Глава II Концепции

Арсений Рубцов
     Что же, я и так уже достаточно долго откладывал этот момент, всё подбирая идеальное место, настроение и время. Даже моя записная книжка особая: это подарок сестры, да и просто красивая вещь — кожаный переплет, грубая бумага без каких либо надписей и рисунков, ни металла, ни клея, словом ничего лишнего. С самого рождества, когда сестра мне её подарила, я только и думал о том что и как в неё записать, не в силах преодолеть трепет, с которым относился к этой вещи. Даже купил перьевую ручку так как чувствовал, что использовать обычную было бы кощунством. В общем я подготовился.

День, когда всё изменилось, начался вяло, и ничто не предвещало хоть сколько-нибудь интересных событий. Проснувшись без малейшего желания быть вовлеченным в круговорот бытия, я ворочался в мучительной полудреме пару часов. Экзекуцию проводили дневной свет, назойливый шепот непогоды, ставшая вдруг неудобной постель и по очереди сменявшие друг друга жар и холод. В конце концов у меня заболела голова, что к полудню вынудило меня очнуться. Скинув одеяло, я пошатываясь дошел до ванной и, чтобы взбодриться, умылся холодной водой.  Весь день я читал, отвлекаясь только на еду и послеобеденный сон.

Дождь стучался в окно с ночи и закончился только под вечер. Когда небо на западе почти расчистилось от туч, открыв занимающийся закат, я лежал на диване с книгой в руках. Из спасительного книжного забытья меня выдернул блик желтого света, пробежавший по экрану книги. С минуту я лежал и смотрел на него, смакуя ощущения вызванные резкой сменой одной реальности на другую, а именно тот момент, когда ты уже существуешь в настоящем мире, но еще не помнишь кто ты, где и зачем. Я поднялся, надел очки и подошел к окну. В последнее время я часто любовался небом и даже удивлялся как мог раньше не замечать его бесконечной красоты: этих насыщенных цветов, их переливов, игры света и четкости линий. И вот уже кто-то другой стоял у окна. Одевшись я взял записную книжку, ручку и отправился на велосипеде к реке.

Ехал я не спеша, изредка останавливаясь, чтобы полюбоваться заходящим солнцем, старался ни о чем не думать, отмахиваясь от подкрадывающихся ко мне сомнений. К тому же, за два с небольшим месяца жизни в одиночку я видимо успел порядком себе надоесть и просто нуждался в минуте отдыха от самого себя. Я любовался миром вокруг, пытаясь воспринимать его всеми органами чувств, кроме разума, растворяясь в ощущениях, в гармонии с ним, а он, как кокетливая женщина, посматривал на меня из за дымки-вуали то отсветом заката, то светом фар, проезжающего автомобиля. Мир вообще был на удивление спокоен и мягок, несмотря на мельтешение машин и шум трассы, проходящей неподалеку.  Я нашел красивое место около водопада, сел на бревно и начал писать.

Вот он настал — момент истины, когда все сошлось воедино: солнце только что зашло, бледно-розовые облака бегут куда-то по бледно-голубому небу, я сижу на отмели широкой реки, берега которой плотно обступили деревья. Зеркальная гладь её искривляется  и безмолвная вода, устремляясь вниз через мгновение превращается в истовые седые струи. Рухнув в бурлящий белый беспорядок они, утопая друг в друге, воссоединяются и река, покричав о своем и постепенно успокаиваясь, продолжает свое благородное течение.

Ирония заключается в том, что именно сегодня, пока я любовался закатом, ехал на велосипеде, пока сидел на берегу реки, я прочувствовал, что все мои ритуалы: выжидание лучшего момента, настроения -  всё это абсолютно не важно. Последний мой форпост в борьбе то ли со всем миром, то ли с собой - вопрос о том важно ли то, Что именно я запишу. Ответ на него витал в воздухе, был слышен в шуме воды и пении птиц, но я не спешил выразить его словами, оставляя себе еще немного времени.

Я вернулся в квартиру, наскоро умылся, разделся, и повалился в кровать.