Курган
I
Меж равнин и болот белорусской земли,
На прибрежье реки шумнотечной
Дремлет память тех дней, что быльём поросли,
Каменистый курган вековечный.
Ветви дуб распустил коренастый над ним,
Из груди травы силы уносят.
Ветер стонет над ним вольным вздохом глухим,-
О событиях прошедших голосит.
На купалу там певчая птица сидит.
На пилиповку волк глухо воет.
Солнце днём распускает там косы свои.
Ночью небо от зорь золотое.
Тучи небо скрывали по тысячу раз.
Грозы били от края до края.
Он стоит – это память людская, показ.
Только ходит молва вот такая.
II
На горе, на крутой, на обвитой рекой,
Лет назад тому сотня иль болей
Белый замок стоял непреступной стеной,
Строго, грозно смотрел на приволье.
У подножья его открывался простор
Сосен стройных и пахоты чёрной,
Сонных сёл хоровод, хат замшелых убор.
Хат с семьёй крепостной и покорной.
Князь в хорОмах тех жил, ведом свету всему,
Недоступный и грозный с укором.
Кто желал, не желал – бил поклоны ему,
Спуску, ласки не знал непокорным.
В послушанье держал всех с дружиной своей.
Стражи князевы – в поле и дома.
Лишь молитвы росли небу в сердце людей,
Да проклятья неслись громче грома.
III
Раз беседа большая у князя была:
На престол дочку князя садили.
За столом вин заморских криница текла,
Звуки песен неслись на полмили.
На веселье на это собралОсь, как на сход,
Гостей знатных и важных с полмира.
Такой шумной беседы не помнил народ,
И богатства, брильянтов, сапфиров.
День, второй продолжалась у князя гульнЯ,
Пели песни и рюмки звенели;
Находили забав новых день ото дня;
Что желали – всё гости имели.
Только третьего дня князь придумал одну
Для дружины потеху-забаву:
Приказал он позвать гуслярА-старину,
Гусляра с его ведомой славой.
IV
Весь в округе народ гусли знал песняра;
Песня-дума за сердце хватала.
О той песне его, дудара-звонара
Сказок дивных сложили немало.
Говорят, что ударит по струнам лишь он,
Зазвучат гусли вечною песней.
Сон слетает с ресниц, боль стихает и стон,
Не шумят тополя листвой вешней.
Пуща-лес не шумит, белка, лось не бежит,
Соловей-птица тут же смолкает.
И река в берегах, как всегда, не бурлит,
Поплавки плотвА - рыба хватает.
Притаятся во мху и русалка, лесУн (1),
Чибис вечное «пить» не поёт:
Под звук песни живучих гуслЯровых струн
Для всех пАпороть - кветка цветёт.
V
Привели гусляра из крестьянских сялиб(2)
Слуги князя да в замок богатый.
На крыльцо посадили меж клёнов и лип,
На гранитном пороге магнАта.
Рубашонка простая - наряд на плечах,
Борода, как снег белый - такая,
Необычный огонь в лучезарных глазах,
На колени легли гусли-бАи.
Водит пальцем гусляр по упругим струнАм,
Льётся музыка-песня спокойно.
Отклик бьется от струн по холодным стенАм,
Замирает в убранстве покоев.
Вот настроил он струны стальные как след,
Не взглянувши на гусли ни разу.
И сидит этот грустный, как лунь белый дед,
И ждёт, молча, от князя приказа.
VI
-Что ж молчишь ты, гусляр, нив, лесов песнебай,
Славой хат моих подданных славный!
Нам ты нынче сыграй, своих песен нам дай,-
Князь заплатит за пенье исправно.
Коль споёшь по душе, дашь утеху гостям -
Полны гусли насыплю дукатов;
Не по нраву споёшь ты кому-нибудь нам,-
Конопляною будет расплата.
Знаешь славу мою, знаешь силу мою…
Много знаю о славе твоей я,-
Я и сам, как и ты, так тебе запою….
-Ну, пора начинать добродею."
Этак слушает, выслушал князя гусляр,
Заискрилися очи седые,
Утонул в сводах замка за ударом удар,
И заплакали струны живые.
VII
«Эй ты, князь! Эй ты, славный на весь белый свет!
Не такую задумал ты думу, —
Не даёт гуслярам сказу золота цвет,
Белых замков пьянящие шумы.
Схоронил бы душу чырвонцОм твоим я;
ГУслям, княже, не пишут законов.
Небесам лишь подвластна сердце-думка моя,
Солнцу, зорям, орлам она рОвня.
Видишь, княже, загоны, леса, сеножать,-
Им подвластен я только с гуслЯми.
Силён, княже, карать. ГоловУ силён снять.
Не скуёшь только дум кандалАми.
Славен, грозен и ты, и твой замок-острог,
Бьёт от стен зимний хлад небывалый;
Сердце тоже, как этот гранитный порог,
И душа холоднее подвалов.
VIII
Посмотри господин ты на поле своё:
Сколько сох там - тьма тьмущая будет;
А ты знаешь о том, что твой пахарь поёт?
Где и как, чем живут твои люди?
Глянь в подвалы свои, в подземелье глянь, князь,
Что настроил под замком ты этим:
Люд ведь корчится там, тобой брошенный в грязь,
Черви точат живых их, раздетых.
Ты всё золотом хочешь затмить, замостить...
Присмотрелся ль внимательно, княже?
Кровь на золоте этом людская блестит,
Кровь, которую силой не смажешь.
Ты брильянтами вышил атласы и шёлк-
Это стёртая сталь от кайданов (3),
Это петли от виселиц, свитый шнурок,
Это, княже, твои самотканы.
IX.
Стол уставил едой, костей тьма под столом,-
Это кости людины рабочей.
Угощаешься белым и красным вином,-
Это слёзы недоли сирочей.
Храм построил ты, сердцу и глазу так мил,
Отшлифован до блеска в нём камень.
Это – памятки - плиты с досрочных могил,
Это – сердца застывшая пламень.
Любо слушать тебе сладкой музыки звон:
И живёшь лишь себе ты в угоду,-
А известно ль тебе, что плывёт с нею стон,
Стон проклятья тебе, твоему роду?!
Побледнел ты, дрожишь, славный княже - владар!
И дружина твоя онемела.
Ну, что, княже? Пора дать за песню мне дар!
Извини, коли спел не умело.»
Х.
Князь стоит, князь молчит, час расплаты настал.
Смолкло всё, и ни шуток, ни смеха.
Призадумался князь, меч из ножен достал,
Только с грохотом вырвалось эхо.
"Эй ты, солнцу с родни, не затем же позвал
Я на свадьбу тебя княжны важной.
Эй, спесивый старик, ты себя показал:
Ты знать выходец голи сермяжной.
Ты отважился бросить мне слепо укор,
Распускать несусветные трели.
Платы много имею для тех непокор,
Что мне высказать правду посмели.
Я по-княжески всем и плачу, и люблю!
Не имеешь ты в злате потребу!
Спрятать старца и гусли в сырУю землЮ!
Знает пусть, кто здесь пан! Я-иль небо!"
XI.
Подхватили скорей гусляра – старика.
Вместе с ним его гусельки - славны:
Да на берег крутой, где шумела река,
Повели старика на расправу.
Место выбрали видное, вырыли ров,
Ров в три сажени вширь, в глубину.
Закопали и вбили осиновый кол
В насыпь сажени три в высоту.
Не тесали жилища ему столяры,
Не заплакали ближние очи;
Смолкли гусли и он с той поры - до поры;
Скорбь и тишь лишь от ночи до ночи.
Только княжеский замок гудел, не смолкал.
Смех и музыка громко звучали.
Много бочек вина князь гостям открывал:
Долго свадьбу-веселье гуляли.
XII.
Потекли, поплыли годы вешней водой.
На гуслЯровым наспе жвировым - (4)
Полынь- трАвы взошли, вырос дуб молодой,
Зашумел неразборчивым словом.
Лет уж сотню прошло, может более лет.
Поползли пересуды в народе.
Молвят люди: раз в год ночью с гуслями дед,
Бел,как снег,из кургана выходит.
Гусли строит свои, струны звонко звучат.
Кистью водит по ним онемелой.
И всё что-то поёт, что живым не понять,
И на месяц глядит, как сам белый.
Говорят, если кто-то поймёт голос тот,
Путь он к жизни счастливой укажет.
Может, стоит поверить и слушать душой…
И курганы о многом расскажут.
Перевод 2012 г.
1 - лесун - леший
2 - сялибы – хутор, селение
3 - кайданы - кандалы
4 - наспе жвировым - насыпь из гравия
Первоисточник:
ЯНКА КУПАЛА.
КУРГАН.
І.
Паміж пустак, балот беларускай зямлі,
На ўзбярэжжы ракі шумнацечнай.
Дрэмле памятка дзен, што ў нябыт уцяклі,
Удзірванелы курган векавечны
Дуб галлё распусціў каранасты над ім.
Сухазелле у грудзі ўпілося;
Вецер стогне над ім уздыханнем глухім, —
Аб мінуўшчыне ў жальбах галосе.
На купалле там птушка садзіцца, пяе,
У піліпаўку воўк нема вые;
Сонца днём распускае там косы свае,
Ночкай зоры глядзяць залатыя.
Хмары неба ўсцілалі мо тысячу раз,
Перуны білі з краю да краю, —
Ён стаіць — гэта памяць людская, паказ …
Толькі гутарка ходзіць такая.
II.
На гары на крутой, на абвітай ракой,
Лет назад таму сотня ці болей,
Белы хорам стаяў, недаступнай сцяной
Грозна, думна глядзеў на прыволле.
У нагах у яго рассцілаўся абшар
Хвоек гонкіх і пахані чорнай,
Сонных вёсак шары, хат амшалых, як мар,
Хат з сям'ёй душ падданых, пакорных.
Князь у хораме жыў, слаўны свету ўсяму,
Недаступны і грозны, як хорам;
Хто хацеў, не хацеў - біў наклоны яму,
Спуску, ласкі не знаў непакорам.
Зневажаў, катаваў ён з дружынай сваёй;
Стражы князевы — ў полі і дома,
Толькі модлы раслі небу ў сэрцах людзей,
І пракляцце расло пакрыема.
III.
Раз бяседа вялікая ў князя была:
На пасад дачку княжну садзілі:
За сталом він заморскіх крыніца цякла,
Бегла музыка ўкруг на паўмілі.
На вяселле-разгул наплыло, як на сход,
Госці знатных зусюль, за паўсвету,
Гэткай гучнай бяседы не номніў народ,
Гэткіх скарбаў, брыльянтаў, саетаў!..
Дзень, другі ўжо грымела у князя гульня,
І музыкі, і чаркі звінелі;
Выдумлялі забаў новых кожнага дня;
Што хацелі — ўсяго госці мелі.
Ажно трэцяга дня князь прыдумаў адну
Для дружыны пацеху-забаву:
Загадаў ён пазваць гусляра-старыну,
Гусляра з яго ведамай славай.
IV.
Акалічны народ гуслі знаў гусляра;
Песня-дума за сэрца хапала;
Вакол гэтай думы дудара-званара
Казак дзіўных злажылась нямала.
Кажуць, толькі як выйдзе і ўдарыць як ён
Па струнах з неадступнаю песняй, —
Сон злятае з павек, болю цішыцца стогн,
Не шумяць ясакары, чарэсні;
Пушча-лес не шуміць, белка, лось не бяжыць,
Салавей-птушка ў той час сціхае;
Паміж вольхаў рака, як штодзень, не бурліць,
Паплаўкі рыба-плотка хавае.
Прытаіцца да моху русалка, лясун,
Каня вечнага "піць" не заводзіць:
Пад звон-песню жывучых гусляравых струн
Для ўсіх папараць-кветка ўзыходзіць.
V.
Прывяла гусляра з яго ніўных сяліб
Дворня князева ў хорам багаты:
Пасадзіла на ганку, між клёнаў і ліп.
На цагляным парозе магната.
Невыдумная світка — убор на плячах,
Барада, як снег белы — такая,
Незвычайны агонь у задумных вачах,
На каленях ляглі гуслі-баі.
Водзіць пальцам худым па сталёвых струнах,
К песні-музыцы ладзіцца, строе;
Водклік б'ецца ад струн па сцюдзеных сцянах,
Заміраючы ў сховах пакояў.
Вось настроіў, навёў тон у струнах як след,
Не зірнуўшы на гулі ні разу,
І сядзіць гэты сумны, як лунь, белы дзед,
І чакае ад князя прыказу.
VI.
— Што ж маўчыш ты, гусляр, ніў, лясоў песнябай,
Славай хат маіх подданых слаўны?!
Нам сягоння зайграй, нам сваіх песень дай, —
Князь умее плаціць незвычайна!
Запяеш па душы, дасі ўцехі гасцям —
Поўны гуслі насыплю дукатаў;
Не пад мысль песня будзе каму-небудзь нам —
Канапляную возьмеш заплату;
Знаеш славу маю, знаеш сілу маю…
— Многа знаю і чуў аб табе я, —
І я сам, як і ты, так табе запяю…
— Ну, пара пачынаць, дабрадзею! —
Гэтак слухае, выслухаў князя гусляр,
Заіскрыліся вочы сівыя,
Патануў у скляпеннях адзін, другі ўдар,
І заплакалі струны жывыя.
VII.
"Гэй ты, князь! Гэй, праслаўны на цэлы бел свет,
Не такую задумаў ты думу, —
Не дае гуслярам сказу золата цвет,
Белых хорамаў п'яныя шумы.
Скурганіў бы душу чырванцом тваім я;
Гуслям, княжа, не пішуць законаў:
Небу справу здае сэрца, думка мая,
Сонцу, зорам, арлам толькі роўна.
Бачыш, княжа, загоны, лясы, сенажаць, —
Ім пакорны я толькі з гуслямі,
Сілен, княжа, караць, галаву сілен зняць, —
Не скуеш толькі дум ланцугамі.
Славен, грозен і ты, і твой хорам-астрог,
Б'е ад сцен-цэгел ледам зімовым;
Сэрца маеш, як гэты цагляны парог,
І душу — як скляпоў гэтых сховы.
VIII.
Глянь ты, слаўны ўладар, па палеткі свае:
Сарачні там сох бачыш, як блудзе;
А ці чуў ты, аб чым там араты пяе,
Дзе і як жывуць гэтыя людзі?
Глянь у лёхі свае, ў падзямеллі глянь, князь,
Што настроіў пад хорамам гэтым:
Брацці корчацца там, табой кінуты ў гразь,
Чэрві точаць жывых іх, раздзетых.
Ты ўсё золатам хочаш прыцьміць, загаціць…
Ці ж прыгледзеўся, хорамны княжа?
Кроў на золаце гэтым людская блішчыць,
Кроў, якой і твая моц не змажа.
Ты брыльянтамі ўсыпаў атласы і шоўк —
Гэта цертая сталь ад кайданаў,
Гэта вісельні петляў развіты шнурок,
Гэта, княжа, твае саматканы.
IX.
Стол ты ўставіў ядой, косцей шмат пад сталом, —
Гэта косці бядноты рабочай;
Пацяшаешся белым, чырвоным віном, —
Гэта слезы нядолі сірочай.
Хорам выстраіў ты, твайму воку так міл,
Адшліфованы цэгла і камень, —
Гэта — памяткі-пліты з няўчасных магіл,
Гэта — сэрцаў скамененых пламень.
Люба чуці табе скочнай музыкі звон:
Ты, дружына п'яце асалоду, —
А ці ўслухаўся ты, як плыве з яе стогн,
Стогн пракляцця табе, твайму роду?!
Ты збялеў, ты дрыжыш, слаўны княжа-ўладар!
Госці хмурны, а дворня знямела…
Ну, што, княжа? пара даць за песню мне дар!
Выбачай, калі спеў мо няўмела".
Х.
Князь стаіць, князь маўчыць, жуда, помста б'е з воч;
Гулі зглухлі: ні жартаў, ні смехаў…
Думаў князь, выдумляў, грымнуў шабляй наўзбоч,
Толькі з лескатам выбегла рэха.
— Гэй ты, сонцу раўня, не на тое пазваў
На вяселле цябе сваей княжны!..
Ты шалены, стары! хто цябе дзе хаваў?
Ты, знаць, вырадак цемры сярмяжнай.
Ты адважыўся мне на сляпы перакор
Вызваняці сусветныя трэлі;
Платы маю шмат я для такіх непакор,
Хто сябе проці мне стаць асмеліў,
Я па-князеўску ўсім і плачу, і люблю!
Ты не хочаш дукатаў — не трэба!..
Узяці старца і гуслі жыўцом у зямлю'
Знае хай, хто тут пан: я — ці неба!
XI.
Падхапілі, ўзялі гусляра-старыка.
Гуслі разам яго самагуды:
Па-над бераг круты, дзе шумела рака,
Павялі, паняслі на загубу.
Месца выбралі здатнае, вырылі дол,
Дол тры сажні шырокі, глыбокі;
Закапалі, убілі асінавы кол,
Далі насып тры сажні высокі.
Не часалі дамоўкі яму сталяры,
Не заплакалі бліжнія вочы;
Змоўклі гуслі і ен з той пары — да пары;
Сум і сціша залеглі, як ночай.
Толькі князеўскі хорам гудзеў, не маўчаў:
Шалы, музыка ў тахт рагаталі;
Не адну віна бочку князь кончыў, пачаў:
Шлюб-вяселле ўсе княжны гулялі.
XII.
Пацяклі, паплылі за гадамі гады…
На гусляравым наспе жвіровым
Палыны узышлі, вырас дуб малады,
Зашумеў непанятлівым словам.
Лет за сотню звеў час, ці і болей мо лет,
Зацвілі пераказы ў народзе;
Кажуць людзі: ў год раз ночкай з гуслямі дзед
3 кургана, як снег, белы выходзе.
Гуслі строіць свае, струны звонка звіняць.
Жменяй водзіць па іх абамлелай,
І ўсе нешта пяе, што жывым не паняць,
І на месяц глядзіць, як сам, белы.
Кажуць, каб хто калі зразумеў голас той,
Не зазнаў бы ніколі ўжо гора…
Можна веру тут даць, толькі слухаць душой…
Курганы шмат чаго нам гавораць.
1910 г.