитель Ефим сообщил мне, что ночью Гумилёва арестовали и увезли (24 августа 1921 г. поэт Николай Степанович Гумилёв был расстрелян – Г.К.) (…) Я пошёл к себе – и застал там поэтессу Надежду Павлович, общую нашу с Блоком приятельницу. Она только что прибежала от Блока, красная от жары и запухшая от слёз. Она сказала мне, что у Блока началась агония. Как водится, я стал утешать её, обнадёживать. Тогда, в последнем отчаянии, она подбежала ко мне и, захлёбываясь слезами, сказала:
- Ничего вы не знаете… Никому не говорите… Уже несколько дней… он сошёл с ума!» (7)
УМЕР АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЛОК 7 АВГУСТА 1921 ГОДА, В 10 ЧАСОВ 30 МИНУТ УТРА.
Да, в предсмертные дни его одолевали галлюцинации (бесовские, как говорят христиане, страхования), он жутко кричал, возможно, ругался и богохульствовал. Прикровенный намёк на это можно услышать в ответе жены Блока Мариэтте Шагинян, попросившей у неё разрешения прочесть над усопшим Евангелие (внучка священника помнила, что над дедушкой читали Евангелие): «Алянский вернулся и сказал: «Она не хочет. Она говорит, что знает его настроение в последние дни, и думает, что ему это было бы неприятно».
«Мрачность, пессимизм, нежелание – глубокое – улучшения, и страшная раздражительность, отвращение ко всему: к стенам, картинам, вещам, ко мне, - описывает состояние мужа Любовь Дмитриевна. «Мне сны страшные снятся, - приводит она слова Блока, - видения страшные, если начинаю засыпать». Вспомнила она и о том, как муж разбил кочергой стоявшего на шкафу мраморного Аполлона: «Это битьё его успокоило, и на моё восклицание удивления, не очень одобрительное, он спокойно отвечал: «А я хотел посмотреть, на сколько кусков распадётся эта грязная рожа» (8)
Так уходил Блок… Такой ли уход подобает христианину! Недаром на Божественной Литургии после прошения: «Христианской кончины живота нашего, безболезнены, непостыдны, мирны, и доброго ответа на страшнем судищи Христове, просим», - хор, а вместе с ним все молящиеся с надеждой и трепетом возносят слова: «Подай, Господи!» А тут – и муки, и злоба, и жуть видений. Воистину напророчил о себе поэт:
Как будто ночь проклятие простёрла,
Сам дьявол сел на грудь!
Однако Блок прорек о себе и другое:
Христос! Родной простор печален.
Изнемогаю на кресте.
И чёлн твой – будет ли причален
К моей распятой высоте?
Как тут не вспомнить о разбойнике, распятом одесную Христа!
Анна Ильинская в очерке о Надежде Павлович, ставшей вскоре после смерти Блока духовной дочерью оптинского старца Нектария, пишет, что «многие слышали, как в последние два-три дня поэт громко взывал: «Боже! Прости меня! Боже! Прости меня!».
Вернёмся к воспоминаниям Мариэтты Шагинян. 8 августа она хлопотала о гипсе и о формовщике, который бы сделал маску с лица усопшего. В этом непростом (по тем временам) деле ей помогал её «надёжный друг» Борис Шкловский. В Наркомздраве им отказали – «тогда я назвала их всех хамами, - пишет Шагинян, - а Шкловский ударил по столу и крикну: «Сволочь!». Они всё же добились своего – выцарапали у «хамов» гипс и нашли формовщика.
«Когда я постучала, вся перепачканная в гипсе, - продолжает Мариэтта Сергеевна, - Л.Д. сама открыла мне дверь. Она была на этот раз сердечная и взволнованная». Любовь Дмитриевна сама предложила почитать над умершем мужем, но – поправила чтицу, сказав, что над мирянином читается не Евангелие, а Псалтырь: «Уж раз мы хотим соблюсти Закон, надо соблюдать как следует».
Мариэтта Сергеевна читала с 11-ти вечера до 8-ми утра – «без передышки». А через несколько дней записала своё, сокровенное, о смерти Александра Блока – «старой орфографией», «без тени притязательности на художественность, под впечатлением пережитого». Спустя много-много лет (созрели времена и сроки!) маленькая седовласая старушка, уже почти ослепшая и оглохшая, открыла свою заветную шкатулку, о которой «знали лишь очень немногие», чтобы переписать из «тетради в глянцевом чёрном переплёте» рассказ о «единственной встрече с Блоком… после его смерти» - чтобы узнали многие!
Приведу несколько строк о той памятной, глубоко таинственной ночи: «Люб. Дмитр. вынесла мне круглый столик и поставила его у ног покойного. Постелила на нём тонкую белую салфетку, дала мне большую Библию в коричневом переплёте, сказала: «Я зажгу вам нашу венчальную свечу, а когда догорит, возьмите другую». (Свечи хватило до конца чтения – Г.К.). Она принесла мне высокую толстую свечу из белого чистого воска в хрустальной подставке, зажгла и поставила передо мной, а потом перекрестила меня и ушла. Я начала шёпотом читать Псалтырь. Дверь открылась, тихо вошла Люб. Дмитр. в ночном капоте, стала около меня на коленях, помолилась и ушла совсем тихо, оставив дверь в свою спальню открытой.
Я стала шёпотом читать Псалтырь, сначала плача, потом понемногу почувствовав торжественную, почти непереносимую благодатную силу и радость, и слёзы высохли за все эти дни безысходного, выедающего глаза плача»(6)
Тогда по Александру Блоку плакали десятки, а может быть, сотни и тысячи почитателей его гения. «Реву…», - записал в дневнике 11 августа Корней Чуковский, узнавший от художника Добужинского о смерти Блока. 12 августа он продолжил запись – о своём возвращении из Порхова в Петроград: «НИКОГДА В ЖИЗНИ (выделено Чуковским – Г.К.) мне не было так грустно (…) Когда я выехал в поле, я не плакал о Блоке, но просто – всё вокруг плакало о нём».
Долго оставалась безутешной и Надежда Павлович. Она познакомилась с Блоком в мае 1920-го. Это краткое, а в некотором смысле, и «взаимоспасительное» знакомство достойно отдельного рассказа. Именно Блок предложил ей, тогда ещё соратнице Н.К.Крупской по Наркомпросу и секретарю Президиума Всероссийского Союза поэтов, прочесть «Летопись Серафимо-Дивеевской обители», составленную архимандритом Серафимом Чичаговым, ныне прославленном в лике священномучеников. Блок подарил ей первый том «Добротолюбия», который он прочёл с карандашом в руке. И, конечно же, она не могла не обратить «особливого» внимания на подчёркнутое: «Какая выгода приобретать то, чего не возьмём с собою»; «Знайте, что дух ничем не погашается, как суетными беседами»; «По причине страстей мы не можем уже познать красоту и требования нашей духовной природы».
«Н.А.Павлович почему-то казалось, - вспоминает Андрей Белый, - что А.А. умер на рубеже огромного периода в своей жизни, что многое в нём, где-то в глубине, начало заново перестраиваться, но что этого не знали ни его друзья, ни его родственники, ни жена»(10)
Нет, Надежде Александровне вовсе не казалось: встречаясь с поэтом, она острее стала ощущать «себя-другую», потому и смогла увидеть «другого» Блока. Вот почему и смерть его она восприняла столь трагично.
«Надежда Александровна, - пишет Анна Ильинская, - рассказала старцу Нектарию о своей огромной боли – Александре Блоке». Здесь, пожалуй, будет кстати сказать об этом последнем соборно избранном Старце – не касаясь глубин иноческого делания, всего лишь два слова о «монашеском невежестве».
До своего избрания о.Нектарий 40 лет провёл в скиту Оптиной пустыни, 20 из них – в полузатворе, и любил повторять, что у монаха есть только два выхода из келии – в храм да в могилу. В эти годы по благословению и под руководством своего духовника он изучает не только духовную литературу, но и постигает математику, историю, географию, знакомится с литературой классической, как отечественной, так и зарубежной. Тогда же будущий Старец овладел латынью и французским языком. Впоследствии он не раз шокировал приходящих к нему интеллигентов глубокими и своеобычными суждениями – о Пушкине и Шекспире, Мильтоне и Данте, Толстом и Достоевском… Отец Нектарий просил привозить ему книги, интересовался новыми направлениями в живописи и поэзии. Но при этом не уставал напоминать «ищущим» интеллигентам, что «все стихи в мире не стоят одной строчки Божественного Писания»(9)
После того, как Надежда Павлович поведала ему о своей трагедии, «он написал на куске картона «Об упокоении раба Божия Александра» и положил при ней на угольник с иконами. Через неделю-другую неожиданно сказал: «Напиши матери Александра, чтобы она была благонадёжна: Александр – в раю».
Легко представить, сколь утешителен и радостен был ответ духовного отца – ведь Павлович не просила его узнавать о загробной участи Блока! Но, услышав «святую правду», Надежда Александровна ликовала, как ликуют в праздник Светлого Христова Воскресения. И нетрудно догадаться, кому она тайно посвятила своё стихотворение «Пасха», которое начинается с таких строк:
Ушедший друг с разбойником в раю,
Я к ним иду тропой небесной сада…
Сегодня Россия поминает своего гениального певца – в «благодатной силе и радости» - светло поминает! Потому и хочу закончить «солнечным» стихотворением Анны Андреевны Ахматовой:
Памяти А. Блока
А Смоленская нынче именинница,
Синий ладан над травою стелется,
И струится пенье панихидное,
Не печальное нынче, а светлое.
И приводят румяные вдовушки
На кладбище мальчиков и девочек
Поглядеть на могилы отцовские,
А кладбище – роща соловьиная,
От сиянья солнечного замерло.
Принесли мы Смоленской Заступнице,
Принесли Пресвятой Богородице
На руках во гробе серебряном
Наше солнце, в муке угасшее, -
Александра, лебедя чистого.
Август 1921
_______________________________________________________
1. «Наш современник» №8, 1991. Сергей Небольсин. Искажённый и запрещённый Александр Блок. С.182
2. Борис Зайцев. Собр. соч. М.: Русская книга. Т.6 (доп.). С.162
3. См.1. С.182
4. Александр Блок: pro et contra. Изд. Русского Христианского гуманитарного ин-та.
СПБ, 2004. С.479, 495
5. Юрий Анненков. Дневник моих встреч. М.: Изд. Захаров, 2001. С.45-46
6. Мариэтта Шагинян. Человек и время. М.: Худ.лит., 1980. С. 656, 658-660
7. Владислав Ходасевич. Некрополь. М.: СС, 1996. С.94
8. Две любви, две судьбы. Восп. о Блоке и Белом. М.: Изд. дом ХХI век – Согласие, 2000. С.120-121
9. Анна Ильинская. Духовные дочери старца Нектария Оптинского. М.: Паломник, 1999. С. 73, 84
10. Литературное наследство. т. 92. М.: Наука, 1982. С. 807
_________________________________________________
*Журнал «Культурно-просветительная работа» («Встреча»)
№8, 2001. Статья дополнена.
© Copyright: Георгий Куликов, 2010
Свидетельство о публикации №110100806184
*
2.По Ивану Ильину http://www.stihi.ru/2014/06/01/2680
Георгий Куликов http://www.stihi.ru/avtor/utjhubq
Россия плещется в стихах...
Смотри, не захлебнись, Держава!
Восстав с колен врагам на страх,
Былую воскресишь ли славу?
Молю усердно: воскреси!
Воспомни, как ты удивляла
Своих убийц, когда вставала
Во славе святости Руси.
Ведь в умиранье всеми зримом,
Вкусив от Пасхи благодать,
Ты выстрадала воскресать –
Незримо и необоримо.
31 мая 2014
© Copyright: Георгий Куликов, 2014
Свидетельство о публикации №114060102680