ХЛЕБ Поэма

«Хлеб наш насущный даждь нам днесь…»


Крестьянский крест

Как золотое море,
На полюшке пшеница
Волнуется, что вскоре
Ей под косой ложиться.
С тревогой ожидая
Грядущие зажинки,
Как воин, колос знает:
В нём чести золотинки.
А без креста незваным
Там, на меже с дубравой
Хранят, как сон, курганы
Зла и нашествий нравы.
Тем памятник, когда-то
К нам в дом с мечом пришедшим,
Чтоб с жаждой вороватой
Здесь пасть, покой нашедши.
Богатыри-колосья
Стеной стоят друг к другу,
Впитав и неба просинь,
И стужу с зимней вьюгой;
Политые дождями,
Крестьян солёным потом,
Как золотое знамя
Восславили работу;
Заботу хлебороба
От зорьки и до зорьки,
Ценилась выше чтобы
Бесценность хлебной корки.
Труда в дождливой хляби
В тоске поры осенней,
Где при подъеме зяби
Погожий час – везенье.
Когда над хмурым полем
Плывут седые тучи,
Награда трудной доли –
Сверкнувший солнца лучик.
Да, и зимой крестьянам
Не насладиться негой:
Трудиться спозарана
На задержанье снега.
А лишь весна настала,
И снег запел ручьями;
Встаёт, не сняв усталость,
Крестьянин с петухами.
Ему опять не спится:
Лень – не помощник в деле;
Он зернышки пшеницы
Кладет, как в пух постели.
Моля в своих молитвах
У Господа погоды,
Усталый после битвы,
Рад как победе всходам.
И лишь зазеленело
Засеянное поле,
Опять приспело дело –
Сбить сорняков раздолье.
В бой новый не в полсилы,
Вновь с засухой ввязался,
Чтоб поле колосилось
И колос наливался.
Средь золота пшеницы
Под счастья знойным небом,
Кладут поклоны жницы,
Молясь как Богу хлебу.


Хутор Алексея

Где кудрявились лозы,
Да дед сеял овёс
Над речулкою Рёвзой*
Ясь родился и рос.
Там заботливо, свято
Дед трудился, гордясь;
За достаток богатый
Прозван завистью «князь».
Здесь поспевшее жито
Жали доньки три с ним:
Варька, Нинка и Лита,
Да сынок Евдоким.
Жали, горбясь с рассвета,
Управляясь с серпом.
И в суслон, вслед за дедом,
Ставя сноп за снопом.

___________________________________
* Рёвза –название реки в произношении хуторян
В малолетние годы
Не пугались труда:
Не страшны непогода,
Даже град, пусть беда.
Бог давал бабе силы
За скотиной ходить,
Чтоб и пищу носила
Семью в поле кормить.
От забот не бежала:
Ей в страду не до сна
И детишек рожала
Часто в поле она.
При любви, с увлеченьем
Благодатным трудом,
Дедов был не с везенья
Чашей полною дом.
А зимой дед лентяйство
Гнал другим ремеслом
И дедули хозяйство
Вместе с де;тьми росло.
Дед зимою бондарил,
Гнул полозья саней
И сынок с дедом в паре
Стал сноровкой умней.
Дочки день до полно;чи
Ткали в кроснах холсты,
Расцветая, точь-в-точью
В палисаде цветы.
И умны, и умелы –
Нет завидней девчат.
И за Варькою смелой
В дом вошел первый сват.
Женихом был богатым
Зубарёнок Сергей.
Сторговались со сватом
С Варькой дать пять коней,
Пять коров, к ним  в придачу
Десятин пять земли.
Варьку с девичьим плачем
С хуторка увезли.
- Не вода из колодца,
Что черпаешь, ты, мать
- Дед сказал - Нам придётся
Землю вновь прикупать.
И купил у Пьяно;вых
Двадцать пять десятин
Луга их заливного
За сто метров холстин.
Отдал им бочку масла,
Семь пудов творога;;
Три коровы на мясо
Сам им свел за рога.
Дед купил Гольских пашни…
И чтоб, справиться с ней,
Он заводит не наших,
А немецких коней.
Был тот конь к тяге склонный,
Зря не портил овёс:
С места брал больше тонны –
Чудо-тяжеловоз.
Дед коней тех размножил
И возить в Могилев
Масло, мясо и кожи
Нанимал мужиков.
Всем платил им неплохо:
Если пьёшь, брат, уволь.
Вёз обратной дорогой
Керосин, ткань, да соль.
Все, что городу нужно,
Не гонял налегке.
Жили в Чаусах дружно,
В небольшом городке,
По-над Басею-речкой,
Свой у каждого Бог:
Два костёла, как свечки;
Столько ж здесь синагог;
И мольба православных
С трёх взлетала церквей.
Жили мирно да славно,
Не насупя бровей.


Дед Антось

А в деревне Лапени
Жил дедуля Антось,
Он в окрестных селеньях
Вёл торговли вопрос.
Чистый дом, да свободный,
Да хозяин счет знал;
На условиях сходных
Лавку дед открывал.
И открыл эти лавки
В деревнях десяти,
От плужка до булавки
В них спешил завезти.
Время даром не тратя,
Хлебороб в жаркий час,
Покупал в лавке-хате
Соль и гвозди в запас.
Если надо иголку
Вдруг купить – выход прост:
Ног не били без толку
Аж в уезд сорок вёрст.
Шлеи, вожжи, уздечки,
Хомутину, гужи,
Дверцы, вьюшки для печки –
Будет всё, лишь скажи.
Масла, мяса излишек
У крестьян дед скупал,
Всё съедали в Париже
И в Берлин продавал.
Как в бездонную пропасть
Шли лягушки и мёд.
Дед кормил всем Европу
От душевных щедрот.
Он, усталый с работы,
Спозаранку вставал:
В мозоля;х, соли пота
Пищу ей добывал.
Помогал в огороде
Павел, старший сынок;
Средний отрок, Володя,
Всё в коммерции мог:
Вёл подсчёты, расчёты,
Знал когда что везти,
Устраняя просчёты
На торговом пути.
Юзя, младший сыночек,
Был смекалист во всём,
Но, живей днём и ночью,
Шёл к лошадкам с овсом.
Из гумна за овражком
Без хлыстинок-лозин
На собачьих упряжках
Коням сено возил.
Нрав животных отменно
Знал в хлеву и в дому:
Подчинялись мгновенно
Кот и лошадь ему.
Хвост и гриву гребёнкой
Позволяла чесать
Сосунку-жеребёнку
И строптивая мать.
Знал он травы и мази,
Как их, где применять;
Нагноенью, заразе
Мог, как врач, помешать.
Без гордыни, амбиций,
Детских игр не ценя,
Изгонял панариций
Из копыта коня.
Самоучкой полезным
Был как лекарь в беде,
Будто чуял: болезных
Жизнь спасёт и людей.
Управлялися в хате,
Как у всех небольшой,
Дочки бабушки Кати -
Маня с Аней меньшой.
Жили дружно, да споро
Всё вершили дела
И не знали, что скоро
Их беда стерегла.


Беда

Беда катилась немцев тучей,
«Свиньёй» империю заря,
И в Могилёве дом над кручей
Днепра стал ставкою царя.
А за спиной у самодержца
Предатели, кружа, как рой,
Его министры-иноверцы
Продали обороны строй.
Врагу сдав наступлений даты,
План генеральный, как утиль
Да клали русскому солдату
Червей во щи, да в хлебец гниль.
Нашлись тотчас в России свиньи
Ей расколоть хребет судьбы,
А Запад дал совет, как клинья:
Чем хуже - лучше для борьбы.
Галдят министры меж собою,
Как индюки, да гусаки;
А власть, наперстники разбоя,
Прибрали вмиг большевики.
И понеслось, и покатилось
Под лозунг: "Ты – уже не раб!"
Дав наглецам права и силы
Всех, кто богаче, жги и грабь.
Чтоб всё продать и Русь разрушить
Министр, посланец сатаны,
Пакт подписал, слуга двуруший:
«С врагом – ни мира, ни войны»,
Тем лишь прикрыв лицо измене
Впустил в дом наглую свинью,
А мстительный великий гений
Распял всю царскую семью.
Дом русский в царственном расцвете
Пугал тем западных пролаз,
Что став чертвёртым в целом Свете,
Богатством застил алчный глаз.
Россия в муках застонала,
Кровь полилась из края в край;
А прохиндеям и вандалам
Для грабежа открылся рай.


В Заболотье

Тревожным красным маком
Заря в Днепре сверкнула;
Россия, пятясь раком,
В водоворот нырнула.
И перед речкой Басей
И за рекою Проня
Тревога вскачь неслася
За слухами в погоню.
А над речулкой Рёвза
С мозолистых ладоней
Задорною занозой
Летит напев гармони.
Здесь хлеба в избах вдоволь
И маслица, и мяса,
И радость свадьбы новой
Жизнь славит переплясом.
Тревогою неложной,
Как и горой напасти
Сдержать жизнь невозможно,
Затмив сиянье счастья.
Как горе не приструнит.
Крестьян тяжёлой долей,
Но молодою рунью
Зазеленеет поле.
А к лету вновь по ниве,
Как золота гирляндки,
Хлеб в солнечном отливе -
Счастливый крест крестьянский.
Жжёт русской пляски звуки
Немецкий строй гармошки,
Родят их чудо-руки
Увечного Тимошки.
Он весь - веселья пламя,
Невест страданья многих,
И жизнь несёт, как знамя,
Придя с войны безногим.
А как он в поле сеет,
А как он жнёт и косит -
Не всякий так сумеет,
Кого и ноги носят.
К трудам приспособленье
Сам смастерил он ловко:
Уменье - не везенье,
А навык и сноровка.
Он сочинил частушки
Для свадьбы Евдокима,
От них пылают ушки,
То у невест Авхимок,
То Буды, то Слободки,
То Чаус, то Лапеней;
Пьянеют все, как с водки,
От меткости сравнений.
Вплетают хлёстко слово
То Гроборовы парни,
То хлопцы Кобыловы,
Сравнив последних с псарней.
Частушка-забияка –
Не для салонов леди,
Миг и вскипает драка
Меж хуторян-соседей.
Двенадцать Гроборовых,
Отец с его сынками,
Пошли на Кобыловых
Взъярёнными быками.
А те, как будто ждали
Войны на повороте,
Кулак их, как из стали,
Бьёт молотом в работе.
Семь кобылов здоровых
С лихой сестриц десяткой
Колотят Гроборовых
Опять в позоре схватки.
Смекнул жених, что братцы
Не стерпят униженья,
За кольями помчатся,
Чтоб выстоять в сраженьи.
Увёл Марию тихо
Жених, напрягши скулы,
Дверь, где копилось лихо,
Подпёр дубовой шулой.
Сказав своей невесте:
"Пойдём поспим к соседу"
Противники лишь вместе
Дверь отперли к обеду.
Родник любви кипучей
Не скрыть войны плотиной;
Не заслонить, как тучей,
Политик паутиной.
Как не зальёт нив кровью
Зло в войнах-колесницах,
Овеянный любовью,
Хлеб вновь заколоситься.


Невестка

Прошла всего неделя,
Как свадьба отшумела,
Мария о разделе
Заговорила смело.
Дед Алексей с улыбкой
Сказал невестке милой:
- Позволь, не слишком шибко
Ты мужа прав лишила?
Что ж ты молчишь,  детина?
В плен сдался, ёжась зябко?
Ты что, сын, не мужчина,
А половая тряпка?!
Тот со слезой в ответе,
Косясь, как заяц, мимо
Промямлил: - Мы жить вместе...
С её... с отцом... с Ефимом…
- Желаю вам удачи
И процветанья дела,
Но за сынка в придачу
Не дам земли надела.
Кастрюли, самовары
Паяйте без землицы.
Авхим, хитрюга старый,
На мне хотел нажиться!
Даю коня, корову
И уезжайте с Богом
Подобру, поздорову.
Да-а, вырастил подмогу!
Мария, как вскипела:
- А я здесь не сноха ли!?
Всё гнёшь, прости за смелость,
Чтоб день и ночь пахали?!
Ловчишь, как с мужиками,
Чтоб на тебя горб гнули!...
Сын, с гнева желваками,
К отцу – безвольной пулей.
- Что, муж, смирился в клетке?!
Неволя – Божья милость?!... –
И на губах невестки
Усмешка зазмеилась.
Отец сынка кипенье
Унял спокойным взглядом:
- Остынь. Такое рвенье
Оставить тестю надо –
И далее заметил,
Не препираясь болей –
- Проспитесь. На рассвете…
Вставать, рожь сеять в поле.
А ночью Евдокиму
Жена: - Отца бы лапал…
Её он перекинул
Из-за себя, да на пол.
Мария там беззвучно
Поплакала немножко,
К нему благополучно
Вползла шкодливой кошкой.


Ядрёна вошь
 
С завистливой Европой
Под лозунгом: "Даёшь!"
В селенья из окопов
Вползла ядрёна вошь.
Неся, как право, знамя
На вольности правёж
С воззванием лукавым:
"За праведный делёж!"
Помещичьи именья
Спалив, разграбив сплошь,
Явилась и в Лапени
Идей «великих» ложь.
На митинге-затменье,
Оратор всем хорош,
А вот расстаться с ленью
Ему, как в сердце нож.
Брат брата с умиленьем
Закладывал за грош,
Чтоб милке в обольщенье
Купить подделку-брошь.
Прожжённую шинельку
Той смутною порой,
Винтовку-трёхлинейку
Принёс домой герой.
Быть далеко не внове
Лентяю бедняком.
Пришёл Стась Абрамович
С войны большевиком.
Он в кожанке и в лентах,
Патроны нацепив,
Бросался в инциденты,
Как спущенный с цепи.
Вопил: "Вот там, в траншеях,
Глаза открыли нам,
Как сняв хомут свой с шеи
Одеть его панам»
Чтоб проводил уценки
На соль, иголку, гвоздь,
Не раз поставлен к стенке
Им лавочник Антось.
- Нажиться захотелось?! –
Ярился шурин Стась –
Как клоп, всосавшись в тело,
Пъёшь кровь людскую, мразь!
Завыла баба Катя:
- Детей не сироти!
Помилуй, сжалься братик!
Родня ж мы во плоти!
- Гляди! Нашлась сестрица!
Да ты скорей родня
Голодной злой волчице!
Дождёшься у меня.
В труде не зная толка,
Стась нёс с войны войну
И злился пуще волка
На семью сестрину.
- Твой муж Антось - безглавый,
Слепой слуга Руси.
Но мы всемирной славы
Добьемся, не спросив.
Всевышний Моисею
Наказ дал как скорей
Под знаменем идеи
Нам стать царём царей.
Для достиженья цели
Всю землю, не на спор,
Зальём свинца метелью,
Борьбы зажжём костёр!
- Скажи-ка, Стась, не жалко
В костре обжечь усов?
- Антось! Суёшься палкой
В стальное колесо.
Ты – враг, хоть муж сестрицы!
Не дыбься, словно конь.
Взгляни: твой клин пшеницы
Уже объял огонь.
Мои ж усы на месте,
Ты их попробуй тронь.
Вот в лентах целых двести,
Тебе – в стволе патрон.
Как секретарь ячейки
Большевиков скажу:
Червяк ты, корм уклейки,
Навозный грязный жук!
Одно движенье пальцем
И замолчишь навек!...
- Стась, что так постояльцем
Стать хочет человек?...
Да... спин не покидая
Крестьянских, хошь не хошь,
Кровь, хлебом заедая,
Сосёт ядрёна вошь.
- Гляди! Какой стал бойкий
Наш лавочник Антось! –
И Стась расстрельной тройке
Скомандовал: - Готовьсь!


Знойное лето

С перезвоном весёлым
В трав цветущем ковре
Дружно звонкие пчёлы
Пьют нектар на заре.
В звонь прозрачную Рёвзы
Звуки льют родники,
В пляске вьются стрекозы,
Бабочки, мотыльки.
На зелёной лужайке
Мать сосёт стригунок,
И ягнята к хозяйке
Мчат на зов со всех ног.
За лужайкой звонками
Зазвенели овсы;
И ячмень, словно знамя,
Распускает усы;
Зацветает гречиха,
Рожь стеною встаёт.
В хуторке жизнь без лиха,
Точно Рёвза течёт.
Зазывают к покосу
Трав звонки-бубенцы,
И литовочки-косы
Отбивают косцы.
Всё здесь дышит покоем
С хлопотливым трудом,
И с заботой такою
Счастьем светится дом.
Солнце с тёплою негой
Пьет туман у реки.
С лошадьми из ночлега
Во дворе Евдоким.
К мужу в солнечном блике
Вышла Марья босой.
- Глянь! Тебе земляники
Я собрал туесок.
- Евдоким. Не посмела
Я признаться вчера…
Есть приказ Наротдела
Взять коней в хуторах.
- И за что ж власть, как молот,
Нас решила карать?
- На Укра;ине голод.
Будут хлеб отбирать.
И в Поволжье, на юге,
Хлеб не вырос на пядь.
- Ну, народные слуги!
Могут только отнять!
- Что ж, отец твой согласен?
И согласен райком…
Голод очень опасен:
Всем грозит кулаком
Ты, копя всё лишь в доме,
Тоже из кулаков.
А отец мой в райкоме –
Право большевиков.
Секретарь он там первый
Отвечает за всех.
- Да… достал он всем нервы.
Ой, нарвётся на грех.
Ты слыхала случайно
Иль Ефима спросив?
- Комсомолка я. Тайны
Нет для тех, кто актив.
Кулаков раскулачат,
Мироедов – в Сибирь.
- Да… За труд им удача:
Там не хутор, там – ширь.
Где с войною начало,
Там разбой и к концу.
Хорошо не сказала
Моему ты отцу.
Бы;ла б, хоть и  без порки,
Но беседа лиха…
На осёдланной Зорьке
Ускакала сноха…
Дед, услышав про новость,
Стал за тучи темней
И немедленно в область
Сдал на мясо коней.
А на завтра туда же
И коров… за порог.
Потеряв в распродаже,
Мудро семью сберёг.


Реквизиция

Наутро, только зазорилось,
Запели петухи одне;
Во двор глумливо заявилась
Команда изымать коней.
Отряд шумел развязно, грозно,
Как враг, хозяином незван.
Им дед: - С коньми, ребята, поздно:
Украл их ночью вор-цыган.
Комсы вожак неукротимый,
Хайлов, скривив от  злобы рот,
Вскричал: - В райком!... Зови Ефима!...
Пусть сам на месте разберёт!
Ефим немедленно явился
И бросил: - Отличился, гад!
А дед в ответ: - Я ж разорился,
Я думал ты поможешь сват?
- Ты, Алексей, с ума свихнулся?! -
Ефим на деда пёр, ярясь –
- Враг! Власть надуть?! Нет! Промахнулся!
Не выйдет, самозваный «князь»!
В овраг его! В распыл! Сейчас же!
Но тут к отцу встал Евдоким:
- Ведите и меня туда же.
И зятя расстреляйте с ним.
Из дома, вылетев как львица,
Мария бросилась к отцу:
- А мне навек!... С детьми?... Вдовицей?!
Ты ж сам послал меня к венцу!
Ефим опешил от напора,
Дочь вся характером в отца.
На дочку поглядев с укором,
С отрядом ринул от крыльца.
Средь золотого поля жита
Лишь пыль взвилась им вслед столбом.
Открыв окно, позва;ла Лита:
- Нарезан хлеб. Идите в дом.
Обед уже остыл, наверно,
Вас, дожидаясь на столе.
У всех на сердце было скверно
И ноги шли, как по смоле.
Дед молвил: - Туча миновала,
А быть могла бедой за труд.
Мария! Как разбой-то звала?
- То – реквизицией зовут.
Дед на иконы помолился,
Сказал: - Начнём, благословясь.
Над щами в мисках пар клубился,
В безмолвии обедал князь.
Беззвучно баба суетилась,
Лишь слёзы капали на стол.
- Похоже, крыша прохудилась –
Шутил дед – Гляньте! Дождь пошёл!
Все с облегченьем улыбнулись,
А дочка-Литка, егоза:
- Да нет, отец, то у мамули,
Рассохшись, протекли глаза.
- От зла – сказал отец –  Нас ныне
Сноха спасла, как на войне.
Молись Марии, как святыне.
Цени её, сынок, вдвойне.


Исключение

В Заболотье собрание.
Речи, точно мечи:
«Первым будет задание:
Вычистить, исключить!
Дочь Ефима Поскрёбкина!...
Согласовано с ним!...
«Не нужна, точно пробка нам!»
Так сказал сам Ефим.
Место нет в комсомоле,
Вымести навсегда!
Дочь! И пусть! За безволье
Нет кулатству в рядах!»
И Мария, обиженно,
Молчаливо в ответ
Гордо, но не униженно,
Положила билет.
Шла на хутор, как пьяная,
Ноги вязли в траве;
Мысль горяче-багряная,
Будто взрыв в голове.
Стала цель невидимою,
Как тропинка в снегу.
Нет, домой невредимою
Я дойти не смогу.
Думы бьются: то ноченькой,
То светлей, словно днём:
«Сук обвить что ли косонькой,
Удавиться на нём?»
Зазывает холодная Рёвза
В омут кружить…
«В нём что ль сгину сегодня я?
Да и стоит ли жить?»
Но, как солнышком, раденькой,
К ней спешил Евдоким
С донькой – капелькой Катенькой,
Что сияла, как нимб.
И под сердцем устойчивый
Пульс смогла ощутить:
Сын толкался настойчиво,
Жить он требовал! Жить!
Колосками стозвонными
Вдоль тропинки-межи
Било в пояс поклонами
В волнах золото ржи.
Жизнь от поля волнением
Хлебный звал аромат.
Отступало затмение,
Жизнью полнился взгляд.


Стянуть

- В срок не только с Рёвзы,
С мелких хуторков
Всех стянуть в колхозы,
Кроме кулаков.
Их пусть примет стройка –
Беломор-канал –
Так Поскрёбкин бойко
Жизнь крестьян решал,
На бюро райкома
Делая доклад:
- Смять старьё всё комом,
Выветрить, как чад.
С тем, кто очень бойкий,
Кто нам скрытый враг,
Пусть решают тройки:
Под расстрел! В овраг!
Вражьи элементы –
Не крестьянства путь.
Надо сто процентов!...
Всё, что есть, стянуть!


Стягивание

С хуторов в деревню
Потянули враз:
Бич с сохою древней,
Ступу, жёрнов, таз -
Воз добра. На тонкой
Бечеве ведёт
Женщина Бурёнку
И навзрыд ревёт,
Всем грозя ухватом,
Вся в потоке слёз.
Дети, как цыплята,
Полный воз - в колхоз.
Сам Пьянов лошадку
Тянет за тесьму,
Жизнь в колхозе сладкой
Грезится ему.
Гольский за Пьяновым
Влился в ту струю,
Пеша к жизни новой
Всю ведет семью.
Сам гремит он в ложки,
А жена - в горшки;
Дети громко в плошки
Бьют озорники.
- Я –  не жук в навозе
Гольский рассуждал –
"Изучать в колхозе
Буду «Капитал».
Будет общим поле,
Пусть был пьянь и грязь;
За одно застолье
Сядем я и «князь»!...
Следом Седоусов,
Гончаров Макар -
Всех стянул их в узел
«Юный коммунар».
С хуторов возами
Хлеб и семена -
Всё отдали сами
Данью временам.
Но Мария зычно:
- Я - отцу не мим!
Жить единолично
Будем, Евдоким?!
А без ног Тимошка
Едет, будто царь.
Даже и гармошку
Сдал как инвентарь.
Собрались на сходе,
Подвели итог:
- В кузнецы лишь годен
Тимофей без ног;
Гольских – председатель,
Конюх пусть –  Пьянов.
- Помоги, Создатель,
Жить не без штанов.
Так промолвил тихо
В ус дед Алексей –
- Не коснись бед лихо
Хоть моих детей.


Колхоз

Вскоре из колхоза,
Власти всё видней,
Взяли для извоза
Чуть не всех коней;
Сани и телеги
Власть стянула вмиг,
Как волна в набеге
Под партийный крик.
С голода в навозе
Стал падёж не нов:
Ночью приморозил
Двух коней Пьянов.
Тройка суд вершила,
Что тут рассуждать:
- Спьяну, вражье шило!
Спал он! Расстрелять!
Враг! При жизни новой,
Будет только так.
И свели Пьянова
За кусты в овраг.
Власти пусть не гадит.
Для весенних дней
«Князь» телеги ладит,
Упряжь для коней;
Чинит грабли, косы;
В бане дуги гнёт.
Нет ему износа,
Занят круглый год.
А кузнец Тимошка,
Как бюро услуг,
Запаяет плошку
И починит плуг.
С ним Исаак Буёма
В кузнице у верб
Нож скуёт для дома
И колхозу серп.
Дружно все в работе,
В поле уж пора
По привычке, вроде,
Как на хуторах.
А Пьянова с Гольской
Спать любили всласть,
Не стыдясь нисколько.
Муж у Гольской - власть.
Было дела мало,
А теперь ничьи.
Солнце снег согнало
В звонкие ручьи;
Жаворонка трели
В небе, как звонки.
Жизнь в крестьянском деле -
Наперегонки.
Жёнам встать до света
Раньше петухов,
Наварить к обеду
Щей для муженьков.
Мужу ж необычно:
Без домашних дел
Скучен непривычно
Тягостный удел.
Прежде он скотину
Холил да кормил,
Нынче ж, словно тина,
Лень лишает сил.
Солнце лаской греет,
Землю веселя,
И зовёт скорее
Выезжать в поля.
Сил развеять вялость,
Не томиться в ней.
Но чуть-чуть осталось
Тягловых коней,
Да и те, шатаясь,
Ноги волокут:
Если корм не в зависть,
Непосилен труд.
Норму им дневную
Не тянуть без сил.
Гольских посевную
Явно провалил.
"Он сорвал все сроки!"
Загремел райком.
Поползли и склоки:
Гольский, мол, с душком.
Подкулачник бойко
Сеять лишь мешал.
Враг рыть сослан тройкой
Беломор-канал.


Судьба

Любовь, любовь! Скажи какая
Слепая сила ворожбы
Тобою водит, завлекая,
В тенёта чувства и судьбы?
Любя приводит, добровольно,
Друг к другу сетью примотав,
Родить большое счастье больно;
Как в пламени, горят уста.
И в том огне сердца сгорают,
И слёзы льются через край.
Любовь, любовь! Кто жив, тот знает:
Живёт в твоих объятьях рай.
Певунья и плясунья Лита
Мила и на словцо остра
Была судьбою с Юзей свита.
А мать ему: - Она ж стара!
Что? Не найдёшь сынок моложе?
Тебе ж любая вслед глядит.
А эта ж: ни умом, ни рожей,
Бедна. Чем манит, как магнит?
Одумайся пока не поздно,
Не то тебя я прокляну!
Антось под взглядом Кати грозным
Спросил: - Как чувства не спугнуть?
Жена! Любовь права и свята...
- Сказала ж: здесь ей не бывать!
- Послушай, Катя, лучше б в сваты
Пойти… Ты успокойся, мать.
- Забудьте и меня не злите! -
Вскипела та. Сын, молча встав,
Ушёл к своей певунье Лите,
К любимой так в зятья пристав.
Но счастье долго не бывает:
Антось с семьёю стал гоним,
Забрали Юзю и, страдая,
Сама шла в ссылку Лита с ним.


Ярлык

Стась Абрамович, точно буря,
Влетел к сестре в дом до зари,
Рыча, ехидно глаз прищуря:
- Щенков своих в путь собери!
Всё! Раскулачен клоп Антоша!
На север! Там канал копать!
- Спасибо, Стась. Уважил тоже
Сестрицу. Собирайся, мать.
Заголосила баба Катя,
Детей не видя из-за слёз,
Бездумно бегая по хате.
А брат взревел: - Вот там мороз
Прижмёт, повыветрит до кожи
Жир, что набрали грабежом!
- Стась, думаю, там будешь тоже,
С огня не выскользнешь ужом.
- Антось! -  Взревел Стась, багровея -
- Ты прикусил бы свой язык!
Замри! А то не так огрею:
Предателя пришью ярлык!


Вскрик

В телегу погрузив пожитки,
Детей и с пищей узелок,
Текут Лапени ссыльной ниткой
Семей с десяток, кто не смог
Стать бедняком при дикой ломке,
Вступить в колхоз иль умереть,
Иль Стасю подстелить соломки,
Дав взятку, чтоб умерил реть.
Плачь слышен долго замогильный
И конвоиров ярый крик.
Дома по брёвнам горьких ссыльных
Лень растащила в тот же миг.
Когда Лапени покидая,
Шёл Юзя, ссылкою гоним,
И Лита, преданно святая,
Шла рядом добровольно с ним.
Но конвоир, зло улыбаясь,
К её груди приставил штык,
От Юзи резко отделяя,
Так ткнул - издала Лита вскрик.
Рванулся Юзя к Лите милой,
Но конвоиры в тот же миг
Ему скрутили руки силой,
Под бабы Кати слёзы, вскрик.
У Литы по кофтёнке белой
Слеза текла в кровавый блик,
А деда Тоси сердце тлело,
Впервой ума случился сдвиг.
Он вдруг по-бабьи громко, слёзно
Заголосил, пугая всех.
А конвоир издал стервозный
Злорадства нездоровый смех.
Погнал он ссыльных злее, рьяней
Вперёд по горькому пути.
А Лита приложила к ране
Тысячелистник на груди
И поплелась, как будто спьяну,
Не ведая куда идёт.
Казалось и её изъяном
Задело ум, как солнцем лёд.
По Заболотью в слёзном море
Шла, миновав отцовский дом.
Как довело слепое горе
Она не вспомнит и потом.
Опомнилась лишь где у Рёвзы
Была любовь судьбы перстом.
Под мамы вскрик и счастья слёзы
Там Ясь родился под кустом.
На «Хватовке» ж в вагон-телятник
Всех затолкали, будто скот,
И лишь на севере десятник
Живых по списку перечтёт.
А Стася ровно через месяц
Увёл конвой НКВД
За на бюро райкома спеси
И перегиб кулацких дел.
Подтекст: опасней было дело,
Стась под Подсркёбкина копал;
Быть первым в Чаусах хотелось.
Копает... Беломор-канал.
А вскоре и Подскрёбкин Яков
Канал со Стасем вместе рыл.
Антось при встрече чуть поплакав
Сказал: - Стась, я ль не говорил?
А сам всё чаще плакал, бился,
Совсем свихнулся в ссылке дед.
Писал, и вдруг освободился -
Пришёл Калинина ответ.


Домой

Антось увёл в час просветленья
Измученных детей с женой.
Шли пеша. Миг освобожденья
На крыльях счастья нёс домой.
В дороге милыми чужие
Селенья стали по пути.
Анютку дети, как большие,
Старались на себе нести.
Питались ягодой, грибами,
Травой съедобною с росой
И подаяньями, что сами
Делились люди со слезой.
Путь не казался бесконечным,
Пусть с каждым днём и был трудней.
Вело сияньем счастье встречи
В цепи однообразных дней.
И каждый, не страдая негой,
Хотя в пути и уставал,
За кров и хлеб в часы ночлега
Чем мог, крестьянам помогал:
Пахали огород, пололи,
Животных Юзя всем лечил.
Не наказанье трудно воле,
Свобода прибавляет сил.
Их радовали посевною
Поля и всходы, как разлив,
Садов цветенье кружевное
И колошенье хлебных нив;
Кос перезвоны в косовицу
Под аромат упавших трав
И гром раскатный с близковицы,
Как радость возвращённых прав.
А документы проверяли,
Не дав бумажкам отдохнуть.
Не раз в пути арестовали,
Но снова отпускали в путь.
И край родной казался ближе,
Так звали золотом поля;
Уж колос ржи клонился ниже,
За труд в достатке хлеб суля.
Коль счастья не увидел кто-то
Крестьянского - он точно слеп,
Ведь чем трудней в полях работа,
Солёней пот, тем слаще хлеб.
Пусть, как в огне, горят мозоли,
Гудит с усталости спина,
Лишь новое зерно смололи -
Мука святится, как весна.
Вся, словно жизнь, весной духмяна,
А тесто пахнет, как нектар,
И хлеба корочка румяна,
Ну, в-точь печи смущает жар.
Надежда прибавляет силы
И с каждым шагом ближе цель.
Мысль: "Встретит хлебом край их милый!"
Кружила головы, как хмель.
Но путь, казалось, не кончался,
Короче шаг был, тяжелей.
Антось то плакал, то смеялся -
Болезни в горе веселей.
Жена увещевала: - Тося,
Уж больше пройдено дорог.
Чуть-чуть у Бога сил попросим
И ступим на родной порог.
- Да, да! Уже я вижу, Катя,
Конец тяжёлого пути.
Одно молю: к родимой хате
Детей здоровых довести.
- Ты, Тося, не волнуйся болей.
Взгляни, как Аннушку несут.
Чужой кто сострадает боли,
Тот помощь не сочтёт за труд.
А наши дети незлобивы,
Они душою все в тебя.
Себя я чувствую счастливой,
Твою в них доброту любя.
И дед Антось от слов тех, ласки
Стихал, как малое дитя.
Больных душевно лечат сказкой,
Когда врачуют не шутя.


Повитуха

С лозой от Рёвзы шла старуха
Синицына. Там, под кустом,
Для Яся стала повитухой,
Лишь осенив себя крестом.
Ножом отрезав пуповину,
Лишь ниткою её схватив
И в свой передник из холстины
Укутала. - Как сын красив!
Сказала Лите, улыбаясь.
- Родимая, вставай! Идём.
Тут холод сгубит жизни завязь,
Сынку скорее нужно в дом.
Хоть твой… Какой дом парадихи
Из бывшей бани без печи?
Что дал отец… «Князь», с виду тихий,
Да как поступки горячи.
Рожденье человека свято.
Не плачь! Пойдём ко мне. Смелей!
Пусть наша хата тесновата,
Зато в ней и душе теплей.
Прошло с неделю. Толокою
Слепили Лите в бане печь.
И в бане, ставшею избою,
Осваивать Ясь начал речь.
Кормила мама и лечила.
Как колыбельную, звеня,
Полей мелодии учила
Под песню-грусть «не для меня».


Ясли

Всем жизнь была суровой прозой
В зимы две первых, две весны,
И в ясли летние колхоза
Детишки к Бейской свезены.
В песке возились все, в соломке
И долго б, видно, длилось так
Под храп хозяйки-няньки громкий
Яськом играть стал злобный хряк.
Случайно, видно, приглянулся,
За рубашонку стал таскать.
И к жизни Ясь бы не вернулся,
Скончался бы, когда б не мать.
Она работала за речкой:
Колхозный там ячмень поспел.
Почуяло её сердечко.
Уж не кричал Ясь, а сипел.


Награда

"Срочно в колхоз! Всем собраньем!"
Гнал сам Поскрёбкин, как Сталин.
Долго искали название,
«Правдой» под утро назвали.
Зубарев был председателем
Избран решеньем собранья.
Слыл у крестьян не мечтателем -
Дела крестьянского знаньем.
Тут и заботы весенние
Встали, лишь пашня созрела.
Но продолжаются прения,
Как делать новое дело.
Все сто процентов охвачено,
Всё стало общим, колхозным.
Сколько же нервов потрачено,
Землю вспахать чтоб не поздно.
Справился с нивою сеятель,
Всходы, стеной колошенье.
Рысью райкомовский деятель
Рыскал: искал упущения.
Всем он давал указания
Под руку голосом зычным,
Но по крестьянскому знанию
Хлеб уродился отличный.
Зреют хлеба, наливаются,
Вот и уборка приспела.
Зубарев бьётся, старается,
Споро наладить чтоб дело.
Хлеб сжать серпами и косами,
Обмолотить и провеять.
А представитель доносами
Бьётся, изводит Сергея:
«Выполнен план, перевыполнен
Всех госпоставок и хлебных.
Зубарев с властью не искренен,
Слов не достоин хвалебных.
Знанья крестьянские мнимые
Власти суёт, чтоб прикрыться.
Я ж запретил им озимые
Сеять и рожь, и пшеницу.
В марте второй, я с них выдую,
Хлебушек есть у колхоза.
Бьюсь с председателем, гнидою,
Против стоит, как заноза.
Снять его как саботажника
Я предлагаю райкому».
- Выглядит дело неважненько –
Первый заметил с истомой –
Узость крестьянского знания – 
Партии камень на шею,
Явный разброд и шатания.
Выговор вклеим Сергею.
Лишь возвратясь с совещания,
Чтобы от зла защититься,
Сеять сказал на собрании
На зиму рожь и пшеницу,
Ибо лишат даже семени.
- Власть к посевной нашей слепа,
Взмыв в реквизиции стремени,
Снова оставит без хлеба.
Снегом ночами холодными
Кутают поле завеи.
"Снова не будем голодными!"
Сердце ликует Сергея.
Снежною шубой укутана,
Выстоит озимь до солнышка.
Лето ж случилось распутное:
Дождь так и лил, как из вёдрышка.
Сколько волнения вложено,
Чтобы зерно наливалось, поднялось;
Золотом всхожее полюшко заволновалось.
Клонится налитым колосом
В пояс наградой крестьянству.
Гладил Сергей, словно волосы
Женщине, поле убранство.
За урожай тот невиданный
Пусть и с райкомом не ладил
Зубарев властью с обидами
Всё же представлен к награде.
Хлеб в реквизиции пламени
Выстоял, радостно зрея.
Орденом Красного Знамени
Грудь засверкала Сергея.


Пожарище

А Литу с хутора, жалея,
Сергей, сестры муж, в свой колхоз,
Скарб толокою без затеи,
Избу и Яся перевёз.
Дом на пожарище сложили,
Где печь с трубой была цела,
Соломы маты дверью были
И праздник был им день тепла.
И дверь бы сделал дядя тоже,
Да кулаки путь перешли:
Не стало дяденьки Серёжи,
Его в лесу подстерегли.
Из Чаус ехал с совещанья
В Отражье Зубарев Сергей.
- Стой, председатель! Со стараньем
Ты заигрался. Слазь с саней!
Здесь пристрелить его и крышка!
Кричал бежавший год назад
Сосед-разбойник Драпкин Гришка.
- Ну, нет! Помучится пусть, гад!
В начальство лез, где потеплее! –
Пронзила злыдня злая речь –
- В тепло хотел?! Сейчас погреем!
Связать, на сани и поджечь!
Сергея, оглушив прикладом,
Связали, бросили в возок
И сено подожгли в нём гады;
Гнедко рванулся со всех ног.
В Отражье сани, словно факел,
Вкатил огнём взбешённый конь.
И стар и млад, увидев, плакал,
Что с дядей сотворил огонь.
Негодовали, не поверив,
Что их защитника уж нет.
Но схвачены убийцы-звери,
Расстрел - суда им был ответ.
А тётя Варя воем выла:
- Как мог оставить нас Сергей!
Чтоб вырастить, где взять мне силы
Мал мала четверо детей?!
С зарёю Лита на работе.
Ясь, чтоб сбить холода кошмар,
Сам на печи о ней в заботе
Развёл огонь. И мать пожар
Душой почуяла, вернулась,
Чтоб вдругородь спасти сынка,
Схватив за шиворот, швырнула
На снег босого, как щенка.
А следующую весною,
Ручьями лишь зима пошла,
Мать в Заболотье толокою
С Отражья дом перевезла.
Поставила через дорогу
Напротив, где жил Яся дед.
Вновь хатка-баня, слава Богу,
Спасала от ненастья бед.
Без мужа непрерывно беды
Наносят женщине удар.
Всем, кто гоним судьбой по свету,
Два переезда, как пожар.


Возвращенье

Дорога, вечная дорога.
Ты - испытанье не для ног,
Сердца уводишь от порога
И возвращаешь на порог.
Желанна ль, не желанна ль тропка –
Начало всякого пути.
С мечтой легко бежать торопко,
Но тяжко без неё идти.
Невыносимо безнадёжен
Насильем вызванный поход
И каждый шаг безмерно сложен,
Когда из дома он исход.
Но на дороге без насилья,
Где лишь любовь ведёт домой,
Какие вырастают крылья
Надежды, веры… Боже мой!
Усталости как не бывало
И удлинить хотелось день,
Чуток ещё пройдя, хоть малость,
Быстрей дойти чтоб до Лапень.
Уже белей берёзки стали
И золотистее луга,
И ближе, голубее дали,
И звонче птичьи голоса.
Уже в мечтаньях осязаем
Домашний радостный уют.
Так нас несут мечтаний стаи,
От мыслей ноги отстают.
И то ль в том близости причина,
Предчувствие ль тому вина:
Со взгорка, сразу за ложбиной,
Деревня милая видна.
Быстрей, быстрей бежать охота,
Скорей ступить на свой порог,
Но держит, путается что-то,
Как гири у ослабших ног.
И гложет, гложет червь сомнений,
И возрастает непокой,
И дальше кажутся Лапени,
Хотя до них подать рукой.
- За пятым домом наша крыша... –
Сказал с сомненьем дед Антось.
- Но что-то я её не вижу...
- Ты, Тося, сомневаться брось!
Куда наш дом деваться может?! –
Жена в ответ, а в сердце стук.
Прошли два дома, третий... Боже!
Что их глазам открылось вдруг:
И признаков не стало дома -
Среди бурьяна печь, да сад;
Деревня вся в слезах разгрома,
Куда с тоски не кинешь взгляд.
Пуховских дома нет и Нужных,
Дом Абрамовича исчез;
Вся улица сплошь в ямах, лужах,
А дворища - бурьяна лес.
Соседи помогли Антосю:
Кто взял парней, кто дочерей.
Так в людях испокон велося:
В нужде, в беде спасать людей.
Все помогали толокою
И лес спилить, и сруб срубить,
И перед самою зимою
Дымок завился из трубы.


Папа

Не отдохнув с пути минутку,
О Лите Юзя расспросил,
Заволновался не на шутку,
К ней полетел что было сил.
Бежал, не чуя ног, доколе
Не проскочил знакомый лес
И шлях, и Заболотья поле:
Несла любовь - мечта чудес.
Мечта в моменты всех страданий,
Мечта тяжёлого пути
К ней, милой, что резвее лани,
Мечта прижать её к груди.
Мечта любви в канала яме,
Когда он в тачке землю вёз.
Ясь ревновал то маму к папе,
То папу к маме аж до слёз.
Так плакал он за Рёвзы горше
Под ласковой рукой его,
Что папа любит маму больше,
Чем Яську, сына своего.
Не слыша папы объяснений
Навзрыд просил: - Возьми меня!
К тебе хочу лишь на колени
И ночью, и в теченье дня!
Но скоро папу снова взяли,
С дядьями в ссылку увели.
Сказали: - Мало на канале
На тачках вывезли земли.
А деду Тосе срок скостили:
Какой работник дед больной.
Но молодые ж в полной силе.
Отец пришёл перед войной.
"Мой папа, папка!"  Как кузнечик,
 Ясь прыгал, громко ликовал,
Когда с ним мастерил скворечник
И на сирени привязал.
На завтра… нет для слёз предела:
В скворечник не летят скворцы.
Какое Яcю было дело,
Что у скворцов уже птенцы.
И хоть скворец пел на сирени,
Чем по утрам его будил,
Но слёзы и комок сомнений
К глазам катился из груди.
Готов был распускать он нюни,
На дом скворца пустой взглянув,
Но гром беды: в конце июня
Ушёл вновь папа… На войну…


Крестьянская радость

В сердцах всегда растёт волненье
Весной, лишь схлынет ледоход.
Почти стиралось уж значенье:
Своё ль колхозное растёт.
Хлеба же в рост тянулись дружно:
С пшеницей рожь стена к стене.
Судачили: "Ждать хлеба нужно
Богаче урожай вдвойне".
Готовить надо лобогрейку,
Косилки, косы и серпы.
В срок с жатвой справиться сумей-ка -
Не будешь для гостей скупым.
Поля колхозные морями
Раскинулись как видит глаз,
Суля богатыми дарами
Для госпоставок и в запас.
Уже, волнуясь, колосились
Пшеница, рожь, ячмень, овёс.
Единоличники просились
Принять их, как и всех, в колхоз.
А рожь колхозной тучной нивы,
Стеною… вымахала рожь!
Такую рожь без коллектива
Единолично не возьмёшь!
Уже тяжёлыми казались
Колосья, будто бы вальки.
Лишь у тропинок попадались
Девчат забава - васильки.
Срывая их, сказал в раздумье
Дед Алексей своей жене:
- На поле глядя, я подумал:
Богатый хлеб. Вдруг вновь к войне?...


Суматоха

Хлеба живою панорамой
Звали крестьянские сердца,
Но эшелоны к фронту прямо
Везли их к смерти без конца.
В двери распахнутой вагона
Плывут то поле ржи, то льна;
От перегона к перегону
С тревогой спорит тишина.
Овёс, пшеницу и гречиху
Хранит лишь жаворонка звонь,
А поезд мчит навстречу к лиху
С тоской надрывною гармонь.
И не один состав стремится
Людей в Сухиничи свезти,
Чтоб безоружных изловчиться
Под бомбы Фрицев подвести.
Погибли Павел и Володя
У Юзи прямо на глазах,
А их комдив бежал, нашкодив,
Людей согнавший вертопрах.
Метались люди меж вагонов,
От бомб кидаясь, кто куда.
И взрывов не слыхать от стонов,
И кровь стекает, как вода.
А мессершмидтов вой неистов
Шёл снова за волной волна,
Была охотой для фашистов
Та вероломная война.
Чтоб скрыться от расстрелов с неба
Из поезда на всём ходу,
Солдат летел в объятья хлеба,
Пытаясь упредить беду.
Но мессер беззащитных в поле
Свинцовым поливал дождём
И в небе злобное раздолье
Никто не прерывал огнём.
Враги мгновенно окружили
Солдат, оставшихся в живых,
В конюшню раненых закрыли,
К двери приставив часовых.
Порвав нательные рубахи
В бинты, перевязать всех чтоб,
Их Юзя разогнал все страхи,
Решившись увести в подкоп.
Ржи помогла стена густая
До леса тайно доползти.
И утром зря фашистов стая
Пыталась их во ржи найти.


Санвзвод

Изранены и безоружны,
Скрываясь, шли, ужом ползли
И каждый верил: будет нужным
В смертельный час родной земли.
По всем дорогам, поселеньям
Их ждала смерть - фашизм зверел,
Не ведая, что ночь плененья
И у своих сулит расстрел.
Уже поставили их к стенке
И особист от зла синел,
Но, подкатив, комдив на «Эмке»
Спас: - На войне, как на войне!
Отставить! Да, моим запретом.
Ты что ли завтра на заре
Один сумеешь с пистолетом
Сдержать фашистов на Днепре?!
И особист вмиг сник, конфузясь.
- А кто из вас лечил народ?
- Я! – Доложил, чеканя, Юзя.
- Похвально. Принимай санвзвод.
Рвались фашисты к переправе,
Бомбя, в атаку шли не раз.
Полуживого переправил
Сам Юзя особиста спас.
Почти на месяц задержали
Фашистов, рвавшихся вперёд,
И весь в лицо солдаты знали
Отважный санитарный взвод.
Их знали плащ-палатку, флягу -
Всё, санитар чем снаряжён.
Медалью Юзя "За отвагу"
Комдивом лично награждён.
Но отступили. Отступая,
Катились быстро на восток.
И Юзя, не остерегаясь,
Спасал людей в боях как мог.


Война

Война гремела, грохотала,
Грозя грозой из-за Днепра.
Ватаге ж звонкой дела мало:
За земляникой детвора.
Гурьбой весёлой, беззаботной
В Тимоховский вкатила лес.
Им взрослых ни к чему заботы
В раздолье ягодных чудес.
А ягод! Сколько ягод было:
Поляна вся красным красна.
И аромат такой был силы,
Какой лишь в сказках, снится снах.
Столь земляники красной, спелой -
Ступить нельзя, не раздавив.
Измазанных, шутя, хотелось
Пугать: "Смотри! Лицо в крови!"
Смех через край – беды обличье.
Набрав до верху кузовки,
Скатились к Рёвзе стаей птичьей
Попить, умыться у реки.
Вдруг небо всё в тревожном гуле
От самолётов грозных стай.
Войсками лес набит, как улей,
Всех гул, как гром, врасплох застал.
Одних солдат недоодели,
Другим же форму лишь дают:
Штаны, пилотки и шинели,
И вещмешки – солдат приют.
Дымятся кухни на колёсах,
Мелькают ложки, котелки.
Политручок детскоголосый
Советует: - Не дрейфь, сынки!
Фашист, он глупый, туповатый,
Ведь прёт не в гости, не к родне.
Мы ж не штыком его, лопатой
Огреем мигом по спине.
Известно ж: мы народ былинный,
Народ, в бою непобедим.
Гнать будем фрица до Берлина
И там разделаемся с ним.
Боец заметил седоватый:
- Мы евто не сочтём за труд.
Когда же, окромя лопаты,
Винтовку со штыком дадут?!
Да не мешало б и патроны,
Лишь в рукопашной, друг-приклад.
Стрелять же станут, ветрогоны.
Тут без патронов бой не в лад.
А мессер вдруг, скользя по елям,
Пройдя почти по головам,
Свинцовой сыпанул метелью.
И стон, и крик, команды гам.
Ревели мессеры, взмывая,
Бросая бомбы, точно град;
В лесу кромсая, разрывая
Солдат, детей ли - всех подряд.
И кровь, и капли земляники
В момент смешалися в лесу.
Головотяпство - грех великий,
Когда опасность на носу.
Солдат власть держит за баранов,
Так ей командовать с руки.
Бежали командиры рьяно,
А впереди - политруки.


Лава

Глядеть обидно, стыдно было
До слёзной тягостной тоски,
Как безоружными уныло
Шли под конвоем мужики.
Голодные, полуодеты,
Гадая, кто в том виноват,
Сплошь сельские, в разгаре лета,
Колонной шли полусолдат.
Шли зло нестройными рядами,
Шли в плен унылою толпой.
Поля ж их зрелыми хлебами
Звали крестьянскою судьбой,
Звали разливами пшеницы
И золотистой спелой ржи.
Под дулом жнут солдатки-жницы,
С врагом колючи, как ежи,
Спеша краюшку от обеда
Дать пленным с риском на ходу,
Чтоб, чуть замешкавшись, отведать
Приклада на свою беду.
За выкрик возмущённый с матом,
За хлеб, отодвигавший смерть,
Фриц очередью автомата косил,
Чтоб все боялись впредь.
И ежедневно вновь облава
Крестьян колонной гнала в плен.
Фашист катил взбешённой лавой,
Жизнь Чаус выжигая в тлен.
Прошла неделя так, другая.
Когда ж пленили всех солдат,
Облавы новые, пугая,
Евреев брали всех подряд:
От грудничка и до старухи,
И немощного, кто еврей,
Сгоняли в яму у Дранухи,
Расстреливая поскорей.
За Пронею карьер песчаный
Был кровью залит до краёв.
Жизнь убивает неустанно
Фашизм, как дикое зверьё.
Пять тысяч жизней, как в рулетку
Сыграл безжалостный расстрел.
Ясь, синеокий шестилетка,
Случайно чудом уцелел:
Орлов, крестьянин спас, возница,
Русоволосый старичок;
Рискуя сам, сумел решиться
Сказать:- Он мой родной внучок!


Шнель арбайтен

- Налетела вражья стая...
Размышлял дед Алексей -
Колос уж зерно теряет,
Льёт на землю, как ручей.
Ксеня, что-то вдруг пшеницу
Медлит жать вражины власть.
Кто ж над хлебом так глумиться?
За него ж шли жизни класть.
И, как сглазил, все лентяи
И бандитов жадный сброд
Записались в полицаи
С немцем грабить свой народ.
Их нахальных и бесстыжих
Набралось, как в горе вшей,
У бабули Ксени рыжий
Фриц рвёт серьги из ушей.
Та от боли закричала,
Ясь с ней вместе что есть сил;
Немец бабу штык-кинжалом
В сердце самое пронзил.
А затем из автомата
Он бабулю прострочил;
Так, за серьги с бриллиантом
Бабу жизни Фриц лишил.
"Матка яйка, матка млеко,
Шнеллер шпик ун шнеллер брот,
Ду гросстмутер ист калека.
Шнель арбайтен швайнент скот!"
Выгоняет всех прикладом,
Плетью, пулею, штыком.
Хлеб убрать колхозный надо,
Чтоб кормить немецкий дом.
Жать на поле золотое,
Не свою кормить страну,
Всех согнали под конвоем,
Чтоб в неволе спину гнул.
Все здесь: вдовы и девчата,
Старики и детвора
Жнут серпами. Не награда,
Страха гонит их жара.
Жнут, согбясь, под страхом смерти.
"Шнель!" Орут на них: "Мальчать!"
Сапогом в живот, как черти
На сносях бьют Яся мать.
Соли, пота, слёз в неволе
Полем тем река лилась
И не только кровь мозолей
В хлеб тот горький пролилась.


Теряя силы

Чернее тучи зло бесилось,
Стегала смерть, как молний всплеск.
Дивизия, теряя силы
В боях, оставила Смоленск.
Лишь у Подольска зацепилась,
Уже на подступах к Москве
«Блиц» встал, чтоб гадине постылой
Хвост подтянуть свой к голове,
Своё наполнить жало ядом
К моменту хищного броска.
Хоть цель была совсем уж рядом,
Была ей схватка не легка.
Здесь встал фашизм с его полками,
Пеняя на мороз, да снег.
Дивизия ж с сибиряками
Остановили гада бег.
В те дни решительных сражений
Отпор фашизму первый дан.
Санвзвод спас от обморожений
Солдат и от смертельных ран.


Удача

В грозу душа у Яся плачет
От грома детскою слезой,
Не всякий день бывал удачен
В огне с военною грозой.
Пришлось скрываться, чтобы выжить
С шести лет вплоть до девяти;
К земле при взрывах жаться ближе,
Чтоб душу детскую спасти;
Скрываться в погребе, под печкой,
Среди ботвы картошки гряд.
Казалась жизнь угасшей свечкой,
Коль рядом бомб взрывался град.
Играть с карателями в прятки
Под крики "Хайль!", овчарок вой,
Бежал, спасаясь, без оглядки
Под посвист пуль над головой.
И жизни потеряв реальность,
Не знал где, как спасалась мать;
Но знал, как скрыть национальность,
Как немцев донором не стать.
Знал: попадёт фашистам в зубы -
Всю высосут до капли кровь;
Не раз, на дно скатившись клубом,
Благодарил заросший ров.
Неделями питался рожью,
Луща зерно из колоска;
Страх выступал гусиной кожей,
Как ночью пил из родника.
Но всё ж под осень на рассвете
Зацапал Яся полицай:
Попался, как другие дети,
В скирде овсяной невзначай.
Все там зерном овса питались
И, норы выкопав в скирде,
В укрытиях спокойно спали,
Забыв, что быть облав беде.
Их, как мышей, переловили
И тех, кто скрыл нору, как крот.
С тех дней возницами возили
Наш хлеб, им, на фашистский фронт.
В пути, чуть что, овчарки рвали,
Прикладом били, как кнутом.
Обоз немецкий защищали детишки,
Став живым щитом.
Ведь были то родные дети
Отцов иль братьев-партизан,
Конвой шагал же без отметин
Смертей и даже мелких ран.
Но зазевался малолетка -
Стреляли, скармливая псам.
Пинали Яся там нередко,
Досталось и его глазам:
Когда овчарками травили,
Под шмайсера густым свинцом,
Пеньки сожжёных трав вонзились
В глаза, как прятал он лицо.
Там, на дороге, по которой
На фронт возил фашистам хлеб,
Под пуль и взрывов перебором
Ясь выжил, но почти ослеп.
Незрячесть стала вдруг удачей
Хоть разлилась беды грозой.
Душа ж его при грозах плачет
Досель недетскою слезой.


Бои за Бор

Прошли невзгоды отступлений
И во второй смертельный год
Воспряла радость наступлений,
Атак и отдыха черёд.
Хотя фашизм и отогнали
От сердца Родины, Москвы,
Ещё не знал со штабом Сталин,
Как сохранить союз живым.
Ещё сомнения терзали,
Лишь зрел в умах боёв накал:
Как танковым напором стали
Ударить так, чтоб враг бежал?
Как, изловчаясь в железной сшибке,
Сломить фашистов, наконец.
Генштаб оплачивал ошибки
Ценою любящих сердец.
Промашек в планах было много,
Атак под Ржевом перебор.
В ночной атаке, но уж с Богом,
Отбили вновь деревню Бор.
В восьмой раз Бором овладели,
Но фрицы выбили опять.
Из дота били и шрапнелью,
Да так, что раненых не взять;
А не сдержали санитаров.
И те ползли, стелясь пластом;
Под артиллерии ударом
Спасли всех раненых. Потом
Глядят у вражеской траншеи,
Где дот бил зло, наверняка
Живой израненной мишенью
Привстал их командир полка;
Лишь повернуться попытался,
Чтоб, ниц упав, к своим ползти,
Огнем дот бешено взрывался
И к жизни отрезал пути.
Кто выползал помочь, враг ранил,
Но под прикрытьем снежных лоз,
Сдержав кровотеченье в ране,
С гранатой Юзя вновь пополз.
За трупами лежал, как мертвый,
Минут и мин теряя счет;
Близ дота, где мертвец четвертый,
Стаился для рывка вперед.
Бросок. Разрыв гранаты в доте
И пулеметный прерван шквал.
Жизнь комполка уж на излете,
На плащ-палатку Юзя взял.
Вмиг новая полка атака
И вновь деревню полк отбил,
И комполка с обиды плакал,
Что в бой идти не стало сил.
А Юзя полз меж минных взрывов,
От ран почти теряя жизнь;
Но вылазка была счастливой,
Так с комполка они спаслись.


Мена

Смерть стужей свистит над снегами,
Снарядами – злостный мороз;
Фашист, с ног стащив, сапогами
Меняется: смертно промерз.
За валенки в дырах, заплатах,
Их дед износил уж совсем,
Дает сапоги и в доплату
Немецких конфет «Монпансье».
Антось сомневается в мене:
Не стоят опорки сапог.
Солдат же: - Румын я, не немец,
Голодный, от стужи без ног.
К Антосю метнулася Катя:
- Отдай! Иль накличешь беду!
Анютка ж кровиночка в хате.
Пристрелит, с ума я сойду.
Дед валенки снял. Не решаясь,
Обувку и хлеб подает.
Солдат же, от слез заикаясь:
- Спасибо! Вы добрый народ!
И счастье двойное сбылося:
Антось сапогам очень рад,
А в валенках с хлебом Антося
Уехал согретый солдат.
И бабушка Катя воспряла:
- Ты слышал, Антось, в феврале
Невестка девчонку рожала,
За ангела, бают, милей.
Под мышку конфетку запрятав
От бабы, обнову одел,
Шмыгнув потихоньку из хаты,
Дед к внукам с гостинцем летел.
Он Яся любил той любовью,
Что может весь мир обогреть;
Ко внукам с родимою кровью
Спешил, не предчувствуя смерть.
Дед в Заболотье из Лапеней
В немецких бежал сапогах.
Гнал час комендантский злой тенью
Вдогонку, скользящий в снегах.
Уже подходил он к деревне,
Оставив застуженный лес...
- Но штеен! – со злым повеленьем
Пред ним встал финн в форме СС.
И выстрелил в деда, не целясь,
Снег красится кровью в круги.
Страшась белорусской метели,
С ног деда финн снял сапоги.


Затишье

В слепых атаках лобовых
Не взять нам Ржева укрепленья.
Был Жукова приказ: «Живых
Сим запрещаю истребленье!
Не множьте численность потерь
Бессмысленных и бесполезных!»
А Юзю с комполка теперь
Лелеял госпиталь болезных.
Там комполка писал тотчас
Рукой израненной, в палате
На Юзю, что атаку спас,
Сам представление к награде.
Комдив же Красную Звезду,
За мужество вручая орден,
Сказал: - Отвёл полка беду.
Носи, сержант, награду гордо.
А полк тем часом обучал
Вновь принятое пополненье
Как в бой идти не сгоряча,
А просчитав план наступленья.


Усмирение

Днём в Заболотье канонада
Рвёт в клочья признак тишины;
В ночь партизан бой, пули градом
И взрывы «рельсовой войны».
Ираков, полицай ретивый,
Спешит фашистам подсказать,
Что заболоцких это взрывы,
Но кто впотьмах не смог узнать.
Устроил ночью мститель точный
У полицая спрос за грех,
А утром уж каратель срочно
Сгоняет к виселице всех
Глядеть, заложников как мучит
Власть зла удавкою петли.
Сердца родных жжёт болью жгучей,
Что жизнь спасти им не смогли.
Днём держит гнев штыков преграда,
Ночь месть вскипает, как вулкан:
Громит карателей расплатой
В ночной атаке партизан.
И новой ночью нет покоя:
В Ресте разгромлен гарнизон,
Взлетел над Пронею-рекою
С живою силой эшелон.
С утратой фрицы озверели,
Что фронтом стал глубокий тыл:
Бомбят Голынщину недели
И заболоцкий лес Задынь.


Ржевский перелом

Под Ржевом полк громит с боями
Фашистов, чтоб навек легли.
А те цепляются когтями
За хлеб не их, чужой земли.
В рубеж последний обороны
Клещом вцепился наглый гад;
Сам Гитлер каркнул, как ворона:
«Шаг к смерти – каждый шаг назад!»
Но не хватает силы гадам
Стоять в сплошь выбитых рядах:
Окружены под Сталинградом,
От Ржева гонит смерти страх.
И наши в вечность здесь шагнули:
За Русь и жизнь сложить не жаль.
А Юзю орден спас от пули,
Отбивший со звезды эмаль.
Но с раною груди сквозною
Он в госпиталь опять попал.
Со шва на ране новизною
Свой полк у Прони лишь догнал.


Налетели

«Вы свободны!» - загалдели
Немцы, будто бы грачи,
В Заболотье налетели
Жадной стаей саранчи.
И не только хлеб, да мясо
Съели за год по пути
Все заначки, все запасы,
Новый хлеб не дав растить.
Всё прощупали штыками:
Пашню, сено, хлев, постель
Под больными, стариками -
«Шнель! Авшнейн швайне, шнель!»
Всё сгребли: сатин и ситцы, и фабричное сукно,
Домотканое годится им, льняное полотно.
Всё что годное, изъяли
Фрицы Фрау, да себе.
Люди снова лён трепали,
Кросна ставили в избе.
А продуктов меньше, меньше,
Их источник иссякал.
Хлеб растить не участь женщин,
Где навис врагов оскал.
- Завистью не прокормиться – 
Сетовал дед Алексей –
- Можно б вырастить пшеницы
Сколь двух армий силой всей?


Над Басей

Под метлу угнали из деревней,
Под конвоем на рытье траншей
Всех: девчат, солдаток, старцев древних,
Матерей отняв у малышей.
Фриц нагнал в подмогу полицаев,
Вмиг с деревни сделавших Содом;
Латыши, бендеровцы злой стаей
Принуждали разбирать свой дом,
А из брёвен строить фрицам доты,
Блиндажи над Басею-рекой.
В бруствере траншей их переходы
Дом свой зарывать своей рукой
И не сметь противиться насилью:
Поднял голос – жизнь не уберечь.
Полицаи-изверги бесились,
Налетая на сельчан, как смерч,
И несли с собою смерть, увечья,
Радуясь, как в играх малыши.
Нелюдям обличье человечье
Не присуще, как и боль души.
Евдоким, единоличник цепкий,
Не терял достоинства в лице:
За протестный взрыв ругательств крепких
Еле выполз с пулею в крестце.
А его Марию вместе с детьми
Увезли, как скот, в свой фатерлянд.
Фрау Берта их частила плетью
За работу и понурый взгляд.
Но вставала мать собой, мертвея,
Заслоняла деток чуть живых.
Трусом жить – не стоит жизнь затеи,
Материнских схваток родовых.


Ожиданье

Слышна в деревне канонада,
Как грома вешнего раскат;
Освобожденья как награды
Ждал хлебороб, войной распят.
Бои за Путьки шли недели...
Но дрогнул, откатился фриц
От Прони к Басе, где засели
Фашисты в тысячах бойниц.
В Бардилах, Чаусах, Высоком
В эшелонированный фронт,
В трёх линиях сплошных окопов,
Где круча им – защиты зонт.
А на церковной колокольне
И дот, и наблюденья пункт;
Ударить чтоб прицельно, больно,
Лишь русские на штурм пойдут.
С террасы всё как на ладони,
Видны ползущие войска,
Им поймы гладь – смертей бездонье,
Преградой смертною река.
Бессмысленно бойцу-рубаке
По пойме на врага бежать.
Ночные вылазки, атаки
Войск русских обращались вспять.
Бомбили и прямой наводкой
Стреляли по церквей дворам,
Но фрицам не вцепиться в глотку:
Спасает православный храм.
Опять бомбёжка за бомбёжкой,
Из-за Заречья артналет;
Кирпич церквей стал мелкой крошкой,
Но фриц позиций не сдает.
Придумал Юзя выход ловкий
В тыл немцев в Чаусы зайти:
- Я знаю брод у Петуховки,
Хочу с разведкой сам пойти.
- Чем в лоб удар, в обход получше –
Сказал комдив - Давно пора.
Уж фрицев выбили «катюши»
Под Оршей с берегов Днепра.
Идите. Если, путь разведав,
Мы немца выбьем с рубежа,
Удар, как гром, в свой тыл изведав,
Фриц зайцем пустится бежать.


В разведке

Прошло черемухи кипенье,
Уже река не холодна
И соловьев шальное пенье
Волнует кровь сердец до дна.
О пушки! Как не говорите
О близкой смерти на войне,
А Юзя думает о Лите,
Рисуя близость встречи с ней.
И шли бойцы ночною тенью
Под взрывы, всполохи зарниц,
Теряя бдительность, терпенье
От песен в жизнь влюбленных птиц.
Шли с Петуховки к Голочево
На шаперевский переезд,
А после вдоль железки слева
С Велейки на Ильмовский лес
Пойти рискнули. - Там засада! –
В деревне предостерегли –
- В Ильмовский лес битком снарядов
Для фронта фрицы навезли;
Да и соседний лес, Глушину,
Фашисты стерегут, как глаз.
Там их фауст-патроны, мины,
Ракеты и гранат запас.
Разведка в ночь левее шляха
Урочищем зады прошла,
У Рёвзы, словно росомаха,
В овраге на день залегла.
Где доты выявили точно,
Где пункт командный основной
На карту нанесли и срочно
Назад к дивизии родной.
Когда ж разведка, сделав дело,
Шла мимо Заболотья вновь,
Увидеть Юзе не терпелось
Детишек и свою любовь.
Увидев из кустов покрова
Застыл сражен, как столбняком:
Деревню, будто бы корова
Слизала жёстким языком.
От старых хат и новых срубов
Нигде не стало и следа,
Стояли лишь печные трубы
Как смерти жуть – войны беда.
А соловьи какою трелью
Солдат пытали о любви:
«Весна! Вы что ж все озверели,
Купаясь всласть в людской крови?!»


Изгон

Разведка нанесла добротный
Фашистских укреплений план.
Побатальонно и поротно
Приказ о выдвиженье дан
С тем, чтоб к пяти утра у дотов
В тылу противника залечь;
А в пять задвигалась пехота,
Вниманье немцев чтоб отвлечь.
В пять десять русских самолёты
Пошли Ильмовский лес бомбить
И в ту ж минуту артналетом
Глушину начали громить.
Разрывы мин, гранат, снарядов
Усилил бомбовый напалм.
Так за спиной взрывались склады,
Что фриц подумал: «В ад попал!»
И в этот миг по дотам с тыла
Ударил русский град гранат.
Бежал фашизм как зверь постылый,
Скуля, в свой фатерлянд назад.
Здесь Юзя отличился снова:
Влетев в штабной фашистский пункт
С гранатами, вскричал сурово:
- Сдавайся! Хенде хох! Капут!
За штаба офицеров свиту,
За планы будущих боев
Дивизии, здесь в пух разбитой,
В плен знамя взятое её;
За мужество в атаке чаде,
За подвиг, точно честь, святой
Приставлен Юзя вновь к награде
Второю Красною Звездой.


Агония

Бежали фрицы по-шакальи,
Поджав хвосты почти к груди;
В звериной злобе пасть оскалив,
Жгли всё живое на пути:
Дотла деревни выжигали
С детьми и старцами в домах;
Свечой горящих добивали –
Палач не вздрогнет, сделав взмах.
Эдемским Левковщина садом,
Казалось, как букет цвела;
Но вдруг мгновенно стала адом
От немцев варварского зла.
Фриц-поджигатель с огнемётом,
Чтоб Левковщины сжечь дома,
Спешил как хищный зверь намётом:
Со зла легко сойти с ума.
Детей-возниц, что под конвоем,
Загнали край села в гумно;
Живыми сжечь чтоб перед боем,
Фашистом было решено.
Но трус-конвой сбежал, спасаясь,
Спасались дети, с ними Ясь;
Бежал, почти что задыхаясь,
В дыму от смерти хоронясь.
Хоть смерть вокруг гремела градом,
Трещал от взрывов небосвод;
Но Ясь заметил детским взглядом,
Как немцы спешно пулемёт
Тащили на гумно, стараясь,
Чтоб русских выкосить свинцом;
Когда людей с огня спасая,
Свою не видят смерть в лицо.
И на вопрос солдат: «Где фрицы?»
Воскликнул Ясь: «Там! На гумне!»
Чтоб в рукопашную сразиться,
Бойцы ползли как в страшном сне.
Прокравшись, бросили гранаты
И враг отпрянул кувырком;
Кто бил прикладом, кто лопатой,
А кто по-русски – кулаком.
Пинком погнали фрицев сразу
За Днепр и за Березину так,
Чтоб фашистскую заразу
За Вислой в Рейн пустить ко дну.
Следы от крови, на душе нечисто
И болью разрывает грудь;
Следы зовут: «Добей фашиста,
Чтоб не воскрес когда-нибудь!»
Вдоль фронтовых дорог повсюду
Следы: лишь пепел, да бурьян,
Везде оставил след Иуда,
В предательстве бесстыдно рьян.
Спеша отнять у населенья
До крошки хлеб и до зерна,
Чтоб показать в порыве рвенья
Как шваль в предательстве верна.
А фрицы увозили жадно и хлеб,
И тучный чернозем,
Сгребая по пути нещадно
Всё в сумасшествии своём:
Иконостасы, гобелены,
Сосуд и крынку, и фарфор,
Кровь доноров-детей из вены
Вампир выкачивал как вор.
Жуть виселиц, да пепелища –
Свидетельство людской беды;
Хоть Тать, чтоб грабить волком рыщет,
Ему не скрыть свои следы.
Шёл Юзя, виденным разбитый,
Врага преследуя лютей,
Не повидав любимой Литы
И с ней оставленных детей.
И кровь вскипала в нём от злости,
Что фрицы хлеб детей жуют
И что непрошенные гости
Разрушили его семью,
И что могли забыть о хлебе
Детишки малые его,
А души их уже на небе,
Пред Богом молят за него.
Бил и под Минском Юзя фрицев,
Где тем устроен был котёл
И по следам зла колесницы
Под Кённенгсберг с полком пришёл.


После смерча

Когда вдруг смерч, развезшись у порога,
Разрушив жизнь, отринет прочь с грозой;
Грехи прощая, сменит милость Бога
Беды слезу счастливою слезой.
И оглядев всё то, что уцелело
И что разрухой кануло навек,
Хозяйски принимается за дело,
В беде живым оставшись, человек.
А кто с войною налетев фасонно,
Чтоб грабить, убивать и разрушать;
Повдоль дорог лежит, спустив кальсоны,
Возмездья не успевший избежать.
Лежит распухший, мухами изъеден,
Утративший величие своё.
Сказал дед Алексей: - Был фриц не беден:
Взгляни, носил шелковое бельё.
Оставил здесь овчарок-людоедов,
Чтоб догрызали всех возниц-детей;
Как падаль сам собачим стал обедом.
Сражён зла бумерангом, лиходей!
Дед поднял «Шмайсер», очередью стаю
Пугнул. Овчарки отошли невдруг.
- Гляди: в крестах железных грудь блистает,
А мясо обглодали с ног и с рук.
А вон еще лежит завоеватель,
Ведь мог бы сеятелем хлеба стать...
Прими их души, грех прости, Создатель!
Не ведали, что в зла вступали рать.
До Заболотья добрались под вечер.
Кружилось все у Яся в голове.
- Ни постелить, ни покормить вас нечем – 
Сказала Лита: - Ляжьте на траве.
А утром с дедом мы дрова поищем,
Поправим и растопим печь.
Вы ж соберёте щавлюка для пищи,
Да лебеды, чтоб пирожки испечь.
Прижались к мамочке и Ясь, и Динка;
К ним дрёма, мирно ластясь, подошла.
Подкинув дочку Валю, тетя Нинка
С начштаба санитаркою ушла.
Дед Алексей ворчал и очень злился,
Что Валю бросила родная мать;
Сам с внуками голодными возился,
А Литу отправлял свой дом искать.
Сказал: - Сруб увозили к Басе фрицы,
Там закопали брёвна в блиндажи
И, если отыскать их посчастится,
Мне будет где с внучатами дожить.
С сестренкой Динкой Ясь рвал щавель свежий,
Щи с крапивою чтоб в обед сварить.
Изладил дед колеса для тележек,
Их даже две сумел он смастерить.
Ясь с Валею-сестренкой в помощь маме
Тележками жердей понавезли;
Жильём стал погреб: сверху в стенках ямы
Закрыли ими просыпи земли.
Дед ревматизмом скручен был в дороге,
Но, сидя, делал все, в упорстве строг:
Захочешь хлебца – сделаешь безногим,
Достигнуть цели можно и без ног.


Треугольник

Письмо, фронтовой треугольник,
Мог весть лишь о жизни явить;
Как пересеченье символик
Надежды в том, Веры, Любви.
Надежды, как призрак, туманной.
Война, всюду смерть без конца.
Письмо и для Литы нежданно
Явилось от Юзи-бойца.
Жене он писал: «Скрутим фрица,
Коль в дом наш вломился, глумясь.
Я насмерть готов с ним сразиться,
Чтоб жили: ты, Динка и Ясь.
Ответь мне лишь, Лита родная,
Как жили и где вы сейчас?
Деревня разрушена, знаю.
Я видел всё сам без прикрас.
Такого не видеть во сне бы,
Что сделало злое зверьё.
Как жить вам без дома и хлеба?
Тревога рвёт сердце моё.
Я знаю, что зимняя стужа
Настигнет тебя и детей.
О, милые! Как я вам нужен
Сейчас! Как помочь бы хотел!
Но гадов клубок в Кенингсберге
Приказано нам раздавить.
Как только фашистов мы свергнем,
Всё сможем: и выжить, и жить.
Я верю, любимая, точно
Вернусь я с победой, любя.
Твой Юзя. Ответа жду срочно.
Целую детей и тебя!».


Ответ Литы

«Здравствуй, Юзя милый,
Я молюсь, любя,
Чтоб господни силы
Сберегли тебя.
Наш защитник-воин
Стерегись в бою,
Будь всегда спокоен
За семью свою.
Я любви, надежде
Всей душой верна;
Деткам, как и прежде,
Мать, тебе – жена.
Ясь вчера в печурке
Горсть нашёл зерна,
Диночка-дочурка
Кашляет, бледна.
Я твою кровинку
Лучше всех кормлю:
Хлеба серединку
Ей всегда щиплю.
Хоть, по правде чистой,
Не гостинец хлеб,
Он из трав, очисток,
Их достать мне где б?
Травку Дина, давесь,
Ощипала всю;
В жёрнах мелем щавель,
Клевер, да овсюг.
От такого хлеба
Крутит животы,
Врать не стану слепо,
Не поверишь ты.
А зерно жалею,
Ясь что смог найти,
На зиму посею
Рожь, чтоб развести.
Зимовать мы будем
В погребе отца.
Выживем как люди,
Зло не без конца.
Глянь, как Динка лапку
Обвила свою,
Приписал Ясь: «Папка!
Я с тобой в бою!»
Горем не разбита
Ждёт тебя домой
Любящая Лита,
Муж, спаситель мой».


Хлебец

В Германии загрохотали
Разрывы лишь авиабомб,
А хищных нацистов в запале
Бил страха и злобы озноб.
Как фурия, Берта влетела,
Взбешённо, в сарайчик с кнутом:
- Я что, дуист швайне, велела
Не путать детей со скотом.
Опять ты щенков своих кормишь
Мукою, что свиньям должна
Давать ежедневно по норме.
Где брать ее?! Нынче ж война!
Какое мне дело, скотина,
Что выродки сдохнут твои?!
Придут только с поля, кнут спины
Изрежет отродью свиньи!»
И яростно Берта терзала
Марию кнутом по спине;
И болью двойной отзывалась
За хлебец война на войне.


Школа

Школа – дом полуразбитый,
Что не дожёг злодей;
Из крафт-мешков бумага сшита
В тетради для детей.
На лавке, что совсем на входе,
Пред самою доской
Дружка два: Кондеров Володя
И Ясь полуслепой.
Здесь первый класс, второй и третий,
Здесь и четвёртый класс:
И азбуку здесь учат дети,
И дроби в тот же час.
Гроза-четверокласник Раков
Бьёт Яся: - На, слепой!
И Ясь бежит домой, заплакав,
С разбитою губой.
А Гроборова-заводила
С ватагою девчат
С засады Яся прутьем била:
- На! На, крот! Получай!
И издевался б долго, шкодя,
Девчоночий кагал,
Когда б однажды друг Володя
Дрючком не разогнал.
И Ясь задел, скорей с испугу,
Взмахнув на прутьев град
По ножке манькину подругу:
Слезам той сам не рад.
Во рву Ясь прятался три ночи,
Питаясь лишь травой.
Найдя, сказала мать: - Сыночек,
Не бойся впредь, родной.


Последний штурм

Чем дальше убийца-война
От края, где дом родной,
Тем слаще взывает весна
К жизни зелёной листвой;
Зазывно с весенних ветвей,
Гнездо призывая свить;
Всё звонче зовёт соловей,
Детей любя, выводить.
Страдая, взмолилась земля:
- В любви только жизни нить!
Засейте любовью поля,
Чтоб всходы любви любить!
Казалось, прошли все пути
Сражений с бедою злой,
Победы восторг ощутив,
Но встал Кёненгсберг скалой,
Стеною бетона, огня
На злобы лихой черте;
Призывам к смиренью не вняв,
Счёт множил людских смертей.
Вёл Юзя санбатальон
В злобную пасть сатаны,
Здесь орденом был награждён
«Отечественной войны».


Последнее бревно

С детьми в мороз на санках,
Без хлебушка совсем
Свозили спозаранку
Для дома брёвна все.
Но вот весна настала,
Дорогу развезло
Так, что рекою стала,
Хоть загребай веслом.
А дед ворчал, неволя:
- Да, Лита, тяжко, но;
Вези, пока не в поле,
Последнее бревно.
Ведь без него, ты знаешь,
Нам дома не собрать;
А грянет посевная –
Заставят плуг таскать.
Казалось, Лита вынет
С детьми из ямы кряж,
Бревно ж, в воде и глине,
Скользило вновь в блиндаж.
Но снова с Ясем, Валей,
С натуги все дрожа,
В надрыв, а всё ж достали
Бревно из блиндажа.
По грязи, льдистым краем
Везли, где снег лежал
И довезли… кто знает
Где сил людских межа.


Падение

Конец. Падение твердыни:
Лишь смесь бетона со свинцом
Кронштадта грозного доныне
Была в войне его концом.
Комдив упал на поле боя,
Когда развеялась гроза,
Глядели в небо голубое
Иссинерусские глаза.
Светло глядели, удивлённо,
С любовью Мир объять могли б…
И Юзя зарыдал склонённый…
Не смог помочь. Комдив погиб.
А рядом – немец синеглазый,
Раскинув руки, вверх глядел.
Обоим, взрывом мины, сразу
Поставлен жизненный предел.
Вдвоём в одно глядели небо
Спокойно. Больше не враги.
А семьям вырастили б хлеба
В полях, лишь мир побереги.
Но… смерть! Что принесла обоим!? –
Страх, голод детям и жене.
Что ж люди тешатся войною,
Когда безумие в войне.
А не смолчи, когда кипело
Безумство у вождей в крови,
Как мило б жизнь цвела и пела,
Да множила плоды любви.

Глава II

НАДЕЖДА

«Да святится имя Твое»


Война ушла

Война, война – шальная сила,
Как в половодье ледоход,
Невинных сколько душ сгубила
От алчности властей-господ.
И сколько судеб изломала,
Насеяла сирот, калек…
Неужто прежде крови мало?
За счастье пролил человек?
Всё разорив, как хорь, нашкодив,
Измазав души в кровь и боль;
Война ушла, как половодье,
Считая, что смела любовь
Тупой безжалостною силой,
Лихою смертною косой.
Подумав, радуясь: «Скосила
Любовь с нетленною красой,
Убила продолженье жизни:
Детей – венец любви цветы»
Уверовав: «На алчной тризне
Не быть цветенью красоты»
Что будет лишь скелетов пепел,
Сплошь крематорий, едкий дым
И небосвод не будет светел
Над ложем чувств любви святым.
Сочтя, что всё, любовь согнула
До слёз от бесконечных тризн,
Чтоб на планету не два стула
Воссел глобальный парвуссизм.
Под ним любовь уж не воскреснет.
С неё не трепетать сердцам.
Но нет, сквозь пепел чувства песней
Любви взмывает к небесам.
Уйдя, война гремела эхом
Под слёзный матерей надрыв,
Гасили мины искры смеха,
Взрываясь в играх детворы.
Ловушки пирамид-снарядов,
Встречаясь на детей пути,
Рвались уловкой хищных гадов,
Чтоб горя больше принести.


Забавы

Уже ощущалась победа
Накатами добрых вестей,
Но души калечили беды
В забавах голодных детей.
Все женщины с детьми бедняжки
С утра на колхозных полях,
Как лошади в плуга упряжке,
Чтоб хлеб подарила земля.
От голода падали в поле:
Крапива с водой – не еда.
И жизнь преподала не в школе
Подросткам уроки труда.
А лишь отпускала упряжка,
С немецкой гранатой в руке
Бежал Ясь с ребячьей ватажкой,
Чтоб рыбу глушить на реке.
Бежали в луга по крапиву,
В лес гнёзда обшаривать птиц
И Ясь возвращался счастливым
С десятком вороньих яиц.
Пусть саднит лицо от царапин,
Измазан помётом ворон,
Напишет он с гордостью папе:
«Кормилец семьи нынче он»
Снаряд поднимая едва ли,
Чтоб рыбы добыть без затей,
Салютами горю взлетали
Ватаги голодных детей.


Стихия и стихи

Ночь Лита гонит самогонку,
Милиции и всех таясь,
Чтоб Динке жизнь спасти сестрёнке,
Мамане помогает Ясь.
- Ясь, в холодильник нужно снега
И глиною примажь верхняк,
И за дровами, Яська, сбегай.
Сырые не горят никак.
Не спи, сынок, кто ж мне поможет?
Сама я падаю без сил.
Следи за затемненьем строже,
Чтоб свет в окно не проходил.
Чтоб не заметил кто случайно,
Милиции чтоб не донёс.
Хоть аппаратом, будто тайно,
Гнал самогонку весь колхоз.
А утром Лита, вылив брагу,
Схватив в бутылках самогон,
Впотьмах на станцию с отвагой
Там на товарный влезть вагон.
На крыше прошибала вьюга
Морозом Литу до костей.
Терпела всё, чтоб под Калугой
Добыть продукты для детей.
Меняла самогон и платья
На рожь, овёс и на ячмень.
Стыдилась нищенки занятья,
Прося зерна, хоть пару жмень.
А за топлёного круг сала
Для Динки посреди села
Она с себя кофтёнку сняла,
Что Юзя с фронта ей прислал.
Та приглянулась молодайке,
Соседа чтоб себе сманить;
Что без ноги пришёл, зазнайка
Жена готова запилить.
Заночевав у этой милки,
Проговорив до петухов,
За самогона пол-бутылки
Купила книжицу стихов.
И как же радовалась Лита,
Как Яська Дине вслух читал
«Топтыгина» и «Айболита»,
И «Дамы с багажом» скандал.


Два пуда

В упрямстве не бывает чуда,
Сноху невзлюбит коль свекровь,
Предаст и внуков, как Иуда,
Хоть в них течет родная кровь.
Анютка, младшая золовка,
Работая, в Заготзерно
Так наловчилась хлеб красть ловко –
Дом из Лапеней свой родной.
Доступностью своею к телу,
Да рожь несла, что не в горсти,
Когда ещё война гремела,
На станцию перевезти.
Гордилась дочкой баба Катя,
Что та кормила кур, свиней
И объедалась в светлой хате,
Купаясь в жадности своей.
Хоть ведала про Литы долю
Про голод внуков, их болезнь,
Когда та попросила соли
Отрезала: - С бедой не лезь!
Достали соли мы два пуда,
На хлеб сменяв, не самогон.
Предав жизнь внуков, как Иуда,
Невестку выставила вон.


Радость с грустью

Победы дождём день отмечен,
Пласт пашни и скользок, и сыр.
Счастливую весть лишь под вечер
На поле принёс бригадир:
«Товарищи! Всё! Победили!
Добили фашистскую мразь!»
И люди без сил опустились
На плугом взрыхлённую грязь.
И радость была непонятной:
В обнимку и слёзы, и смех,
Ведь знали, что к семьям солдаты
Домой возвратятся не все.
В дом к радости горе прокралось,
Пробравшее Яся до слёз:
Больная сестрёнка скончалась,
Добил её туберкулёз.
Затем, не прошло и недели,
Скончался дед Алексей.
Так Лита с сыночком скорбели,
Казалось, не встанут совсем.
Но жизнь расцветала весною
Черёмухи белой фатой
И горькое горе людское
Уходит с весенней водой.


Игры подранков

С весны играют дети в поле:
Вспахать, засеять, прополоть.
Колхозная трепала доля
И душу Яся, как и плоть.
То с женщинами шёл в пристёжку,
Пахал, тянул колхозный плуг;
То шёл окучивать картошку,
То сено ворошить на луг.
То убирать ячмень усатый
Серпом с зари и до зари.
Минуты нет вздохнуть ребятам,
А поиграть душа горит.
И вырывался Ясь на волю
С ребят отчаянной гурьбой,
В траншеях, что за минным полем,
Играли в настоящий бой.
С траншеи первой, что от Прони,
Ясь русских вёл под пули свист,
А из второй, на том же склоне,
Отстреливался друг-«фашист».
Случалось, ранили  друг друга,
Ведь боевыми друг стрелял.
А после боя возле плуга
Ждала колхозная земля.
Вновь на заре под харч убогий
Побудка, словно командир,
Гремел в окошко одноногий
Боец, колхозный бригадир:
- Подъём! Сегодня всей гурьбою
Нам привод надобно крутить,
Чтоб молотилкой приводною
За день ячмень домолотить.
А не успеем, надо ночью
Добить его под лунный свет.
Мы молотилку, между прочим,
Должны отдать в колхоз «Рассвет»


Вернулся

Промчалось лето. Неба просинь
Случалась реже и бледней.
Пришли: в багряном платье осень,
В солдатской форме Юзя с ней.
Вернулся из разрывов стали,
Не смяла дух его война.
И на груди отца блистали
Медалей ряд и ордена.
Сияя, Ясь гордился папой,
Страдал: для гимнастёрки мал.
Не раз, не два, несметно за;пал,
Его пилотку примерял.
Ясь показал отцу мозоли
На пальцах и ладонях рук.
- Что, в школе? - Папа, нет, не в школе –
Колхозный след труда наук.
И Лита хвастается Юзе:
- Я вырастила лучший лён.
Но лучший урожай сконфузил:
За ночь вдруг худшим стался он.
- Что ж с ним случилось?
- Все суслоны с моей делянки перешли
На поле Моти, к шашням склонной.
И лён на выставку свезли.
В Москву её со льном послали,
За урожай рекордный льна
Сейчас представлена к медали.
- Что, ты? – Конечно нет! Она!
Я ж отказала бригадиру
И затаил обиду он.
За ночь распутные проныры
Её на мой сменили лён.
- Забудь, родная, о занозе.
Давно известно мне о том:
Нет справедливости в колхозе.
На станции построим дом.


Подарки

Под осени цветастой аркой
Плодами красен яблонь сад.
Щедра природа на подарки,
Дурманит яблонь аромат.
Назавтра Юзя утром ранним,
Любви смахнув хмельные сны,
Сказал: - Подарки в чемодане
Любимой я привёз с войны.
И чемодан подарков Ясю
У мамы я оставил, там.
С тележкой сбегаю, резвясь я,
И привезу подарки вам.
И к полдню Юзя, не промешкав,
Вошёл, смущаяся, во двор
С пустою дедовой тележкой
Так, словно пойман был, как вор.
Прости мне Лита. Мама: - Ане,
Она ж мне больше нет родни,
Отдала всё детишкам Мани,
Подарки Яся… Извини!
- Да ладно, Юзя, глянь как ярок
Наш клён, весь красками ярясь!
Ты – самый главный нам подарок!
Гляди, как радуется Ясь!
- На сапоги и на ботинки
Был заготовок чемодан…
Обидно. Эгоизм сестринский
Как наказанье мамой дан.


Серко

Души калечили, увечья
Руки, ноги иль головы.
Как разно горе человечье
Переживается живым:
Один расклеится от боли,
Его сломает горя мрак;
Другой, стальной пружиной что ли,
Остатки сил сожмёт в кулак.
О! Сколько раненых судьбою
Запили, «горькой» в плен сдались;
Как будто зло лихого боя
Навек им жизни скрыло высь.
Их жизнь влачилась слабой тенью,
Воруя в ночь и плача днём,
На то, что жизни всей везенье
Сожгло войны лихим огнём.
Но Юзя, с раненой душою,
С осколками избитых ног
И с раною груди сквозною
Сдаваться не хотел, не мог!
За ордена и за медали
Копейки с боли не пропил.
Всё, что в военкомате дали,
Вложил в коня: Серко купил.
И конь изранен был, как воин,
Из шеи, ног и по груди
Текли, сочились капли гноя;
Серко, казалось, жизнь сводил.
Как Юзя с ним возился! Днями
Трав взваром раны спринцевал,
Чтоб гной извлечь из ран с корнями,
Взрезал их, словно коновал.
Терпел Серко, хоть обижался
От боли до обильных слёз.
Знал Юзя: голодна семья вся,
Сберёг коня, не сдав в колхоз.
И Ясь лечил коня. Не всюду,
Не сразу ран края срослись.
Воспрял Серко, как будто чудо
Опять в него вселило жизнь.
Легко ходил в упряжке с плугом,
Под хлеб пахал, как на войне.
А в скорости Серко подругу
Завёл в колхозном табуне.


Сошлись

В сраженья Юзя днём и ночью
В гражданке шёл, как на войне,
Из срочных дел и дел сверхсрочных
Жилью внимание вдвойне.
- Жить в тесноте невыносимо, -
Сказал он Лите как-то раз.
- Семь человек у Евдокима,
Да двое с Ниной, трое нас.
- Мы ж не ругаемся – родня все.
Считаю, Юзя, дом своим.
Из блиндажа возила с Ясем
Дом, собирала тоже с ним.
Отец и брат как помогали?
Брат, сидя, палкой подпихнул;
Мы ж с Ясем брёвна все таскали
На стены, брату ставя стул.
И накрывала дом я с сыном,
Косил Ясь вейник, сын родной.
- Но Лита, Нина ж без мужчины!
Ей как управится одной?
Дом Евдоким свой строит ловко:
Два сына, сам – взялись троём.
А в блиндаже, что под Боровкой,
Нашли мы баню – соберём!
В ней как-нибудь перезимуем:
Ты мне поможешь, Ясь, Серко.
И лес на новый дом возьму я.
Не сетуй, справимся легко.
Смелее примемся за дело,
Жилья строительства суть – бой.
Там, где дела вершатся смело,
Нет разногласия с судьбой.


Переезд

И день, и ночь кипит работа,
Семья ночует в шалаше;
А в доме рядышком не кто-то,
У Яся бабушка уже.
- Родные баба Катя, тётя,
Дом на двоих. Мам мы ж, родня.
- Нет, Юзя, здесь не поживёте,
Бывают внуки у меня.
Приходят дети Мани в гости.
- И Ясь же, мама, внук родной.
- Нет! Лита довела до злости,
Обманом став тебе женой!
Анюта встряла: Юзь, не мямли.
Я  - не сестра, а мать – не мать?
Себе вспахал под рожь, а маме?
Впредь первой должен ей пахать.
- Вспашу. – ответил брат, понурясь –
Вот баню лишь перевезу…
Взвились они вдвоём, как буря,
Пустив в ход громы слов, слезу.
- А что, вспахать не может Петя?
Он маме зять и лошадь есть.
- Он в заработках. Разве детям
Его совсем не надо есть?!
- Не помогли ж моей дочурке?!
- Ты, сын, про соль не верещи!
- Пойду. Пусть Лита на печурке,
На улице нам сварит щи.
- Ну а под рожь когда, брат, вспашешь?
Я ж разорвусь перекопать.
Рвалась сестра в настырном раже:
- Прикрикни на него, ты ж мать!
- Вспашу, вспашу вам завтра рано.
А на посев ты дашь мне ржи?
- А заплатить есть чем в карманах?
Ты ж нищий! Баба – не мужик!


Баня-дом

За жизнь дом-баню из Боровки
Перевезли в четвёртый раз,
Ясь, Юзя, Лита со сноровкой
Сложили баню в тот же час.
Немедля вставил дверь, окошко,
А крышей стал соломы стог.
И тут же, по поверью, кошку
Пустили первой на порог.
Ясь на пожарищах для печи
Набил в достатке кирпичей,
А через три дня грели плечи,
Мать на печи сварила щей.
Затем пристроил Юзя к «дому»
Вполунаклон два шалаша,
Прикрыв их лапником, соломой.
В одном Серко тотчас заржал,
В другом поставил Юзя нетель,
Которой вскорости телить;
У углу избы запел и Петя,
Не только кур он стал будить,
Здесь поросёнок, между прочим.
И Лита, будто расцвела,
С побудки и до поздней ночи
Хозяйство с песней повела.
А Юзя вывез лес за зиму,
Привёз для дома окна, дверь.
- Мы, Лита, в дом войдём к зазимью,
Как люди заживём, поверь.
Я в мельнице дела поправил,
Наладил и столярный цех;
Где нет в труде обмана правил,
Там у труда всегда успех.


Учитель

Из школы придя, Ясь заплакал:
Заданье  с доски не списал.
Учитель, Сороченко Яков,
Что Ясь недовидит узнал.
Назавтра ж его посадил он
За парту, поближе к доске.
И знания Яся, на диво,
Росли, как зерно в колоске.
Ясь в школе готовил уроки
И схватывал всё на лету.
Детей озорные пороки
В нём сдержаны тяжестью дум
О холоде, голоде, страхе
В жестоком фашистском плену;
Кнутов всё мерещились взмахи,
Да штык, вмиг готовый проткнуть.
Гортанные слышались речи
С командами «Штеен! Цурюк!»
Ясь голову втягивал в плечи
При взмахе и дружеских рук.
Как трудно, как тяжко поверить,
Что грезится боль, словно в сне:
Душе промороженной зверя
Не верится долго весне.
А Яков Васильевич чистой
И доброй учил красоте,
И словом отечески-истым
Оттаивал души детей.
Не сразу, как все, постепенно
Тепло то почувствовал Ясь;
С ребятами он в перемену
На вербу залез, не таясь.
Детва гомонила, как птицы,
В отлёт собираясь на юг;
Душа у детей засветится
От искры учительских мук.


Подовый

Подовый хлеб настоящий,
С коркой душистой ржаной
Вынут из печи горячей
Юзи счастливой женой.
Как и сказал он, к зазимью
В новый вселилися дом
С русскою печью не дымной,
С греющим сердце огнём.
Всё позади: распиловка
Брёвен на доски, бруски.
Били свекровь и золовка
Зря до крови языки.
- Ясь помогал мне всё лето
Брёвна шкурить и тесать.
Сыну спасибо за это!
Как он нас выручил, мать!
Кожа от пота и соли
Раной была на спине;
Труд до кровавых мозолей –
Делу помощник вдвойне.
Стружкой рубанка весёлой
Ясь поиграл до тоски,
Доски строгая для пола,
Да для двери косяки.
Плотника навык освоил,
Печь класть помог, веселясь;
Словно победою воин,
Вправе гордиться был Ясь.
Лита ж сказала: - Вдруг к ночи
Жизни потянется нить.
Всё, что умеешь, сыночек,
То за спиной не носить.
Я за тебя очень рада!
Годы твои нынче мне б…
Впредь тебе будет наградой
Подовый собственный хлеб.

Вокзальная

Окончена вокзальная
Школа без терзания,
Ясь получил начальное
В ней образование.
Шутила Лита:  - Да, вот
Мы с церковно-приходскою
В сравненье с сыном грамотным,
Не много, Юзя, стоим.
Ты кончил три с полтиной,
А я – всего два класса.
- Да… Грамоте у сына нам
Учиться, мать, у Яся.
Глянь на оценки школьные:
Да Ясь наш хорошист.
Стал песни петь весёлые,
Сын будет гармонист.


Гармонист

Гармонь для сына Юзя
В базарный день купил.
Ясь устремился к Музе
Из всех мальчишьих сил.
У гармониста Насти
Пальцовку вмиг постиг,
А всех мелодий сласти –
Под мамочки язык.
И вскорости не только
Ясь «Барыню», да так
Играл и «Вальс», и «Польку»,
«Кадриль» и «Краковяк».
И полилась лавиной
Гармони Яся звень
По свадьбам и крестинам
На тридцать деревень.
Вечёрки молодёжи
И в парке вечера,
Свиданий счастья множа
С любовью Ясь играл;
Да и на танцплощадке,
Когда оркестр мудрил
До денег шибко падкий,
Меха Ясь разводил.
Играл за так, без денег,
Хоть деньги брал кассир:
- Тебе, Ясь, что, бездельник?!
А пол протрут до дыр.
И помнят парка липы
Танго, «Фокстрот» шальной
И «Волн дунайских» всхлипы
Под вечною луной.
Гармонь волшебной силой,
Зовя под свой напев,
В беспамятстве кружила
Головки милых дев.
И распаляла страсти
До клятв любви навек;
Где музыка, там счастье
Находит человек.


Придел

- Проснись, вставай, сыночек,
Поедешь с папой в лес;
Апрельской лунной ночью
Весь лес в плену чудес.
Там тянут ветви тени,
Под ветерком шуршат
И в инее весенне
Кусты цветут, как сад.
Серко весёлым храпом
Приветствует весну.
Выискивает папа
На два бревна сосну,
Он ходит тенью тихой,
Неслышен хруст сучка,
Не нанесло чтоб лихо
К порубке лесника.
Спилить струну-сосёнку
Помог умелый Ясь,
Так, чтоб легла не звонко,
Скользя по веткам: «хлясь!»
На пень валежник кучей,
Что собран был в лесу;
Запрятаны все сучья
И брёвна на возу.
По целине к дороге
Серко шёл под уздцы,
А следом Ясь в тревоге,
Пускай не врут мальцы,
Что одному не жутко,
Легко идти, резвясь;
Прислушиваясь чутко,
Идёт за возом Ясь.
То грезит он, как прежде,
Овчарок слышен рык;
То месяц пламем взбрезжит,
То ивы сук, как штык.
- Ну вот она дорога.
Садись, сынок, на воз,
Серко вожжами трогай,
Чтоб побыстрей довёз.
Как кочет – утра вестник,
Ясь на бревне сосны
И от полозьев песни
Слетают страсти сны.


Забавы

Ясю милые заданья-забавы
Из-за базы скакать на Серко,
С книгой Милку пасти вдоль канавы,
Чтобы с хлебушком есть молоко.
Там в кустах, где с липучкою тонкой
По соседству растёт белоус,
Зазывает мелодией звонкой,
Призывая к источнику муз.
Ясь ложиться на скудные травы,
Где стаккато играет кузнец;
Возле солнца напев величавый
В сини золота сеет певец.
За берёзонькой в беленькой блузке
Слышен зяблика росчерк-звонок,
Где-то рядом гнездо трясогузки:
Беспокоен её голосок.
С одуванчика с ношею тяжкой
Улетает пчела вся в пыльце.
Василёк луговой за ромашкой
От любви розовеет в лице.
Колокольчик, о чувствах сигналя,
Незабудке звенит о любви,
В безответной синея печали.
Ясю эта печаль не в нови.
Даты в книге Ясь видит нечетко,
Грезит он той, что с лентой в косе,
Под гармонь отбивает чечётку
В кофте-солнышке, небе-плиссе.
Над тумана кудрявой волною
В поцелуе заката луна;
Лётчик взял ту плясунью женою,
Старше втрое за Яся она.


Семья

Юзи тем крепка семья,
Что живёт трудом;
Веселит гармонью Ясь
Пятистенный дом.
В доме печь и грубка есть,
С сенником кровать;
Есть чего попить, поесть,
Есть на чём поспать.
Есть для лампы керосин,
Для гостей хлеб-соль.
Ищет на гармони сын
Только си-бемоль.
Тяжело сыграть когда
Нет полутонов,
Но не гнёт семью беда,
Где живёт любовь.
Сын с любовью посадил
Липу в палисад,
В огороде сам привил
Яблоневый сад.
И соседям Ясь помог
Прививать дички.
- Молодчина ваш сынок! -
Хвалят старики.
Не нарадуется муж
Как семья дружна,
Лишь впряжётся в дела гуж,
В помощь с ним жена.
Юзя горд: - Кирпичный лом
Выбил сын, стуча;
Сам фундамент под весь дом
Склал из кирпича.
Зацветают у оград
Яблони весной,
Всяк сосед за Яся рад
Дочь отдать женой.
На вечёрке у плетня
Заиграет Ясь –
Все девчата, как с огня,
Не спускают глаз.
По заказу «Вальс бостон»
Ясь сыграть им рад:
Потому как был влюблён
Он во всех девчат.


В среднюю школу

В среднюю школу на Фрунзе
В пятый класс отправляется Ясь.
- Может сам бы сходил ты с ним, Юзя,
Да сказал там о слабости глаз.
Чтоб к доске посадили поближе,
Не строжились бы больно над ним.
- Лита, чтоб не быть в жизни рыжим,
Путь идущим торится самим.
И услышать того, кто застонет,
В лучшем случае могут подать.
На в пути окружающем фоне
Верный способ, сгорая, сиять.
Для чего покупал я гармошку?
Чтобы Ясь, научившись играть,
Шёл по жизни заметней немножко.
За него зря волнуешься, мать.
Лит, давай лучше вот что обсудим:
Лишь за хлеб труд на мельнице мой;
Обживаться нам надо как людям.
В кузнецы перейти что ль зимой?
МТС за ГОРПО побогаче:
За ремонт топоров, вил, да кос
Приработок к зарплате тем паче
Не муки горсть, в кармане что нёс.
Надо Яся одеть потеплее,
В школу Чаус не близко шагать.
- Ладно, Юзя, тебе-то виднее.
Быть муке – быть в избе пирогам.


Пироги

На пироги тереть картошку
Мамане помогает Ясь;
Муки добавлено немножко
И в печи пироги, лучась.
За пироги из печи с жару
Меняет с Литою солдат
Бельё нательное и пару
Портянок байковых в приклад.
- Что ж ты, солдат, такой худющий?
Гляжу, в чем держится душа?!
Садись к столу, поешь-ка лучше
Борща… Да ешь ты не спеша.
Одежды ж не купить ни тряпки,
Спасает только ваша часть.
- Тёть, к самогону очень падкий,
Шлёт сам завсклад. - Да… пьяни страсть
Одеться помогает многим:
За самогон и пироги
Ботинки сын одел на ноги,
А муж мой даже сапоги.
Ботинки, пусть не по размеру,
С портянками идут зимой;
В подрезанной шинельке серой,
В пилотке сын – хоть сразу в строй.
Спит под солдатским одеялом
Сын на солдатской простыне.
Часть полпосёлка одевала
За пироги – они в цене.
Танкисты в части голодали,
Питанья не хватало им.
Не закусить солдату сталью
Соляры вонь и едкий дым.


Отпугнула

Ясь влюбился по самые уши
И признаться боится себе;
Он её на уроке не слушал,
Подчиняясь любви, как судьбе.
На учительницу наглядеться
И завивку её Ясь не мог,
Хоть учила она по-немецки
Говорить и писать весь урок.
И из школы её выжидая,
Сам не свой шёл за нею вдали;
Ежедневно вот так провожая,
Рад был слышать, как сердце болит.
Ясь краснел у доски на уроке,
Невпопад отвечал то, что знал
И, хотя по немецкому двойки,
В сердце Яся зимою весна.
Так тянулось бы снова и снова,
Ясь не смог бы ступить за черту…
Но она вдруг, назвав бестолковым,
Отпугнула мгновенно мечту.


Краски

Весна! Окончено пять классов.
Кружит с цветенья голова.
Отец купил в наборе красок,
Чтоб Ясь картины рисовал.
Мне подсказал Самойлов, Лита,
Что Ясь рисует лучше всех;
Что, если будет дар развитым,
Придёт художника успех.
- У нас де с хлебом туговато…
Придётся денег занимать.
- Срублю в Остренях людям хату,
Рубить мне Ясь поможет, мать.
Затем вступили к Ясю с Юзей
В бригаду с сыном Клименок
Собрать склад Райпотребсоюза,
Построить склад Взаготзерно.
С восхода до заката краски
Ясь видел брёвен, да досок;
Ночь под гармонь с припевкой пляски
Так, пыль трубою из-под ног.
То «Вальс» волною раздаётся,
То в  Сербиянке дробей спор;
То вдруг страданьем у колодца
Заплачет кнопок перебор.
А поутру побудка мамы:
- Проснись, сынок, вставать пора!
Ясь не рассвет, жар-птицу прямо
Увидел в золоте пера.
Заря целует сад росистый,
Как в сказке, в бриллиантах весь;
Грудь наполняет воздух чистый
И запахов родная смесь.
Слетают куры в сад с насеста,
Взволнованно зовёт петух,
Чтоб поскорей его невесты
Клевать зерно сбегались вкруг.
Из труб у хат дымы клубятся,
Звенит в подойник молоко.
И…хочется за краски взяться,
Чтоб рисовать жар облаков
И голубеющее небо,
Соседских, за шоссе, коров
И вставшие стеною хлебы
Вдоль мирных полевых дорог.
Но мать зовёт за стол садиться.
Дымит картошка на столе,
На сковородке к ней тесниться
На сале с молоком омлет.
- Ясь, ешь плотней, чтоб стало силы
Махать точнее топором.
К обеду в сумку положила:
Хлеб, яйца, сало и творог.
Отец берёт еды припаски,
Ясь, как мольберт топор несёт
И жизни сказочные краски
Он мысленно кладёт на холст.


Не остыл

После холодной ушата
Чувственный Ясь не остыл:
В классе все диво девчата,
Лучшую Ясь полюбил.
Песня – звучание речи,
Нежность – движения рук;
Словно точёные, плечи
Яся пленили до мук.
Плавность теченья походки,
Тёплый ласкающий взгляд;
Смех, отдающий щекоткой,
Чувства вливали, как яд.
Плохо волшебница Оля
Знала уроки подчас.
Ясю почудилось что ли,
Явью ль был взгляд с искрой глаз?
Взгляд же скользнул Яся мимо.
Точно, огладил слегка
Васю красавчика-мима,
Лучшего Яся дружка.
Сердце рванулось в тревоге
Птицей и замерло вдруг.
Участь пленения многих
В чувств заколдованный круг.
Ясь возвращался из школы
Старой дорогой один,
В стае дроздов развесёлых
Плакали кисти рябин.
С неба лил дождик слезливый,
Что налетел с ветерком;
Осень день солнца счастливый
Вмиг обдаёт ходолком;
Серо-тоскливое поле
Моет холодная жуть.
Мучится Ясь: «Завтра в школе
К ней подойду и скажу!»
Весной лишь решился, промешкав,
Признаться тайком от ребят.
А Оля кивнула с усмешкой:
- Глянь, Нина глядит на тебя!
И точно: отличница Нина
На Яся глядела в упор.
Ну кто за смущения миной
Увидит девичий укор.


Угар

С осины не огонь, а тленье,
С берёзы самый сильный жар;
Строчат еловые поленья,
От дров углей жар, не угар.
Здесь улучить мгновенье важно:
Дрова сгорели до углей,
И первоклассник скажет каждый:
«Закрой трубу, чтоб быть в тепле!»
Но где набраться дров для школы,
Когда на парты леса нет…
И в топку вместо дров тяжёлый
Суют в огонь торфобрикет.
В достатке и его едва ли,
А потому ученики
В соседних классах воровали,
Коль не глядят истопники.
А в этот раз из коридора
Титов стащил брикетин семь
И в топку на огонь, который
Уж догорал почти совсем.
А истопник, не глядя в юшки,
Закрыл у печи просто в срок;
Не глянув, что с углей верхушки
Порхает голубой цветок.
И угорели целым классом,
Спасали, как могли, врачи.
Жизнь колебалась ватерпасом,
Как пламя тающей свечи.
Учеников кидали спешно
На смерти саван – белый снег;
Свет жизни гас во тьме кромешной,
Невозвратим у жизни бег.
И все надежды и мечтанья,
Успехи и души полёт
Сметёт последнее дыханье,
Как взрыв безжалостно убьёт.
Но не случилось смерти горе,
Беда испугом обошлась;
С потерею сознанья споря,
Пришёл в себя в больнице Ясь.


«Победа»

На весь район в Потребсоюзе
Одна полуторка. Тишком,
Нисколько не конфузясь,
«Победу» получил райком.
Райком был в хате возле школы
И только прозвенел звонок –
Все дети, словно к матке пчёлы,
Летят к «Победе» со всех ног.
Впервые видели машину,
Тянулись тронуть: кто крыло,
Кто ручку двери, кто за шину;
Кто фару, бампер, кто стекло.
Топтался и директор школы,
Не отводя с «Победы» глаз.
Тонуло в детском гаме соло
Директора: - Ребята! В класс!
Ясь ждал, когда отхлынут дети
И разглядел руль и салон;
В шкале спидометра отметил
Какой на скорости разгон.
Три дня детей звать зря старался
Учителей настырный хор,
Пока райком не догадался
Загнать «Победу» за забор.


Концерт

Готовится концертный зал.
Класс «А» и «Б» объединяя,
Перегородку-щит снимают,
Чтоб провести концерт и бал.
Кладут двойной тесовый щит
На парты с плотностью отменной
И вот уже готова сцена,
И представление кипит.
С докладом Сорин, сам парторг,
Где к жизни Сталина моментом
Даёт сигнал аплодисментам,
Переходящим в дружный ор.
Затем привычный литмонтаж,
Где Сталин – вождь вождей известный,
Он славится в стихах и песнях;
Да так – директор входит в раж.
Но вот окончен славы гвалт,
Выносятся из класса парты
И начинается азартный,
С любви кипеньем школьный бал.


Первый поцелуй

Всем почта весит номера,
Чтоб каждый смог, когда захочет,
Как будто это лишь игра,
Послать письмо любви по почте.
Но, Боже! Сколько вмиг страстей
Вскипает в тесном школьном зале
И сколь записки те детей
О пламенной любви сказали.
Не важно, что усталый Ясь
Подчас собьётся на гармони;
Прощают пары, веселясь,
Когда от чувства сердце стонет.
Подходит к Ясю почтальон,
Ясь рдеет: значит счастье близко.
Но развернул бумажку он –
Для друга то была записка.
В записке просьба, чтобы тот
Гордячку пригласил на танец;
Она давно свиданья ждёт,
Но подойти – сожжёт румянец.
С обиды не смутился Ясь,
Но и играть не стал он боле;
А объявил лишь «Белый вальс»,
Сыграть гармонь взял Пыталь Коля.
И тут-то Ясю повезло:
Блистая яркою одеждой
К нему, всем чаяньям назло,
Подходит страстная Надежда.
Позвала Надя провожать,
Но страстью напугала грубой:
Не целовала Яся мать,
Губастая же страстно, в губы.
Такой напор для Яся – шок,
Он с Надею не стал водиться.
Свиданья страстного итог –
Пугающие страстью лица.


Подложили

Всё, что колхоз растит на мясо,
Живьём на мясокомбинат;
Сам Минск без мяса задыхался,
Помочь купить мог только блат.
Поставкой твёрдой обложили
Крестьян по мясу и яйцу;
Из леса банды тянут жилы,
С войны поклонники свинцу.
Всяк прятал поросёнка дома,
Чтоб накормить, одеть семью;
И даже секретарь райкома
Сдавал и яйца, и свинью.
Её сам не растил он точно,
Для партии не стало б сил;
Ему свинью для сдачи срочно
Колхоз кормивший подложил.
Не жизнь без лошади для Юзи,
Райзак и соблазнил конём;
Обрадовался он обузе
В заботах весь о вороном.
Для заготовок на районе
Райзак без риска выдавал
Столь Юзе денег, знал: не тронет,
А Юзя жизнью рисковал.
Ещё землянки и окопы
Заметны у лесных дорог
И к ним тайком идут по тропам,
Кто власть принять никак не мог.
И, по углам глухим скитаясь,
Дивился Юзя нищете;
Лишь память о былых страданьях
Спасала от лихих людей.
Кочуя, как цыган, по сёлам,
За кашемир и мулине,
Из глины петушков весёлых,
Что были у детей в цене.
Скупал яйцо и мёд, и птицу;
Свиней, баранов и бычков,
Что в пищу городу сгодится.
Бывало до семи коров
Он заводил во двор за возом.
- Глянь, Лита, как богата ты! –
Но было то опасной прозой
И тяжким бремем суеты:
Всех накормить их надо было
И выдоить всё молоко.
Старалась Лита, что есть силы,
И было Ясю нелегко.
И Лита плакалась: - Ждать жутко!
Зачем столь риска и хлопот?
А Юзя отвечал он с шуткой:
- Кто не рискует – не живёт.


Распутье

Под разноцветною дугою
Сияет синий небосвод.
Что Ясь сажал своей рукою:
Рябина с клёном у ворот
Переплелись уже ветвями
Так, будто обнялись любя;
И солнце золота лучами
Их нежно ластит, голубя.
Над лесом туча с громом вешним,
Дождь струями косых затей;
Ныряют ласточки в застрешье:
Спешат кормить своих детей.
Нарисовал Ясь перекрёсток,
Где слева стадо в соснячке,
А справа всё в алмазных блёстках –
Волненье ржи на ветерке.
В гнезде у ржи на шеях тонких
Птенцы головкой шевелят.
«В нём будущие жаворонки» -
Гнездо отметил гостя взгляд.
- Пейзаж озвучен песней новой, -
Восторг был радостный гостей,
Приехавших из Могилёва,
Прознавших как-то у людей,
Что Ясь играет на гармошке
На слух в округе лучше всех.
- У нас подучится немножко
В училище, то ждёт успех.
В консерватории учится,
Известным музыкантом стать.
Сын в славе ваш взлетит, как птица.
- Как думаешь, отпустим, мать?
- Нет, Юзя, пусть окончит школу,
Тогда уж и летит в полёт.
- А Ясь мечтает: он геолог
И в техникум посланье шлёт.
Но…, возвратились документы:
Ясь по здоровью не прошёл.
И, огорчённый тем моментом,
В восьмой класс в Чаусы пошёл.


Бабушка

Осень в серёжки-монисты
Ярко украсила сад,
Яблоки, груши душистым
Запахом дивным манят.
И зазывают соседи
Яся отведать плодов
Те, что он сам не приметив,
Напрививал им садов.
Братья Володя и Коля
К бабушке Кате зовут:
- Груш ей привил правда что ли,
Что в палисаде растут?
Звонкая тройка влетела
Братьев в сцеплении рук.
Бабушка ж: - Дети, не дело:
Вы внуки мне, Ясь – не внук!
Больше его не водите
И не пускайте во двор,
Сын ненавистной мне Литы
Вскочит на грушу, как вор!
В гости его зря позвали.
Прочь, не ходи, Ясь, сюда!
Знали бы внуки вначале
То, что сгорят со стыда.


Мечтанья

Ясь, натерпевшись от злобных фашистов
Боли в желудке от голода зла;
Подлых ударов от дружбы нечистой,
Что, как змея, из засады ожгла.
Но не озлился от злобных наскоков,
Злые удары встречая храбро,
Ясь убедился: как зло не жестоко,
Злобу всегда побеждает добро.
Этому Яся все сказки учили:
Жизни подвох ли, удар – всё урок,
Доброй ступенькой к терпению были
И добротою слагалися впрок.
Ясь никогда не мечтал, чтоб ударом
Злого противника наземь сшибить;
Помня о сказочной мудрости старой,
Зло добротою спешил истребить.
Если услышал, кто в злобе-налёте
Кто-то жену обижал или дочь,
В мыслях спешил на ковре-самолёте
Их увезти, чтоб несчастным помочь.
Если кого-то змеиное жало
Жалит в глуши по ночам,
Всё существо в нём на помощь бежало,
Скорые тут же одев сапоги.
Но поспешал Ясь не только в мечтаньях,
Дома, соседям всегда помогал,
Если увидел: усилья, старанья
Дела не могут осилить навал.
Ржи поля с дымом пожара до неба,
Взрывы, спасенье ползком из беды;
С детства Ясь, жизнью шагая, где б не был –
Всюду выращивал хлеб и сады.


Лешаки

За вороным лесной дорогой
Гнал Юзя купленных коров.
Вдруг: - Стой! А одному не много?
И выстрел, и паденье в кровь.
- Жаль пулю на него другую. –
Сказал, осклабившись лешак.
Повязку наложив тугую,
Всю ночь полз Юзя на большак.
Его лишь в полдень подобрали,
Почти полуживым лежал;
В медпункте пулю доставали
Концом столового ножа.
Живого Юзю еле-еле
В возке колхозном привезли;
В больнице бились три недели,
От воспаленья чуть спасли.
Уговорила Юзю Лита:
- Поездки вновь – смертельный шаг!
От десяти ларьков закрытых
Ему ключи вручил Райзак;
Товары все под заготовки
Сельхозпродуктов и скота.
И Юзя управлялся ловкий
Один на десяти местах.
Успешно, скоро, не с опаской
Вершил торговые дела;
Ему отцовская закваска
Справляться с делом помогла.


Жилкин

Зима  ручьями отгремела,
В блистанье отцвела весна
И взрывом мины то и дело,
Напомнит о себе война.
И лес – не щит от самолёта,
От их разящих бомб и пуль.
В лес зазывает весь в щедротах
Душистой ягодой июль.
И Ясь заладил: - Мам, в Боровку
Пойдём чернику собирать!
И снова отказать неловко,
Сочла заботливая мать.
Сынишка, благодарный маме,
В пути не закрывает рот
За то, что в лес с его друзьями
Она по ягоды идёт.
Опушка к Басе вся в окопах,
За нею пулемётный дот;
Из щели-глаза злом циклопа
Торчит разбитый пулемёт.
И страх не покидает Литу
За жизнь пришедших с ней детей,
Как кровью, ягодой облитый
Скелет обглоданных костей;
Оскалил зубы череп в каске,
Лежит ремень, где был живот.
Ясь вслух прочел не без опаски
Тисненье пряжки злой: «Mit Got!»
В окопе рядом кости тонкой
Оставил офицер-скелет,
Зажав одной рукой лимонку,
Другою – ржавый пистолет.
Опушка вся – листвы не видно,
В костях, от ягоды красна.
Здесь, дети, ягоды брать стыдно.
Пусть спят фашисты в вечных снах.
С утра ушедшим, не был длинным
День для детей весь в чудесах:
Черники полные корзины
И земляники туеса.
Но вечер ждал беды уловкой,
Лишь с мамой Ясь вступил во двор.
Воскликнул Жилкин, муж золовки:
- Прикрылся ягодами, вор!
С милицией мы обыскали,
Открыв и баню, и сарай.
Чуть двери дома не взломали.
Сама, немедля, отворяй!
Лишь, там, в подполье чемоданы
С добром она могла укрыть.
В подполье землю гость незваный
Всю перерыл, являя прыть.
- Ну, а когда вас обокрали? –
Спросила Лита вся в слезах.
- Анюта с мамой мне не врали,
Сегодня, где-то в два часа.
Поговорить к соседке Викте
Ушли в двенадцатом часу.
- Тогда нас, гости, извините:
Я день с детьми была в лесу.
Дивился Юзя: - Как прознали?!
С войны ж привёз я барахло.
Мать с Анею его прибрали:
Шло махом – прахом и ушло.


Первый гонорар

Ясь был всегда неравнодушным,
А в перемену в классе – шквал,
И он в порыве простодушном
Об этом пьесу написал.
Кто как шалит, кто ждёт подсказки;
Как на уроке чтоб списать,
По подхалимски строит глазки;
Как грубиянов чтут за знать;
Как дёргают девчат за косы
И как бузят: драчун, нахал,
Чтоб пьесы оценить вопросы,
Её Ясь классному отдал.
Илья Аврамович был классным,
Каблук он называл «калбук»;
Физрук и военрук был классный,
Из КГБ знаток наук.
Когда читал он классу пьесу:
Кто еле сдерживал свой пар,
А кто смеялся мелким бесом -
Достался Ясю гонорар.
Ему дарили по дороге:
Кто в нос, кто в грудь, кто по спине.
Спасли от «благодарных» ноги,
Сатира – издревле в цене.


Гости

Отплакала вдовицей осень
Тоскливой слёзною водой;
Гостям любви звёзд сыплет просинь
Ковшом с полярною звездой.
Вновь заневестилась берёзка,
В гостях предзимье на дворе;
В кораллах инея, вся в блёстках
На бриллиантовом ковре.
Как гость поцеловать Ясь просит
Соседку, кутая в полу;
Бежит домой, а дома – гости
Лежат вповалку на полу.
Ясь ноги ставит, словно кошка,
Чтоб на гостей не наступать;
Но и в его кровати лёжка:
Он с кем-то третьим должен спать.
А встал, боясь коснуться пола –
Дом пуст. - Что, гости были сном?!
Вернулся вечером из школы –
Опять гостями полон дом.
Им поездом до Могилёва
Доехать, надо ночевать.
Там, детям накупив обновы,
У Литы снова гостевать.
Назавтра Ясь спросил у мамы:
- Кто в гости приглашал меня?
- Да ты беспамятный, сын, прямо!
Сказала ж, все – твоя родня.


Звездопад

Март отшумел шуршащим настом,
Умчалась по нему метель;
И звездопадом в небе частым
Вступил в свои права апрель.
Тропинки, мягкие под солнцем,
Под звёздами тверды, как сталь;
Звенит у Яся за окошком
Сосулек искристый хрусталь.
Почти до утра на свиданье
Ясь милой страстно говорил
Про млечный путь и мирозданье,
Влиянье на любовь светил.
А утром, только Ясь проснулся,
Преподнесла на завтрак мать:
- Ты б пригляделся лучше к Кусе,
Давно хочу тебе сказать.
Что толку в смене лиц бездумной:
Лид, Зинок, Нинок… Не спеша
Ты, сын, заметь, как Куся умна
И как светла её душе.
Лисой внушить к себе умеет
Любовь дитя и старика.
- Мам, с тёмных дум душа мутнеет,
Точь-в-точь как с мутных струй река.
- Так все меняют, выбирая.
Ты, Ясь, на это не гляди.
- Ловка! При жизни хочет рая.
Не сердце, счёты что ль в груди?!


Рецензия

Вновь Яся посетила Муза.
Поскольку труд ему был мил,
Призыв конгресса профсоюза
Из прозы «Правды» изложил
В стихах поэму, не поэму;
Призывы чуть смогла вобрать
Любовно раскрывая тему,
Простая в клеточку тетрадь.
Она едва-едва вместилась
На всех двенадцати листах
С призывом вдохновенной силы
Строф лесенкою больше ста.
Певцу критической культуры,
Стесняясь, сдерживая прыть;
Учителю литературы
Стихи отдал Ясь оценить.
Он ждал разбора месяц целый
С волненьем трепетной души.
Заглядывал в глаза несмело,
Чего Купенко не спешит?
Но, наконец, она позвала:
- Не без ошибок, Ясь, тетрадь:
По орфографии три – мало,
По синтаксису – целых пять.
И Ясь смутился, как невеста:
- А как же качество стихов?..
- На это, Ясь, отвечу честно:
Слаба я здесь, не без грехов.
А через месяц, как в отместку,
Чтоб впредь не отрывал от дел;
Ясь расписался за повестку,
Зашёл чтоб в КГБ отдел.
Ясь открывает дверь несмело:
Стол, капитан, а на столе
Тот гладит, как невесты тело,
Свой воронёный пистолет.
- Да заходи, садись, писака!
За написанье школьных пьес
Тебя не проучила драка,
Так ты в политику полез?!
Хвалу пиши о коммунистах,
О Сталине и о стране.
Защитник! – вскрикнул он неистов –
- Не попадайся впредь ко мне.


В гостях

Волнует даль в тумане
Криницы звон ключей,
Летит Ясь в гости к Ване
С гармонью не плече.
От Прони и Велейки,
От Баси и Ресты
Тропинки, как уклейки,
Манят к сердцам родным.
Заречье Яся манит,
Переспа и Сущи;
Но ближе брата Вани
Для Яся не ищи.
Радушье гостю ценно,
Здесь каждый Ясю рад:
Любаша, Соня, Лена,
А больше – Ваня брат.
Пусть в Заболотье даже
Подводник брат-Иван;
Но нет, влечёт в Отражье,
Куда Ясь Ваней зван.
Речулка здесь милее
И звонче родники.
В дом, полный света,
Млея, летят, как мотыльки,
К трём сёстрам их подруги,
А к брату – ребетня;
В любви их ярком круге
Деревня вся – родня.
Здесь не слышны упрёки:
«А почему всё я?!»
Даёт любви уроки
Согласием семья.
Ясь с Ваней косят, пашут,
Крадут в лесу дрова;
Здесь не болит от блажи
Безделья голова.
С утра в делах неярких
Деревня вся в труде,
Вечор – дом тёти Варки,
Как улей, загудел.
- В семье согласье сила,
Не тем, что я строга.
Мать всем вам нагасила
Углей для утюга.
Отглаживайте стрелки
Штанов, ребята, все.
Хлопочут, словно белки,
Девчата у плиссе.
Всех тётя угощает:
- Поешьте хлеб с медком,
Кто с трав бодрящим чаем,
Кто – свежим молоком.
В обносках и опорках
Бодры и веселы
На юности вечёрке
Звенят, как рой пчелы.
Под бубен и гармошку
Чечётку бьёт каблук;
Припевки, будто мошки,
Бодрят сердечный стук.
- Вставай, Вань, час не ранний –
Отметил Яся слух.
Сам вмиг вскочил, чтоб с Ваней
Косить колхозный луг.
Колеблясь, даль в тумане
Волной льнёт к жалу кос;
Кладёт волну брат Ваня,
А следом – Ясь вал рос.
А встало солнце – сухо,
Тверда трава косе.
Наловлена топтухой
Щурят и карасей.
Волной тепла усталость
По телу разлилась.
Влюблённый в жизнь немало
Шёл к тёте с братом Ясь.


Кипение страстей

В майском парке всё в листьях наряде,
Аромате черёмух духов;
Чувств кипения в девичьем взгляде
И свидания до петухов.
Парк влечёт, как магнитом, на танцы.
На площадке сегодня впервой
Сплошь танкисты кружат, новобранцы,
Под оркестр городской духовой.
Не в цене даже клёшей степенность
Городских самых модных парней,
Взорвалось возмущение пеной
До мелькания пряжек ремней.
Зафальшивили медные трубы,
Их кипенье не в такт увело;
Оркестрантов, фальшививших грубо,
Будто ветром с площадки смело.
Городские, схватясь одиночно,
За грудки кто-то выиграл бой.
Но солдаты построились срочно –
Разогнал всех сплотившийся строй.
Тренировочной школьной гранатой,
Отбежавший убит был танкист;
Был допрошен и Ясь, как ребята,
Но не выдал Трипузина, чист.
Через двадцать минут на площадке
Ясь фокстроты и вальсы играл;
У девчонок в глазах вызов сладкий
За устроенный чувствам аврал.


Очередь

- Ясь! Говорила ж, между прочим.
А ты мне портишь кровь.
С тобой лишь только Куся хочет
Гнать в очередь коров.
- Но мама! Что всё Куся, Куся?!
Она же мне стара!
- Ты, сын, подумай-ка, разуйся:
Два года – в самый раз.
Роса алмазом заблистала
На ветках сосняка;
Как молоко, вниз уплывала,
Туманная река.
Игривое вставало солнце
В малиновом чепце,
Улыбкою светясь бесконцей
На Кусином лице.
И всё в лесу вдруг потеплело
От солнечных лучей,
А Яся, как качнуло, тело
От кусиных очей.
Смущённый отошёл, как будто
Лишь завернуть коров;
Не ведая, что шагом путь тот
Он начинал в любовь.
Ясь от смущения бессилья
День рделся краской весь
И ждал когда на красных крыльях
Шар солнца сядет в лес.
А Яся всё толкала мама
К ей милому пути,
Да чарами пленённый прямо
Любовью стал цвести.


Колет жир

Страсть потрясает вдруг нежданно
И молодых, и стариков;
Любовью кажется обманной
Слепая испокон веков.
Когда в трудах полезных тела,
Вся в чистой святости душа;
Но, лишь забота отлетела,
Отдаться страсти все спешат.
И Юзя, живший беззаботно
В достатке, как считали все;
Сестра ль надула в уши что-то,
Иль мать – подобие лисе?!
- Да с кем живёшь ты, приглядись-ка?!
И сколько мучиться тебе?
Лявонинчиха, глянь, как пышка,
Была б наградою судьбе.
По капле капля камень точит,
Зло слова разрушает мир:
И Юзя встрепенул, как кочет,
Как будто в зад колоть стал жир.
- Сходил к подстилке немцев Берте?!
Мила Лявонинчиха вдруг?!
- Скажи-ка, муж мой, сводят черти?!
Иль сатана сам стал твой друг?!
И не моложе ж обе крали,
И не с одним пытались жить…
От них детей насобирали,
А ты чужих решил кормить?!
Собрался? Отправляйся с Богом.
Я дома грязь не потерплю!
- Прости мне, заблудил немного.
Тебя я, Лит, одну люблю!
С пути толкали мать-старуха,
Да жильчиха моя сестра;
Зудели беспрерывно в ухо,
Что ты, мол, для меня стара.


Провалы

Окончив школу, документы
Ясь в академию послал:
Стать инженером друг моментом
Ему идею втолковал.
По физике Ясь сдал экзамен,
Литературе и письму;
Но математика, как камень,
Вдруг показалася ему.
И за него пошёл друг-Вася,
Ответив первым за себя.
- Ты впредь хоть переодевайся! –
Сказал профессор, оскорбясь.
Подтёрши в справках двойки, с Васей
Ясь попытал в пединститут;
В военные не взяли Яся –
Слепых в училище не ждут.
Скот загрузив в состав товарный,
С отцом в нём ехал в Ленинград;
Там голод исчезал коварный,
Но хлебу, мясу город рад.
Скотину мясокомбинату
Сдавать досталось нелегко:
Где подкупив, а где по блату,
Ясь вышел с колбасы мешком.
И в гости с салом белорусским,
С мешком колбас сортов таких;
Родня ж с детишек роем русских
Гостила лето всё у них.
Гостинцы убраны проворно:
В стол, холодильник, на балкон.
- Езжайте в город: был весь чёрный,
Глядите, как он обновлён!
Мы будем очень рады с мужем,
К восьми часам придёт домой;
Гостям накрою стол на ужин
И покажу вам сервис мой.
И Ясь слетел в кабине лифта:
- Идём столовую искать,
Пока к обеду не закрыта.
- Да… Город, Ясь, не с печью мать.
Вернулись в напряжённой муке,
Гость каждый руку протянул;
Но… в воздухе повисли руки –
На них хозяин не взглянул.
- Умойте с мылом руки в ванной.
И вот, позвали их к столу;
Хозяйке, видно, было странно,
Что не возносят ей хвалу.
Ножи и вилки в жёлтом цвете,
Посуда – тонкий сплошь фаянс;
Всем положили по котлете,
К ней – листик тоненький колбас
Такой, что он насквозь светился,
Цветки тарелок выдавал.
«Питаться так откуда сил взять?» -
Вопрос Ясь еле удержал.
Глядел он, как сестрёнка Ядя,
Студентка с чёрною косой,
Обидно ж, на него не глядя,
Следила лишь за колбасой.
Брат Юзя, я в долгу огромном,
Но я же главный инженер;
Взять Яся на завод не скромно
Без ФЗУ, какой пример?!
Да и с жильём, взгляни, неловко:
Нам на троих и комнат три.
Едь к Абрамовичу в Поповку,
Он дом свой строил, посмотри.
Ясь, на полу вертясь в постели,
Всю ночь никак не мог смекнуть:
«Они ж у нас нормально ели,
А здесь, как козы, по листку?!
И дядя – инженер степенный,
Колбас мешок наш, что впервой?!
Что ж ужин необыкновенный,
Никак провалы с головой?»


«Металлстрой»

Ясь поселяется в Поповке
У дяди дальнего в дому;
Увидев недостройку, ловкий
Сказал: - Мне по плечу хомут.
Натянем на приделок крышу,
Настил устроим потолка.
Хозяин усомнился: - Ты же
Хотя топор держал в руках?
Направил Яся на формовку
Завод закрытый «Металлстрой»,
Дал бригадир ему трамбовку
И Ясь в работу, будто в бой.
Громада цех: в нём форм набивка,
В проём – ряд электропечей,
А за спиной течёт разливка
На транспортёре, как ручей.
Грохочет выбивка, обрубка,
Сверкают сварщиков огни;
Идёт с отливок срезка, срубка,
Обточка наждаком звенит.
Дым, пыль – не видно даже окон,
Кранталь над головой снуёт;
Кто ставит новую опоку,
А кто модель в неё суёт.
Ясь месяц выдержал едва ли:
«Полгода быть в учениках?!»
Он форму сделал по детали,
Суть изучив наверняка.
Комиссия ценить с пристрастьем
Взялась все допуски подряд;
На диво цеха, Яся счастье,
Дав третий сразу же разряд.
И в нём сравнялись с бригадиром,
Чем бригадир был оскорблён;
Здесь Ясь не рвался в командиры –
Возглавил стенгазету он.
До комитета комсомола
На конференции взлетел.
- Гляди, Иван, внук с виду квёлый,
А как везде поспел пострел! –
Так говорил начальник цеха
Ивану Палычу, дружку –
- Ты приходи с ним, вроде смехом,
На телевизор к вечерку.
Пусть познакомиться с Тамарой,
Ей в Ленинграде я купил
Квартирку. Ясь твой будет парой –
Я  это сразу оценил.
- Тамарка, Ясь, гляди, студентка,
Блондинка с личиком в кудрях.
Племяш, женись на ней, не мешкав, -
Сказал хозяин – Что ждать зря?!
По льду замёрзшему болота
Жердей Ясь в санках навозил,
На привески – потоньше что-то
И даже брёвна для стропил.
Всё протесал, поднял стропила,
По ним наприбивал жердей;
Предела крыша засветилась,
Под камышом, дивя людей.
Ясь из жердей по переводам
Устроил плотный потолок
И, накосив по льду в погоду,
Туда осоки наволок.
Работая в ночную смену,
Затем навесил дверь в предел;
Как раз ко времени, что ценно,
Корове срок телить приспел.
А в доме новая забота –
Подшить фанерой потолок.
Подшил – пустяшная работа,
Оклеил стены в краткий срок.
Светлели у хозяев лица,
Как Ясь с работы в дом входил.
- Мне, Ясь, тобой не нахвалиться!
Ты отдаёшь нам столько сил! –
Твердила ясева хозяйка –
Нам за квартиру не плати
И за питанье – кушай, знай-ка:
С устатку всё само летит.
Так на заводе отличили
И на квартире за труды;
Чуть задержись Ясь и женили б –
Домой уехал от беды.


Объятья

На малиновых крыльях спустилось
Солнце в кудри ветвей соснячка;
Возвращался Ясь к родине милой,
К Рёвзе с тёплым объятьем песка.
И в груди, как волна, всколыхнулась
Память с милой свиданий любви;
Сердце чувственно так встрепенулось –
До кипения юной крови.
И к вокзалу, как будто ликуя,
С песней звонкой вкатил паровоз;
Потонул Ясь в тепле поцелуев
И объятий, любимых до слёз.
Нетерпение, места нет прямо,
Даже вечером жжёт, как жара.
- Да беги уж – заметила мама –
Куся с Минска вернулась вчера.
- Мама, снова ты, Куся, да Куся!
Ведь Володька ж встречается с ней.
- Ты, сынок, без нужды не волнуйся.
Сердцу матери чувство ясней.
Что с того, что встречалась с Володей,
Всё в разлуке бывает тотчас.
Никуда от судьбы не уйдёте:
Без тебя заходила ж не раз.
Привозила из Минска гостинец,
Подарила платок кашемир.
Струн касаясь волнительных в сыне,
Мать будила чувствительный мир.


Обученье

Выползает туман из низины,
Птиц смолкает вечерний хорал;
Ясь-студент познакомился с Ниной
В ботаническом парке вчера.
А сегодня спешит на свиданье,
Ожиданием полнится грудь;
Диво дивное, Бога созданье
Ясь боится случайно спугнуть.
Но она, подлетев, как на крыльях,
Обняла, поцелуем ожгла:
- Здравствуй, солнышко, Ясичек милый!
Как я встречи с тобою ждала!
Подготовка к экзаменам вместе,
Пироги в сад выносит им мать;
Гладит платье на танцы невесте,
В косы ленты спешит заплетать.
А невеста ворчит недовольно:
- Что спешила: рукав вон примят?!
Да не дёргай за волосы, больно!
И из нежного жёсткий стал взгляд.
Отъезжают родители: - С Ниной
За хозяев побудьте вдвоём.
Та же Яся сейчас на перину
Завлекла. Ясь не тронул её.
Все каникулы думал о Нине,
В письмах ведь ежедневных клялась.
К милой с поезда, мама богини:
- Нина с лётчиком. Поздно ты, Ясь.


Отчаяние

Дождь, как осенью, хлещет студёный,
Ясь на влажной скамейке один;
От обиды в любви обойдённый?
«Будь с ней счастлив, крылатый блондин…
Пусть она обещанье забыла,
Женихом в лётной радуя мать.
В жизни сложной великая сила
Забывать всё, как есть, и прощать.
Дай ей Бог в жизни счастье такое,
Чтоб с любви, словно солнце, сиять;
Никогда не расстаться с любовью.
Дай и тёще, чтоб радовал зять»
Вот и солнышко тучи пробило,
Ясь в читальном за кипой газет:
«Крокодил», «Вожык», «Знание – сила»,
«Вокруг света» - на всё есть ответ.
Путь влюблённым подскажут созвездья
И осветит сияньем луна;
Зов в письме Куси без междометья:
«Ясик, я лишь в тебя влюблена»
Кто от счастья не прыгал как мячик,
Кто миг счастья не хочет поймать?!
Счастье жизни – не солнечный зайчик,
Счастье – вера с любовью, как мать.
Без письма день казался днём буден,
Не напрасно с волнением ждал:
«Приезжай! В минском оперном будет
Новогодний студенческий бал!»
Новый год: небо в трепетных звёздах,
А земля в снеге искристых страз;
В конфетти нитях «дождика», блёстках,
Куся с Ясем танцуют под джаз.
В мае Куся приехала в Горки,
Ясь с ней ночку в постели провёл;
Чтоб свиданье казалось не горьким,
Свадьбы день назначает орёл.
Куся Ясю расшила сорочку
К свадьбе с кисточкой и пояском,
Заключённая страсть в эго-точку
Тотчас выход находит тайком.
Семь дней свадьба плясала и пела,
По июльским лугам разлилась;
Дочь соседа от слёз посинела:
- Я ж любила тебя, милый Ясь!
Август полон садов ароматом,
В палисадах цветы георгин;
На крестинах племянника взглядом
В сад увёл Кусю «жгучий блондин».
Ясь, гармонь бросив, вон из Отражья,
Побороть боль измены не смог;
От позора из ревности блажи
Он на путь перед поездом лёг.
Уступает ум ревности в силе,
В половодье бесится река;
Лита с Юзей за Ясем следили,
Оттащили с пути чудака.


Академия

Сентябрь по горкам листья кружит,
Октябрь присыпал их снежком;
Ясь год друзьями чтится мужем,
Как Линг, Гулаев и Рудько.
А в декабре Ясь поздравленья
С рожденьем дочки принимал.
За шпильки в литобъединеньи
Друг Яся ёжиком прозвал.
Студентами полны все Горки,
Уход с занятий – знаний враг;
Всё подмечал сатирой зоркой
Ясь и за то попал впросак.
Острил, заметным став поэтом,
Всё в эпиграммах отмечал;
Его подставили за это:
Отмстили со всего плеча.
Ясь в коридоре лишь разделся
И плащ повесил на крючок,
Не глянув, как студент вертелся –
Корреспондент, лентяй, сморчок.
За меткость Яся эпиграммы,
Наврав в доносе Колин-бес,
Что, точно сам он видел прямо,
Как Ясь в чужой карман полез.
Ясь исключён из комсомола,
Хоть не пропало ничего;
Чуть пережив тот год тяжёлый…
Сатиры зуд достал его.
Оставил литобъединенье,
Но басни прожолжал писать;
Их в «Вожык» разместить – явленье,
Печатал. Не согнулась стать!
Была несправедливость горькой,
Но не рассыпалась легко
Друзей сплочённая четвёрка:
Линг, Ясь, Гулаев и Рудько.
До получения диплома
Пшениц поля в снах видел он,
Пришёл Учёным агрономом
Хлеба растить Ясь в свой район.


Радость отцовства

Милая малая родина,
Как же близка ты душе
Запахом ветки смородины,
Ласточек пеньем, стрижей!
Счастье ж великое светлое
Яся – малюточка дочь,
Больше богатства несметного,
Что не сосниться за ночь.
Славную капельку-веточку,
В сердце лелея, носил;
Милую капельку Светочку
Ясь больше жизни любил.
Нежил свою щебетушечку
С блеском доверчивых глаз;
Жизнь за дочурочку-душечку
Ясь положил бы тотчас.
Чудом являлась вселенная
В звоне небес и полей,
Радость отцовства нетленная
Выше всего на земле.
Милая родина белая,
Как же душе ты мила
Тем, что отцом Яся делая,
С Кусей навеки свела.


Крестины

У счастья на глазах туман,
С того глядят в одну лишь точку
И, счастья ощутив дурман,
Ясь видел дочку, только дочку.
У Юзи полон дом гостей
И Лита в радости единой;
Созвав родню всю и друзей,
Справляют внученьки крестины.
Иконостас…К плечу плечо
На самом на почётном месте
Невестка Куся с главврачом,
Он льнёт к ней, как жених к невесте.
Гость важный внучке тост сказал:
- Желанной будь, как Парадиха!
В тревоге литины глаза:
Главврач не гость, а Ясю лихо.
Сронив как будто вилку в срок
Под стол, развеяла сомненья:
Под юбкой Куси между ног
Хотеша шарил без стесненья.
И Юзя что-то замечал,
Но Ясь лишь ликовал от счастья;
Дочурка – радости свеча
Собой затмила бед ненастья.
В сомненьи Юзя: - Как быть мать?
Наш Ясь от счастья слеп, как прежде.
Открыть глаза ему, сказать?
- Нет Юзя, жизнь семьи – в надежде.

Встряска

Июнь к исходу очень жаркий
И юность чувствами горит;
В реке купанья, танцы в парке,
Объятья, клятвы до зари.
У взрослых – жизни однотонность,
Как в будни, так и в выходной;
Тянулся скукой монотонной
Всё разморивший сонный зной.
Не каждый раз крестины, свадьбы
Вдруг оживят тягучий быт;
Но вот районный дом культуры,
Как улей пчёл, битком набит.
Артистов минской артбригады,
Романсы, песни, плясок звон.
Ясь с Кусей с кумовьями рядом
Добыл билеты всем им он.
С аплодисментами из зала
Друзей взволнованных река;
Под ручку только что держала…
Но где же кусина рука?
Ясь мигом кинулся к аптеке,
Где оставлял велосипед,
Ему ж дежурный, вскинув веки:
- Здесь Куси не было и нет!
Ясь птице полетел в больницу,
Тревоги чтоб развеять плен:
Могла с больным беда случиться,
Позвали срочно на рентген.
Но и в больнице нету Куси,
На скорой не случалось бед.
В аптеку Ясь стрелой вернулся –
Там лишь жены велосипед.
Ясь закрутил домой педали –
И дома нет… Но где ж жена?!
Сомненья, стыд его мотали
Туда, назад – всю ночь без сна.
Рога уныло месяц вешал,
Краснела со стыда горя.
- Меня на скорой сам Хотеша…
Ясь оттолкнул, не говоря.
Сильней толчок мог стать бедою,
Перешагнул сомненья Ясь.
Мать Кусю отлила водою,
Та кошкой к мужу улеглась.


Разлад

Свекровь с невесткой – сплав металла,
Коль к сыну сердце той лежит;
Сомненья ж кошка пробежала
И под снохой земля горит.
Заныла Куся: - Лада мало! –
И взглядом раздражает мать.
Чтоб избежать в семье скандала,
Жить к тестю переходит зять.
А через сутки Юзя пьяный
Явился внучку отнимать,
Разгорячено, громко, рьяно
Известная взлетала мать.
Вдруг на рассвете Яся поднял
Крик тестя, издали знаком;
Вскочив с постели не раз понял
За что корову бьют дрюком.
На кольях уж висит корова,
А снять полтонны нелегко.
Сказала тёща: - Бъёт за норов:
Лягнув разлила молоко.
Кричала Светочка с испуга
До посинения в надрыв.
Скандалы – счастью не услуга,
Семьи безжалостный разрыв.
И в тот же день Ясь снял квартиру
Над Басей, в частника дому;
На счастье лад семейной лиры
Настроить надо самому.


Ходок

Второй «День донора» в больнице
Дать первым кровь есть долг врача;
Пришлось Хотеше согласиться,
Рукав сам поднял до плеча.
Но в миг, когда кольнули вену,
Главврач сознанье потерял
И, как мешок, упал мгновенно;
Вокруг него – врачей аврал.
Но не жена, рыдала Куся,
Кричала, волосы рвала:
- Любимый, на иглу наткнулся!
Я лучше б два раза дала!
Как анекдот пошла та фраза:
«Не воротит любовник нос,
Коль враз ему даёшь два раза»
Дочь споря, защищал Федос.
Ады, ады друг другу любы,
Ады, ады не Ясь, он зряч;
За красоты ады ведь шубу,
Жениться обещал главврач.
Любовниц у Хотеши много,
Залез к жене Предрика в срок;
Сломал, с балкона прыгнув, ногу,
От мужа бегая, ходок.


Жильё

Весенний парк: все клёны, липы –
Звонки от пар любви грачей,
А рядом – сам райком, что сыпал
В дела подвластных строгачей.
- Век жить в чужих квартирах будем?! –
Пытала Куся, обозлясь, -
Когда я заживу, как люди?!
Ты ж ходишь по райкому, Ясь!
- Просил жилплощадь в исполкоме,
В райкоме поднимал вопрос;
Сегодня снова на приёме
Мне Первый толковал всерьёз:
«Ясь, если дать тебе жилплощадь,
Пусть очень ценен ты для нас,
Да жалобами заполощет
Народного контроля глас.
Жена пусть пишет заявленье.
Врач, лечащий туберкулёз,
Имеет право на решенье
Вне очереди – в том курьёз»
Хотеше ж на бюро райкома:
- Дадим ей, как я обещал
С тобой в одном подъезде дома,
Ходок чтоб ноги не ломал.
Охотка говорить здесь смело,
Чтоб знать нам впредь:
Свой сын, иль чей.
Смех грохнул, за окном взлетела
С гнёзд стая преданных грачей.


Подарок

У рынка в новый дом вселились
Начальство мелкое, врачи
И Ясь, вселяясь не без усилий,
Сияет пламенем свечи.
Но, засветился счастья силой,
Как в трубке услыхал ответ:
- Жена вам сына подарила!
- Сын! Больше сына счастья нет!
Ясь засиял блистаньем счастья,
Как солнце Кусю грел теплом;
Муж, вспыхнувший отцовства властью,
Способен согревать свой дом.
С восторга радостный и звонкий
В пылу забот, любви отваг,
Ясь вешал во дворе пелёнки –
Торжественный отцовства флаг.
До полночи от зорьки ранней
Он озабочен был всегда,
Чтоб дети не были без няни,
Не знала б Кусенька труда.
С работы прилетев домой, и
В квартиру воду нёс, дрова;
Из дома выносил помои.
«Всяк в счастье слеп» - гласит молва.
Оставил Ясь друзей, рыбалку,
Ушёл от праздных всех затей
И Ясю жизни всей не жалко,
Всё для венца любви – детей.


Чехарда

Никак без революции заводам,
Чтоб не поставить новые станки;
А на селе не даст стоять погода,
Здесь перемены каждый миг жестки.
Погода вдруг остудит планы хлябью,
То вдруг по всходам снег, то град, то дождь;
Погода ж власти – хуже вздорной бабы,
Меняет лад крестьян, бросая в дрожь.
Лишь принимаются в селе за дело,
Как окрик коммуняк: - Кругом! Не так!
Рулят опять, не ведая, но смело,
Меняя курс на каждый новый шаг:
То бросят Яся осушать болото,
А то следить, как лён растят в полях.
А Ясю сеять хлеб, растить охота,
Горька ему бесплодием земля.
Но снова он не агроном, инспектор
В хозяйствах зоны всё лишь закупать.
И комсомольский Ясь навёл прожектор,-
Чтоб недостатки в деле освещать:
Где с браком сев, где хлеб гноят в уборку;
Где кадры партии лишь спят в строю.
Достал райком: решение, как порка,
В колхоз его, ценил чтоб жизнь в «раю».
- Критиковал Уинстон Черчилль
И до премьера так дорос
И Яся, словно носят черти,
Опустим-ка его в колхоз.
- Не согласится он, беда вся:
Квартиры ж получил ключи.
- Чтоб сам без уговоров сдался,
Выговорами обстрочим.


Выбор

Колхоз «Комманифест» делили
На два, поскольку был велик.
- Рекомендуем, молод, в силе
И агроном. – райком рулит.
И выбрали единогласно:
- Сороковым пусть будет он
И он намучится несчастный.
Боялся ж Ясь, что выдаст сон:
Ведь он же спит – стреляй из пушки.
Как будет утром сам вставать?!
На службу разлучить с подушкой
Его могли жена иль мать.
Ясь взял в колхоз бельё, да мыло,
Часы – громоподобный бой;
Просил хозяйку чтоб будила:
- Не встал – лей ледяной водой.
К пяти часам подали лошадь,
Без десяти вскочил Ясь сам.
- Не спала, вас боясь всполошить,
Всю ночь, да сон слепил глаза.
Взял Ясь за правило: встать первым,
Чтоб видеть жизнь в сетях забот;
Бригады посетить и фермы,
Заметить чем живёт народ.
Правленцы ж пошутили видно,
Дав бригадирского коня;
Как холостяк, тот знал бесстыдно:
Крутить любовь, да пить до дня.
Ясь, сев в возок, лишь тронул вожжи,
Как рысью жеребец рванул.
Возница справиться не может,
Во двор вдовицы конь свернул
И встал. Как Ясь с конём не бился,
Не укротить привычки нрав.
Молодка ж: - Смех, милок, без сил вся,
Дай клевер – сам сдаст со двора.
Раз семь конь повернув за утро,
До фермы так и не довёз;
А поскакал рысцою шустрой
К любовнице в другой колхоз.
Обратно, не свернув ни разу,
К правленью Яся конь подвёз;
От председателя рассказа
В конторе смех стоял до слёз.
Вдоль стен по лавкам разместились
Колхозники в хмельке все в ряд
И самокрутками дымили,
Взлетал семиэтажный мат:
- Мля, не одна не пригласила,
А виноват остался конь!
Все бабы видят в корне силу,
Ты, пристебатель, не огонь!
Наш бригадир не столь пригожий,
Но не такой и не женат;
Какой ходок для баб порожний?!
Возьми с собой мешок зерна!
- А где ж ему зерна набраться?
Он не успел ещё украсть.
- Да вы на нос взгляните, братцы:
Нос не велик – мала и снасть.
Заметил Ясь: - А что работу
Не время что ли начинать?
- Плевать нам, пристебатель, кто ты!
Плати сперва, ядрёна мать!
Пошёл вал запредельных шуток,
Град оскорблений и угроз.
Горячих на пятнадцать суток
Отправил Ясь, озлясь всерьёз.


Ломка

За захолустьем, глухоманью,
Голынщиной Голынский лес;
Разбитую дорогу бранью
Поносит всяк, кто с осью влез.
Не колея, а ров глубокий,
По край наполненный водой;
Здесь сносный путь в мороз жестокий,
Да лишь сухменью в летний зной.
Как скована дорога льдами
Иль грязь, засохши кирпичом –
Зовут дела, ничто не заметь,
Ни слякоть Ясю нипочём.
Из утепления солому
Коровы съели до жердей,
Им с голода, не от истомы,
Не встать без помощи людей.
Стараются поднять за ноги,
За хвост, за шею, за рога;
Верёвкой подвязали многих,
Чтоб устояли на ногах.
- Друзья колхозники! Нам надо –
Доводит на собраньях Ясь –
- Поверить в труд и всем бригадам
За дело взяться, не ленясь.
Кто к нам придёт поправить дело,
Кто нам поможет хлеб растить?!
Все, кроме вас, крестьян умелых,
Спешат в речах лишь воду лить!
Давайте плату установим
Не за хвосты, а за удой.
И толокою вам не внове
Справляться с новою бедой.
По королеве – злой обузе,
Чтоб нам райком не портил кровь,
Люпин подсеем в кукурузе
И будет чем кормить коров.
Пусть витамин в еловой лапке,
Но сена ей не заменить;
И с опытом крестьянства в схватке
Партийная утонет нить.
- Ты, говорливый председатель,
Ответь-ка на такой вопрос:
По двести грамм зерна к оплате?
А выдал лишь по сто колхоз!
Но трудодень по семь копеек –
И половины не сплатил!
Вина партийных неумеек –
Не плата нам за трату сил.
- Пока не стал я коммунистом,
Долгов пред вами не стерплю:
Животноводам, трактористам
Заплатим к хлебу по рублю.
Не корм ни лапка, ни соломка,
С труда и хлеб в полях взрастёт;
Безволья неизбежна ломка,
Поток доверья сломит лёд.


До обкома

Январь с метелью куролесит
В заботах лишь о зимних снах,
Февраль и март Ясь возит смеси
В пургу на тракторных санях.
Сошлись здесь практика с наукой:
За два мешка комбикормов
Начальник станции дал туков
Из смеси залежей годов.
Река Реста угомонилась
И воды полые сошли;
От туков ржи проснулись силы
Тех, что «по «черепку» внесли.
Земля вздохнула от пригрева,
В лесах – подснежники, как снег;
Пришло вплотную время сева,
Неукротим весенний бег.
А в мастерской колхоза тихо:
Железа нет на два болта;
Его не выкупить на лихо –
Все арестованы счета.
В обкоме Ясь устал, зря тычась:
- Обком сплошал, избрав меня!
Причём вина людей трёх тысяч?!
Клянут ведь, партию виня!
Что я могу, скажите, сделать?!
Колхоз в кредитах, как в шелках!
Обком сулил помочь умело…
Но где та помощи рука?!
- Зачем так распаляться сразу?
Решим проблему без труда:
Не сельхозтехники на базу
Я позвонил. Езжай туда.
Дадут тебе в кредит железа,
На тонну выписали счёт.
Ясь рад: - Дай бог туда пролезу! –
И взял, что надо, в подотчёт.
Завбазы дал свою зарплату,
Пять дней возил железо с ней
За мясо сразу все завскладов
Бери излишки запчастей
Для тракторов и для комбайнов,
Для сеялок, плугов, машин.
Обкому взятки разве тайна?
За взятки блат достиг вершин.


Посевная

Над полем жаворонка песней
Ждёт колыбель в полях зерно,
Ну, а колхозники, хоть тресни,
Кто самогон пьёт, кто – вино.
Дни Первомая после Пасхи,
За ними и Победы дни,
И Радуницу без опаски
Справляют, аж гармонь звенит.
Полмая в пьянке пролетело,
Семян землица заждалась;
Ну, а колхозникам нет дела,
На сеялках парторг да Ясь.
Напрасны Яся уговоры,
Что упускаем сева миг.
- Ты, пристебатель больно скорый,
Пёр Счастный, ты на грудь прими.
Зря попрекаешь нас за гульбы,
Колхозу не являем прыть,
А дома не посадим бульбы.
Скажи-ка чем детей кормить?
Да, разве мы враги-уроды,
Чтоб действовать себе во вред?!
Ты дай коней на огороды,
Изгонят жёны пьяный бред.
Зазря стоишь пред нашим торгом,
Ведь вновь колхоз нам выдаст шиш.
Один провалишь сев с парторгом
И с должности, как все, слетишь.
- Добро. С согласия правленцев
И я не стану возражать.
Нет, бульбу ж жёны иждивенцев
Заставят на себе сажать.


Ночное

Ещё звезда пленяет светом,
Не видно признаков зари;
А Ясь, проснувшись до рассвета,
От нетерпения горит.
Под Хорошками вхолостую
Мотор у трактора стучит
И Ясь помчался в ночь глухую,
Где тракторист в кабине спит.
- Петро, поди поспал немного,
Уж час, как зря солярку жжёшь.
Давай, сердешный, трогай с Богом,
Хлеба отсеем, отдохнёшь.
- Прости, Язепыч, задремалось.
- Да ладно, Пётр, нельзя ж без сна.
Осталось чуть, напрячься малость
И не обгонит труд весна.


Гимн полей

Поля ликуют ливнем всходов
И лён, как небо, голубим;
И над гречихою с восходом
Поёт пчела нектару гимн;
И рожь уж кланяется в пояс,
И клеверами гул шмелей.
Ясь, как любви читает повесть,
Встречаясь с радостью полей.
И вот лугами плед тумана
Сползает к межени волнист,
Где лён, колхозницами стланный,
Росой ласкается в батист.
Поля плодами благодарны
За прилежание в труде,
Поют труду высокопарный
Гимн, как поэзии звезде.


Первая отчётная

Платки, ушанки, да фуфайки
От самокруток дыма смрад;
Дымят открыто, без утайки,
Как и десяток лет подряд.
Клуб сухаревский, словно улей,
Когда нарушен пчёл покой.
Президиум лишь занял стулья,
Встаёт Ясь с поднятой рукой:
- Прошу, товарищи, вниманья!
Куренье в зале прекратить!
- Видали мы таких и ране,
Да им укоротили прыть.
- Ты, бузатёр, видать, вновь пьяный?
Забыл, как сутки отдыхал?
Как мы поступим со смутьяном?
Мгновенно затихает зал.
- Кто хочет говорить серьёзно,
Прошу с трибуны всё сказать.
Встал Счастный: - О делах колхозных
Иль делаку бы обсуждать?
И Вася Шапочкина встряла:
- Скажи взаправду, не таясь.
Ты, гомоюн, нам платишь мало.
- Не я, а вы. – ответил Ясь.
- Наш урожай хлебов не беден,
Богаче втрое молоком;
Запас кормов зимой не съеден,
Лён отплатил труд волокном;
Приплод хороший фермы дали
За жизнь колхозную впервой;
Две женщины у нас с медалью
За подвиг, труд их годовой.
Колхоз добыл в достатке денег,
Чтоб расплатиться по долгам;
Всем заплатить, кто не бездельник,
Согласно всем договорам.
За год со всеми за работу
Проделан полностью расчет.
Быть может здесь неверно что-то?
- Нет! Будем утверждать отчёт.
- Вернувшимся из Казахстана
Я рад. Кого же давит пар
Зла, лени, сплетен непрестанных –
В колхоз соседний «Коммунар».


Страсти

На исполкоме в сельсовете
Разборка жалоб женщин двух
На страсть, взыгравшей, как в невесте,
У главврача больницы вдруг.
Изменщики: водитель скорой
И инвалид безногий, врач.
Давно ходили разговоры,
Но женщин допекло, хоть плач.
Виновница страстишек скверных
На заседанье не пришла,
Звонила: - Занята безмерно,
Сверхнеотложные дела.
Врач Сёмкин оправдался лихо:
- Как я могу ей отказать?
Ты лишь больницы повариха,
Главврач же вправе приказать.
Жены водителя крик с болью:
- Убью, проклятый ловелас!
Прям в скорой занялись любовью!
- Да ты застала ж только раз.
А Ясю Куся: - С выпускницей
Схлестнулся, чтоб тебе пропасть!
Избитый способ защититься –
На невиновного напасть.
Колхозу Ясь отдав все силы,
Был сорок восемь килограмм;
Дыханьем ветерка сносило,
Не до семейных с Кусей драм.
- Ты, Куся, занялась бы де;;тьми
И тела укротиться страсть.
Не новость людям на планете:
Там, где безделье, плоти власть.


Жито

По-белорусски рожь есть жито
С славянским корнем слова «жить»,
Доколь на поле не изжито
И жизни не прервётся нить.
В любую пору рожь, волнуясь,
Тревожит души всех крестьян;
Кто видел ниву золотую,
С её волненья будет пьян.
Ликует глаз: на шеях тонких
В поклоне нива в колосках
И зрелость золотинок звонких
Взывает Ясю у виска.
Луч солнца золотил нас тайно
И стебель нам земли дал сок,
Пора, пора пускать комбайны
И золото свозить на ток;
Пора нам становиться хлебом
И жизнью заплатить за пот
И труд людской, за дождик с неба,
За жизнь зерна могучий взлёт.
Под крышей тока в непогоду
Зерно, как солнце, разлилось;
Оно – итог усилий года,
О чём мечталось, чем жилось.
Его уж горы, даже боле:
Овса, пшеницы, ячменя,
Гречихой одарило поле.
Сердца от радости звенят.
И Ясь глядит, от счастья светел,
Как житу здесь душа верна;
А люди, радуясь, как дети,
Ныряют в золото зерна.


Купель

Тепло. Макушку лета солнце
Облило брызгами лучей,
Купая омуты до донца
И вскачь бегущий вдаль ручей.
Манит река: «В купель последуй!
Пыль, пот смой свежестью струи!»
Ясь заскочил домой к обеду
И обласкать детей своих.
А Куся, явно без заботы,
Идёт с детишками к реке.
Ясь следом, будто чуя что-то,
Летит стрелой невдалеке.
В глазах отцовских ужас замер:
Сынишка третьим лишь годком
Плыл с удивлёнными глазами
Почти у дна, хватая ртом.
Отец, мгновенья не промешкав,
Нырнул, спас сына из воды.
А мама с деланной усмешкой:
- Зову. Сюды гляжу, туды.
Ясь из сынишки воду вылил,
Ему дыхание вернул;
Нормальный сын здоровый, в силе
Отцу поможет, заглянув.


Из ямы

Утром у Яся вначале
К специалистам вопрос:
- Новое что прочитали,
Чтобы внедрить нам в колхоз? -
Дельного что отыскали
В книгах, газетных статьях?
Как покорять будем дали
В жизни нелёгких путях,
Ямки, колдобины, ямы –
Тормоз движенью в пути?
К цели стремимся упрямо,
Сможем дорогу пройти.
Чтобы колдобин ухабы
Не замедляли наш ход,
Надо напрячься неслабо,
Выверив путь наперёд.
Жаткой в валки рожь – синица,
Ямы – журавль в облаках.
Чем зоотехник хвалиться
Может, чтоб наверняка?
- В ямы закладывать силос.
- Способ надёжен, не нов.
Выкопать ям не случилось,
Выход в закладке буртов.
Спите от хмеля истомы,
Льёт же люпин сок рекой!
С резью мешайте соломы,
Будем зимой с молоком.
Путь из чайной – не из храма.
- Всё с зоотехника спрос.
Ясь же: - Возьмёмся, из ямы
Вытянем вместе колхоз.


Хорошки

Семнадцать женщин – вся бригада
В деревне Хорошки; была,
Года к закату – не услада,
Но жизнь бригады весела.
Застрельщик Шапочкина Вася,
Схватив на ферме за тулуп,
Подводы требовала с Яся
На танцы ездить в сельский клуб.
И Ясь опешил удивлённо:
- Не поздно ль в ваши-то года?!
- Нет, труд, оплатой окрылённый,
Не утомляет никогда!
Из сундуков своих достали
Мы юбки, кофты, пояса,
Платочки, фартуки, да шали.
Станцуем, удивишься сам.
Концерт: два танца неизвестных,
«Гусарики» в лаптях ткут ряд,
«Комарик», сшит в дни весты,
Своей рукой расшит наряд.
Под скрипку проторить дорожку,
Танцорам Ясь помог, чем горд,
Ансамбль не «Хорошки;», «Хоро;шки»,
Аж до Москвы прошёл на смотр.
Тех танцовщиц уж нет в помине,
Конечен жизни путь у нас.
«Хоро;шки» ж в Минске и поныне
Фольклорным танцем тешат глаз.


Износ

Уже во время заседанья
Не раз сознанье Ясь терял,
Правленцы, вынеся из зданья,
Его спасали, кто как знал.
- Износ, друзья. В сердечных болях
Я нажил кардионевроз.
В райкоме попрошусь уволить,
Нет больше сил тянуть колхоз.
- Да мы, Езепыч, вроде вместе
В упряжке в воз, к лицу лицо.
- Нет, не могу. Ведь крошки ж дети.
Умру, кто будет им отцом?
Купить машину, к ней запчасти
По разнорядке мог колхоз,
Во всём с беспрекословной властью
Один райком решал вопрос.
Ясь к Первому пошёл, к Забулде:
- Колхоз наш хуже в десять раз?
Иль в нём работают не люди?
Что ж обделяют всюду нас?!
- Беда, в горах, где только тропы,
Ишак с поклажею слетит.
А ты хотел бы катастрофы,
Чтоб эшелон сошёл с пути?!
Колхоз, что ты мне намекаешь,
В работе остальным маяк.
- Затея партии пустая,
Коль к людям относиться так.
На партактива совещанье,
Что Первый лично проводил,
За возраженье замечанье
Ясь в жёсткой форме получил.
- Что?! Не желаете работать?!
Скажите и покиньте зал!
А Ясь: - С великою охотой! –
И заявленье написал.


Последний отчёт

Не раз Забулда очень внятно,
Винясь, как будто извинял.
Но заявление обратно
На партактиве Ясь не взял.
Раз предстоит переизбранье,
Бухгалтер ведомость подал
На премии, чтоб до собранья
Её Ясь быстро подписал.
За план, сверх плана мяса, хлеба,
За льна богатый урожай.
- Ясь, подпиши, коль совесть слепа
И на три «Волги» получай.
Но резолюцию поставил,
Какой бухгалтер был не рад:
«Колхоз грабёж без чести правил
Отбросит на пять лет назад!»
- Убить колхоз, намёк мне ясен.
Нет, не поднимется рука.
На часть двадцатую согласен,
За дешевизну молока.
Клуб переполнен, словно улей,
Как в клубе пчёл, разбор течёт.
В тревожном приглушённом гуле
Так Яся слушают отчёт.
- Из отстающих в год отчётный
Колхоз вошёл в середняки;
С деньгами, с хлебом по расчётам
Теперь и вы не бедняки.
 Крик зоотехника неистов:
- Я здесь скажу как коммунист:
Ясь мнения специалистов
Не принимал, волюнтарист!
- Не выступленье, вонь удода –
Встрял Счастный, - Дом отца пустой,
Пьянь, председатель был полгода,
Свой дом отгрохал над Рестой!
Наш Ясь в заботах не о личном,
Работая не первый год,
С семьёю в домике больничном
Спокойно до сих пор живёт.
В спор Вася Шапочкина встряла:
- За Яся мы, бригада вся!
Ты, зоотехник, съел то сало
Ворованного порося?!
Наш Ясь, болея о колхозе,
Сам заболел уже всерьёз;
Чтоб снять его, давайте спросим:
Согласен не райком, колхоз?
Тут заболел, лечить мы будем.
Напраслину на Яся льют.
Давайте защитим, коль люди,
Прокормим Яся и семью.
Ясь прослезился незаметно:
- Как болен я – все знают тут.
Умру, ведь я же не бездетный,
Что, дети по миру пойдут?!
Забулда встал: - Довольно споров!
Мы ж голосуем в пятый раз!
Пускай в делах Ясь даже спорый,
Колхоз не выживет без нас.
Ещё райком пока что в силе
И он решил: «освободить».
Кто против?! Нет?! Освободили!
Мы языков урежем прыть.


Под прессом

Заметил Юзя: - Мне лавиной
Беды грозил девятый вал;
Пусть был я смелости не львиной,
Но жизни не бросал штурвал.
Иначе, сын, волна крутая
На скалы бросит иль на мель;
Безвольных с палубы смывает,
На дно бутылки тянет хмель.
Лукавый льстец, считай, предатель,
Огонь его – тотчас зола;
Парторг-льстец, новый председатель,
Работы Ясю не дала.
Ясь в Солигорск тотчас поехал,
Начальником там друг его.
Линг посочувствовал со смехом,
Не посуливши ничего.
Забулда Яся дожимает:
- Подлипкина в «Герой труда».
Но опытная областная
Есть станция и Ясь туда.
Там заявленье на работу
Директор Ясю подписал,
А через месяц «стукнул» кто-то.
Какой в директора был залп
Забулды в трубку телефона
Мат раскалил аж до красна:
- Тебе, мля, член, ты, тля персона,
Раз, мля роль партии ясна?! -
Кипел Забулда – Умник взялся!
Я в порошок его сотру!
Но резолюцию лишь Яся
К доплате откопала КРУ1
При пересмене партучёта
Забулда поднял разговор:
- Не вышло по моим расчётам,
Я думал ты – хапуга, вор.
Дурак! Своё не взять раззяве,
Что позволял тебе закон.
КРУ1 – Контрольно-ревизионное управление республики Белоруссия

Ждал, памятник колхоз поставит?!
Пошёл из кабинета вон!
- Нет, я с таким же партбилетом,
Да и зашёл не к вам домой;
Не собственник вы кабинета,
Он ваш такой же, как и мой.


Укус

Когда идущего дорогой
Остановить не может зло,
Спешит упрямо, круторого
Встать поперёк пути козлом;
Завал устроить на подъёме,
За спуском затопить овраг.
Забулда был мастак в приёме,
Коварный, изощрённый враг.
Парторгу опытной заданье
Дал, чтобы Ясю насолить:
- Напомни Кусины свиданья,
Ей практики позор не смыть.
И, чтобы угодить Забулде,
Завёл тот с Ясем разговор:
- Зла главврача жена и будет
Твоей напоминать позор.
Как практику здесь проходила,
Муж лазил к ней на сеновал;
Из-под него её тащила
За волосы, подняв скандал.
- Было; ли, не было свидетель
Тому не я. – ответил Ясь.
- Захарович, а как же дети?
Ты вырастишь, мы разведясь?
- Зачем же разводиться сразу?
Поговори как коммунист.
- В жене сомнения – проказа,
А детям я своим – не глист.


Наука

Струиться Днепр – свидетель вечный,
Свидетель драм, трагедий, битв,
Свидетель жизни быстротечный
И о согласии молитв.
Где в Дашковке терраса круче,
Дворец взмывает, словно бриг;
Он в волнах зелени кипучей
Был зодчему полёта миг.
Дворец Жуковского стал штабом,
Когда француз здесь наступал;
В бою под Стайками неслабый
Урок Дову; Раевский дал.
Жгли Стайки и французов пламя,
И злой огонь фашистских зверств;
Но помнят Симоновский камень
И у шоссе Каплицы крест.
В дни наши в зелени кипучей
Дворец науки тот же бриг,
Здесь патриот наук, попутчик,
Лентяй и выкормыш интриг.
В оперативном Ясь отряде
В колхозе опыт заложил
По трём китам в крестьянском взгляде –
По льну, картофелю и ржи.
Повёл по-новому он дело:
Подход поглубже изучай
Как действует приёмов смелость
На качественный урожай.
Важнейшие влиянья факты
В статье журналов изложил.
Петрович, группы шеф, соавтор
Семьёю с Ясем задружил.
За столь заметные успехи
Ясь в луговодство приглашён
И нет Петровичу помехи,
Путь в кандидаты снаряжён.
Ясь в луговодство вмиг ввязался,
За пастбище, что создал он,
«Отличник сельского хозяйства»
Почётным знаком награждён.


Интрига

Любовь для Дашковки – не тайна,
Распутывали сплетен нить;
К Петрович Алле не случайно
Забулда ездить стал гостить.
Хлюст, по району всем известный,
Разбил не первую семью;
Куда не влезет повсеместно
Развода горе, дети пьют.
Но здесь Забулда скользким сигом
С иною целью лез в семью:
Чтоб Яся затянув в интригу,
Карьеру защитить свою.
Внушал: - Брось, Эдик, медлить в муке,
Себе греби всё, не смутясь,
И кандидатом стань науки
На опытах, что сделал Ясь.
Секретарю обкома Алла,
Пускай и малая родня,
Я разовью пред ним и малость,
Но не забудь и впредь меня.
И кандидат наук, и молод,
Криулин – верная рука,
Рекомендуем в совпартшколу
Тебя учиться при ЦК.
Решайся, коль играть не промах,
Наскучила науки брыдь;
Сев в кресло предоблисполкома,
По-королевски будешь жить.
- А Ясь?! Ведь совесть не позволит.
И как ему в глаза взглянуть?
- Ты едь учиться в совпартшколе.
Прижгу, взмолит спасенья путь.
И тут Забулда рьяно взялся,
Чтоб Яся в армию призвать;
Но ни глаза, ни сердце Яся
Не шли под офицера стать.
Кипел Забулда: - Я вопросы
Важней решал как захочу!
В командировке, а партвзносы
Не заплатил?! Всё! Исключу!


Изгой

Наскок Забулды-партизана –
Любой ценой победы флаг:
- Ясь не уйдёт от наказанья,
Раз я решил, что он мне враг.
По-партизански из засады
Разделаюсь как со врагом;
При казни я не буду рядом,
Схитрив, упрячусь за обком.
Обстряпать исключенье дело
Обком инструктора послал,
В командировке ж Яся смело
Куракин быстро отыскал,
Предупредил. Вооружённый
Ясь взносы тут же уплатил.
Инструктор, Ясем уличённый
В хищенье, челюсть уронил.
Работая в совхозе раньше,
С женой он сливки воровал.
Тут Прудников, подельник фальши,
Как будто Яся не узнал.
Куракин же, спасая Яся,
Сказал: - Беги, проглотит спрут.
- В аспирантуру ж я собрался,
Три института в Минск зовут.
- Нет, Ясь, Забулда ж партизанил,
Лесных друзей и там полно.
В Москву, вдруг щупальц не достанет,
Беги, Ясь, в Институт кормов.
Опять бульдозер слеповатый
Смял злобно ясевы мечты
Найти путь хлеб растить богатый,
Создать весенние сады.

Глава III

ЛЮБОВЬ

«Да приидет царствие Твое…»


Хлеб России

О, Русь – кормилица отчизны!
Здесь хлеба нет, коль труд не рьян.
Святится ныне хлеб и присно
Вовеки свят в нём труд крестьян.
Пот – хлеб нещедрого простора,
Корчёвка пней, да леса пал,
Спасал от голода и мора
Пот в год бесхлебья хлеб давал.
Ушёл крестьянин чуть от пота,
От примитивности сохи;
Но и на тракторе работа
Пот выжимает, не духи.
В Москву летит Ясь самолётом,
Снега богатый хлеб сулят;
Видны крестьянские заботы:
От ферм везут возы в поля.
И, глядя на картину с неба,
Припомнил деда Ясь слова:
«Навоза воз родит воз хлеба,
Земля опарою жива.
И с Частного побаски с болью
С того растут хлеба слабей,
Что удобрял в колхозе поле
Лишь пролетавший воробей.
Поля не сдобрить слов туманом,
С речей бесплоден пашни пласт;
Как девушку, не взять обманом –
Земля за клятвы хлеб не даст»
Ясь убеждался, где бы не был,
Подспорье лишь науки труд;
На скудных почвах горы хлеба
Века от пота лишь растут.


Москва

Москва, Москва – ты впрямь столица:
Слышны тебе сто языков,
От края к центру разнолица,
А сердце – Кремль – лицо веков.
Монументальность стен зубчатых
И память башен, площадей,
Соборов православье наших
И восхищение гостей.
Полётом мысли русских зодчих
И прилежанием труда
Звал в гости Кремль поляков, прочих,
Но плен не ведал никогда.
Дивил по-русски хлебом-солью,
Дарил монисты, соболей
И никогда не знал неволи
Века истории своей.
Встречал гостей калашным рядом
Медами, чёрною икрой,
А недругов – отпора градом,
Покоем зла в земле сырой.
О, Русь! Сплотившая отчизну,
Где Кремль гостеприимством рьян
Святится ныне он и присно
Вовеки сыт трудом крестьян.


Причастье

Жизнь познаётся не мгновенно,
С усилием за шагом шаг;
Подводит к сути постепенно,
Что враг вдруг друг, а друг вдруг враг.
Впервой летел Ясь самолётом,
В метро проехался впервой;
Из электрички весь в заботах
Вступил на землю в Луговой.
Встречает Яся парк дубовый,
Берёзки юной красоты
И дух живого Ромашова
Средь кабинетов тесноты.
Поймал Ясь в конкурсе победу:
В аспирантуру поступил,
Сам Работнов провёл беседу,
Служить лугам благословил.
Зав. луговодства, как пенале,
Причастья объявляет честь;
Пять аспирантов – все стояли,
Им места не имелось сесть.
Директор – бос лихой Тьмурыгин,
Родня партийному рублю
Изрёк: - Научные задрыги!
На фарш строптивых изрублю!
Снял патриотов, встали моты
Моментом, как из-под земли
Взошли Матузова и Глотов,
Комсорг Изловеков рулит
И новоявленный так званый
Интриги гений – Хмельничук,
Чужих идей таскать каштаны,
Огнём своих не раня рук;
Не напрягать извилин мозга,
Давя апломбом, весь секрет:
Всех критики стегая розгой,
Возвысить свой научный бред.
И Ясь, приняв лугов причастье,
В плену интриг душой был наг;
Не знал в незрячем соучастье,
Что враг вдруг друг, а друг вдруг враг.


Квашонки

Луга, луга! Луга России,
Вы в шерсти, мясе, молоке
И в вологодской масла силе,
И кровь в орловском рысаке.
Сияя радуги цветами,
Вы нежностью шелковых трав,
Любви усиливая пламя,
Уводите под сень дубрав.
А в Луговой наук обитель,
Библиотек доступность всех;
Изловеков, руководитель,
Почуял в Ясе свой успех.
У Института боль в печёнке,
Без фондов стройка – море слёз
И Яся шеф повёз в Квашонки,
Госснаб где в шефство взял совхоз.
Канал Москвы за поворотом,
Вал Дмитровской  земли дугой;
Асфальт петляет по болотам
В лесах с осиной, да ольхой.
За Талдомом совхоза «Правда»
Полей осиротелых срам.
Квашонки. Гаражу для склада
И мастерской пере;дан храм.
Храм без креста и колокольни,
У росписей копчёный вид;
Взгляд с непривычки – сердцу больно,
Но местным, видно, не болит.
Все избы – сверстницы России,
Весь вид их возраст выдает:
У этой ноги подкосились,
А та земной поклон кладёт;
Та в поясном поклоне бабой
Крыльцо разинула, как рот,
Когда-то, видимо, не слабо
Искусством славился народ.
Пусть палисады обветшали,
Калиток нет иль вид поник,
В резьбе изб окна, словно в шалях,
В них богородиц строгий лик.
А тем, чьи ищут грех гляделки,
Рука с резцом у остряка
Сваяла в рожице-поделке
С ухмылкой кончик языка.
От любопытства кто неволен
И в щёлку заглянуть привык
У рожиц окон болей, болей
И вот – весь дразнится язык.


Накал

Весну и лето Ясь в Квашонках,
И даже осень прихватил,
И опыты картиной звонкой
Комиссии он предъявил.
Создал Ясь пастбище в совхозе,
Трав заложил семенники
И на отчёте, как допросе,
Его успехи велики.
На Глотова – партизбиенье
С работы исключить, под суд!
Тьмурыгин взял под подозренье,
Что жалоб настрочил тот пуд.
Все дружно Глотова клевали,
Но далеко не прав накал;
Да, в праздник, вместе выпивали,
Машину в пропасть не толкал.
Так Ясь вступился: - Ясно! Просто
Да, в руководстве, был порок…
Шофера ж, что рванулся к мосту,
Сдержать пытался… Жаль, не смог…
Директор пригласил парторга
И зав. отдела на ковёр.
- Здесь орган партии – я орган! –
Взъярённый на обоих пёр.


Зажюрили

Подводятся итоги года,
Дирекция, партком, местком;
Лизнул – взлёт на доску почёта,
Сболтнул – с почёта кувырком.
Как все, на конкурс аспирантов
И Ясь работу подаёт.
Жюрят рублей десяток грантом
К стипендии на целый год.
В сомнениях не долго рылись,
Ясь глубиною покорил.
- Грант все тебе, Ясь, присудили,
Твой шеф тебя и зажюрил
И отдал Млявченко нежданно,
Ведь плоский труд. За что поймут?
Его жене жена Ивана
Причёски крутит на дому.


Новоселье

Жизнь человека – не кометы,
Жить, чтобы ветвь продлить свою:
Ясь в «Запорожце» новым летом
Привёз весь скарб и всю семью
И с нею в комнату вселился,
Что с аспирантом на двоих.
Аскольд под осень появился
И, не смутившись ни на миг,
Улёгся на своей кровати.
Ясь на пол лёг, иначе где?
А Куся с де;тьми, всё некстати,
- Теснятся, как птенцы в гнезде!
Квартира в дмитровской больнице
Не вызвала у Яся прыть,
А в Институте взвился птицей –
И в однокомнатной пожить.
Заметен Ясь в научном мире,
Авторитет у Куси свой
И вот, в двухкомнатной квартире
Ясь поселяется с семьёй.


Вырезать его

Конгресс всемирный луговодов
Наш Институт в Москву созвал,
Учёных больше ста народов
Ясь в Шереметьево встречал
Тем вызвал массу интереса,
Что сделал с шефом он доклад
И кинохроники конгресса
На Яся обратили взгляд.
То Ясь гостей в порту встречает,
То гостя он заводит в зал;
То ланч, где гость и он за чаем,
А то – гостей вкруг Яся вал.
Когда впервой глядели плёнку,
Тьмурыгин вспыхнул, как огонь:
- Ясь! Снова он! Залез в печёнку!
Немедля вырезать его!
- Но фильма суть, где ярче встречи
С гостями. – Молвил режиссёр.
- Я вам плачу! – Вспылил, как кречет,
Директор. – Кончен разговор!


Сваты

Срок истекал в аспирантуре,
Есть диссертация вчерне
И к Яся действенной фигуре
«Сваты» являют интерес.
«Сваты» из Главка Министерства
Из Академии «сваты»;
Тьмурыгин, проявляя зверства,
Мат возвышает в три звезды.
Директором жмёт Яся прочно
К Уралу или на Оке:
- Остались станции досрочно
Без рулевого в челноке.
Ясь соглашается: - Поеду,
Но нет согласия жены…
И снова мат вершит беседу:
В Сибирь к мужьям, мля, шли княжны!
- Мне что, с женою разводиться?
А как же дети и семья?!
Выговора, как злые птицы,
Терзали Яся, не таясь.


Друзья-советчики

А Кусю всюду донимают
С советами со всех сторон,
Лишь кандидат наук внимает
Та окружению ворон.
- Ты разводись с ним и немедля! –
Зудит директора сестра, -
Скорей снимай удавку-петлю,
Пока не смяла бед гора!
Ведь он гуляет, бес нечистый,
С двумя, скажу тебе тайком.
Льстит – главные специалисты! Льнут:
Зоотехник, агроном!
И Куся ринулась мигерой:
- Довольно! Развожусь с тобой!
- Кусь, мужики ж пенсионеры!
Ты ж знаешь, я – не голубой.
Советники, подумай, лживы,
Беда семье с вранья вестей.
Как мы, родители, ведь живы,
Осиротим своих детей?!
Внимать жена способна мужу,
Когда скандала бьёт азарт?!
В местком, в партком
Трясла, как грушу.
И Яся подкосил инфаркт.


Скорая

Сентябрь. Вспять лето не вернётся,
Возможен миг лишь бабьим дням.
С ним, якобы прощаясь, солнце
Лучи рассыпало по пням;
Среди берёзовых валежин
В лучах стволы берёз стоят.
Заманчив запах, густ и нежен
У солнца россыпи – опят.
Толпятся слухи, возбуждая,
Переходя из уст в уста,
Манят обильем урожая
В лесу заветные места.
С работы втайне в эту пору
Сбежать фанату нипочём,
А медработники на «Скорой»
Бежать готовы с главврачом.
На «Скорой» как-то некрасиво,
С детьми б на «Запорожце» в лес.
- Я ж в том душа медколлектива,
Ты ж, Ясь, с ногами в душу влез!
Нам обещал водитель Гнусев
В богатые места свезти. –
Так Яся сманивала Куся.
- Грибов там столь, не огрести.
Лес встретил тайны обещаньем,
Все разошлись куда вёл глаз;
С грибов интимному свиданью,
Чтоб быть к машине в нужный час.
Пришли, как все давали слово,
С ведром, с мешком грибов главврач;
Вернулись все с большим уловом,
Шофёра ж с Кусей нет, хоть плачь.
Все дружно звали заплутавших,
Сигналили, кричали зря;
Утратил голос Ясь, кричавши,
Зовёт вечерняя заря.
Застанет ночь. Семь километров
Пора пешком идти к шоссе;
И всех уносит, словно ветром,
Но Ясь не мог уйти как все.
Детей мать, Куся заблудилась,
Он то сигналит, то кричит;
Уж голоса совсем нет силы,
Ясь бьётся в сумерках ночи.
И дети там одни остались,
И Кусю б, в розыск объявить...
К дороге вышла, подобрали?
Бежать к шоссе, всё прояснить!
В милиции ль, в больнице ль вести?
Лишь Ясь переступил порог:
- Я с Васей заблудилась вместе.
От смерти спас, помог, чем мог…
Грибов нисколько не попалось…
А ты где столь набрал опят?
Поддых дать вновь рука чесалась,
Ясь спящих пожалел ребят.


Родня-советники

Большую комнату закрыла
К отъезду Куся на замок;
Туда втащила всё, что было,
Чем Ясь воспользоваться мог.
Соисполнителей наездов
На опыт Яся – не вздохнуть;
А Куся мчится за советом
К родне, чтоб там и отдохнуть.
Развод у брата был советом:
- Ады развод отец велит.
С инфарктом, слепнет по приметам,
На шее нужен инвалид?
И дети подросли немного,
В Москве с жильём цена не грош;
Ты – не старуха, слава Богу,
Себе здорового найдёшь!
Вернулась Куся из поездки,
Ведёт комиссию домой:
- Взгляните! Чтоб страдали детки,
Закрыл все вещи под замок!
Семью не призывают к миру,
Партком Тьмурыгин накачал:
Пусть Ясь освободит квартиру
И закатите строгача.
Уж он не прыгнет в Министерство
С таким партийным багажом!
Все будут знать своё, мля, место,
Когда повертятся ужом!
В бою боец, дай Бог калека,
Как взрыв настигнет цель свою:
Паденье хочешь человека?!
- Взорви оплот его – семью.


Развели

Завистники вдувают в уши,
Надувшись из последних сил,
Всё то, что жертва рада слушать
И злой совет ослепшей мил.
Вливали Кусе без стесненья,
Что Ясь бездарен, беден, хил;
Что Кусю, гения творенья,
Другой бы на руках носил;
Что Ясь совсем не видит деток,
За темой докторской своей,
Хоть он глава двух комитетов
Родительских и школы всей.
И дочь отличница учёбы,
И возглавляет комсомол;
А ты дежуришь, Куся, чтобы
Любовниц больше муж завёл?
Ясь и с сынишкой занимался,
С ним вместе картинг мастерил,
Счастливый сын на нём катался,
Им инженеров всех дивил.
Но, кто намерен утопиться,
Искать не станет в речке брод.
Взлетала Куся ястребицей:
- Развод! Немедленно развод!
Нет больше сил от мук с тобою!
Я двадцать лет терплю тебя!
- Терпенье мук зовут любовью,
Не терпят только не любя.
Я ж о семье всегда в заботах,
К зарплате я ращу кролей.
Давай свезём после работы
За белыми в их лес детей.
Жены разнос, каприз не внове
Мужьям, подобие судьбе;
Который год сам Ясь готовит,
Бельё стирает сам себе.
-Не муж ты мне и спи с сынишкой!
Терпенья нет который год! –
Влетает Куся, - Хватит! Слишком!
Вали! Повестку на развод!
- Не подавал я заявленья,
В суд не пойду. – Ответил Ясь.
И Куся, всем на удивленье,
Без Яся с Ясем развелась.


Эпидемия

В скандалах не житьё, а мука:
- Ты не отец, коль хлеб так скуп!
Ясь суп лишь сварит – срыв желудка,
Касторки Куся сунет в суп.
И заявленьями полощет:
В дирекцию, партком, местком;
Чтоб Ясь освободил жилплощадь,
Змеиным жалит языком.
Ясь в общежитие съезжает,
Детей оставить нелегко;
Терзают сердце мыслей стаи.
Путёвку выдаёт местком:
- Развейся, съезди в санаторий,
Лекарство сердцу смена мест;
На берегу у моря море
Любви желающих невест.
И Ясь увидел там повсюду,
Как страстью гасят страсти зуд;
Как лечатся от зуда блудом,
Блуд блудом изгоняет блуд.
Глаза у женщин счастья по;лны,
Сияют звёздами глаза;
Ласкают здесь не только волны,
Страстей блудливая слеза.
Без сил мужья, больные жёны –
Все блудом лечатся простым.
Ясь ехал к морю разведённым,
Домой вернулся холостым
И у себя в подъезде встретил
Ещё, ещё холостяка.
Капризом мам не сыты дети,
Нужна отцовская рука.
Была в мужьях семей беда вся:
Жён вольностей, не снявших реть;
В дому один отцом остался,
Успев к разводу умереть.


Взаимосвязь

Над лесом радуги сиянье,
Дождя, лучей и звуков вязь;
В любви взаимообаянье
Чудес земли взаимосвязь.
Берёзки зябликов весёлых
И подберёзовиков рай,
Как жар, красноголовый всполох
В осиннике, знай собирай.
В бору, сивец где с белоусом,
Грибов вельможа-боровик,
Кто наблюдателен безусым
Связь разглядеть во всём привык.
Где глухари, гирлянды клюквы,
Синь голубик, небес синей;
Ель, стол клестов, нашли без мук вы,
Под дубом – стол лесных свиней.
А там, в осинника подростке, -
Стол зимний зайцев и лосей;
Везде живые перекрёстки –
Взаимосвязи жизни всей.
Стерильной жизни не бывает,
Везде во всём взаимосвязь;
Связь почвы с жизнью непростая,
Открыть её берётся Ясь.
Какой здоровью человека
Наложит след агроприём
И химия – приправа века
Как отразится на живом.
Открыл Ясь много связей новых
И каждая – науки весть,
Семь докторских легли основой,
А кандидатских и не счесть.
Тьмурыгин всполошился тут же:
- Так в академики пройдёт!
Зажать его, как можно, туже,
Чтоб даже не мечтал про взлёт.


Суть – ба!

Ясь без семьи, как свечка, тает.
Друзья ж: - Забудь, да вновь женись!
Когда гнетёт кручина злая,
Вдовцу вдова спасает жизнь.
Непрочь невдовых много женщин.
Глянь, аспирантка как нежна!
- Нет! Кто изменою отмечен,
Не совратит вновь сатана.
Не пень на молодой жениться,
Для юной – крыша старый гриб;
Женюсь я только на вдовице,
Той, у которой муж погиб.
И одноклассница Марина:
- Ясь, познакомься, удосуж,
С моей души подругой, Зиной,
Год, как её скончался муж.
Природа буйствовала цветом,
Залился соловьями май
И, как салют, зарю рассветов
Душой измученной встречай.
Знакомство состоялось срочно,
Из Зины слов Ясь всё узнал:
Пил! Отравился глупо, точно…
Эссенцией… ревновал!
В Москву к нему женой явилась
С деревни, он уговорил.
Я ЖЭКу отдавала силы,
Начальник – мне благотворил:
С уборщицы в экономисты
Меня он поднял в первый год.
С начальником всё было чисто,
А муж не верил мне, урод!
Шли парком. Ветками берёзки
Её спины касались сплошь,
Как будто ей хлестали розги
За слов отъявленную ложь.
Все вдовы, лишь подставься слушать,
Слёз водопады в уши льют.
Ясь, разглядев у Зины душу,
Ушёл на, якобы, салют.
Он в электричке у окошка
Со лжи навязчивой борьбой,
К плечу – судьба тишайшей кошкой,
Ещё не ставшая судьбой.
Напротив села разбитная,
Раскрашена, как на парад:
- Мужчина, что сидит страдая?
Что женской красоте не рад?!
Ясь провожал судьбу до дома,
На сердце груз, как гнёт тяжёл;
Живёт в Депо вдовою Тома,
Второй муж от неё ушёл.
Но, с искры вспыхнуло вдруг сердце,
С весной ли, с тем огнём в борьбе;
Судьба, вдовы не отвертеться,
Чтоб не вдовою быть судьбе.


Под обстрелом

Прошло не более декады,
Ясь к Томе переходит жить.
Для лада большего б не надо,
Прописки выползает брыть.
Палят по психике мортиры,
И Ясю Вновь ломают стать;
Жмёт Куся: - Выпишись с квартиры!
Не хочет Тома прописать.
В деревне дом полугорелый
Купил на деньги Ясь отца,
Включился в стройку оголтело,
Которой не было конца.
Стройматерьялы в дефиците:
Не выписать кирпич, цемент.
Везут ворованный: «Купите!»
Купил. С проверкой тут же мент:
- Где на покупку документы?
На воровство составим акт!
За взятку, выпивку, моментом
На время забывают факт.
И в Институте на работе
Тьмурыгин Яся не забыл:
Он ищет блох в его работе,
Придирок не снижая пыл.
В больнице Ясь с двойным инфарктом,
Туда «телега» - «Симулянт!».
До мая он лежит от марта,
Мать навестив: - Мой бриллиант
Погиб, раз губы посинели;
Уж не надёжа, так тяжёл.
И Ясь, с больничной встав постели,
На инвалидность перешёл.
Для стройки от живёт в сарае
И продан в Луговой гараж;
Страдал до боли от раздрая,
Когда жена входила в раж.
Но утешенье в огороде
Ясь моментально находил.
«Колдун» - пошла молва в народе –
«Он всё растит, не тратя сил.
И яблоня, и облепиха,
И овощ всякий, и цветы…
В деревню не навлёк бы лиха!» -
Тянулись сплетни, как хвосты.
Ясь с агротехникой был дружен
И, землю искренне любя,
Он пчёл завёл, раз мёд был нужен –
Всем обеспечивал себя.
Помочь приехал Юзя сыну,
Печь разобрав всю до камней,
Очистил всё до кирпичины,
На стройке даже бой в цене.
Минуты не сидит без дела,
Сарай тесинками обшил
И для фундамента предела
Траншею в полный рост отрыл.
Колотит, пилит, тешет, колет,
Под лаги столбики кладёт.
- Ясь, не хватайся, раз ты болен!
Приеду в следующий год,
Вновь помогу, что не успели,
Зимою ж не жильё сарай;
Начнутся холода, метели –
Ко мне на зиму приезжай.


Зимой

Без дела не житьё для Яся,
Он трудоголик до кости
И в Белоруссию собрался
К родным зимою погостить.
А праздность чуть стерпел неделю.
- Ясь! Отдохни! – Печётся мать.
Явилась Муза в дни безделья,
Стихи и басни стал писать;
Две сотни настрочил запалом
На белорусском языке
И по газетам и журналам
Их разослал строка к строке.
Печатал басни Яся «Вожык»1
И каламбуры сколько раз,
В газетах их за сотню, может,
Читательский увидел глаз.
Как рад был видеть Гильбурд Яся,
Лишь в областную он зашёл;
В беседе, что рекой лилася
Сказал: - Забулда всё орёл!
Досель не ощипали перья.
Завлёк недавно на шашлык,
Как жрёт коньяк узнал теперь я,
Шутил со мною, как привык:
«Писаки – партии прислуга,
Райкому люди-сеножать!
Ты галкой, как нам надо, сука
Учись, холуй, соображать!»
В лоб, в лоб, шутя мне:  «Думай, вацлав!»
И я, шутя, поленом хрясь!
Забулда взвыл, зубами клацал,
Не раз загрызть пытался, мразь!
В твой адрес разразился гневом:
«Кольнул сатиры власть, как мог»
Обком бил справа нас и слева,
Прочти сам басню нам «Гудок»!2


«Гудок»
Имел проект на паровоз
Наш вождь, мечтатель ловкий.
К какой бы нас сейчас подвёз
К коммуне остановке?
Давай обяжем Институт
Создать нам современный! Срочно!
А как везде имели слабость тут,
Всё сделали досрочно.
Заказ сдавали,

________________________________________________
 «Вожык»1  - «Ёж» - Сатирический журнал Белоруссии
«Гудок»2 – авторизованный перевод с  белогусского.

Уверенностью веяло от стали,
Сверкала будка паровоза
Поэзией, не прозой.
Лаская глаз, волнуясь с паровозом в паре,
Директор в колокол ударил,
Взревел гудок: «Пусть слышат нас
Заводы и колхозы сразу!»
Шампанское разбили о стену;,
Сильнее паровоз гуднул;
Себя ж и с места не стянул,
Красивая, зараза!
И скажет долго почему?
И только практики знаток
Открыл им неисправности исток:
«Да, ваш гудок забрал дотла
Все мощности котла!
Живучий,
Гудок могучий»


Свидетели

Метут свидетелями стылыми
Снега и годы, как метель;
Под снега шапками унылыми
К дороге выбегает ель.
Ясь вспомнил у шоссе с берёзками
Бурьян, фундамент, палисад;
В акаций жёлтыми полосками
Осиротелый барский сад,
Где в детстве ели груши, яблоки
Совсем незрелые ещё;
Там ныне снегири, да зяблики
В ольхе годам подводят счёт.
Дорогу, некогда песчаную,
Покрыл стремительный асфальт;
Здесь деда Тоси жизнь несчастную
Прервал фашизма зверский: «Halt!»
А вот колхозом сад заложенный,
Что яблоки слал в Ленинград;
Стоит забытый и заброшенный
Десятилетия подряд.
У поворота под берёзками
Погост, где спит дед Алексей,
Под православными неброскими
Крестами лёг с роднёй своей.
Ушедшим в поле не сугробами,
Как белый саван, снег лежит;
Там летом перед хлеборобами
В земном поклоне поле ржи.
И молвил Ясь: - Земле вы преданы,
Она взяла вас, верных слуг;
Простите, хлебопашцем преданным
Стал я лишь – двадцать пятый внук.
Что меньше правнуков количество,
Что ленится плодиться род
И в хлеборобское величество
Ничем не заманить народ.


Реабилитация

Соседи прописали Яся
За то, что им привёз навоз;
А, только крыша поднялася,
В свой дом он вещи перевёз.
Весна, садится снег подталый,
Свой дом – спокойной жизни фарт;
Взрыв ласки Томы, взрыв скандала
И Яся вновь сломил инфаркт.
Но боль казалася привычной,
Лишь сердцем Ясь к земле припал;
Своей в цветении обычном,
Её целебной силой встал.
Жить вне семьи – сплошные муки,
Когда до мозга семьянин;
То дети грезятся, то внуки,
Ясь то с женою, то один.
Как не тесни осколки ближе,
Царапнет склеенный овал
И Ясь, к семье любовью движим,
В свой дом родителей позвал.
Порывом, сорванным единым,
Продал под Чаусами дом;
Переезжает Юзя к сыну
В грузовике со всем добром.
Но, мукой был тот год, не жизнью,
Когда в семье всё на разрыв;
Каприза, где каприз капризней,
Семьи боль лопнет, как нарыв.
Зов Родины сильнее сына,
Он Юзю потянул назад:
К шоссе, где под окном машины,
К земле, где свой с плодами сад,
То Ясю жалуясь устало,
То в кут, где ангел свинобог;
За ссылку к Беломорканалу
Стал Юзя подводить итог:
- За муки, стынь голодных ветров,
За норму из последних сил;
Земли промёрзлой кубометры,
Что сходней в тачке вывозил
Мне триста «зайчиков» подали
За дом отца, сердец надрыв.
Войны ж вес орденов, медалей
Сдул перестройки злой порыв.


Переломка

Пытает Глотов Яся:
- Нас чтут за дураков?!
Грязь в уши полилася
С включенных утюгов.
Ползут с телеэкрана,
Каких не звал гостей;
От ломки рваной раной
Кровавый след «Вестей»
Всегда ломать – не строить.
Кто с этим не знаком?!
Воруют дружным строем:
Кто шайкой, кто тайком.
В грабёж, как шквал неистов,
Готова с корнем рвать
Прёт первой комунистов
Таившаяся рать.
Процесс пошёл с амвона,
Гнёт меченный пират;
Пока власть без закона,
Хватайте всё подряд.
Пусть каркают вороны:
«Ворью всё отдано!»
Покуда беззаконье,
Вам всё разрешено.
Звонят пусть пустозвоны:
«Не пойман и не спрос!»
Я с золотом вагоны
Все угоню в Фаро;с.
Низы не прижимайте,
Путь тащит хлам народ;
Чтоб слишком многознайке
Заткнуть чем было рот.
С испачканностью зада
Кто скажется святым?!
От собственного смрада
Вмиг подожмут хвосты.
- Ты жутко прав, коллега… -
Ответил с грустью Ясь. –
- Красть в голод хлеб всяк бегал,
Где воровата власть.


Такси

Толь сон иль наваждение? –
Шофёра Ясь спросил –
В таксистах вижу Сеню я!
Да ты ж партком возил.
Вдруг здесь, как неприкаянный
Разоблачённый князь?
- Да, Фиру Акакаевну
Свалил я мордой в грязь.
Имел вождя партийного,
Чтоб не навлечь беду;
Полезла ж вдруг, противная,
В штаны мне на ходу.
Руль бросил с возбуждения,
Машина – кувырком;
У Фиры сотрясение,
Мне – выговор партком.
Голодная, как стерва, зла
С желания огня:
За свой же грех обделала,
Как пацана, меня!
Кобылу же терзания,
А не модель иметь;
Двойное наказание
Пусть не присниться впредь!


Параллели

Добро и зло идут рядком,
Как будто бы друзья;
Добро сражается со злом
И в том его стезя.
Добро в союзники любовь
Берёт, как мать отца;
Зло строит козни вновь и вновь,
С ним зависть без конца.
И жизнь конечное у всех
По делу воздаёт:
Одним – бессмертия успех,
Другим – забвенья лёд.
И всё ж не умирает зло,
Владельца сокрушив;
Вновь норовит вскочить в седло
Завистливой души.
У Яся умирает мать,
За ней отец ушёл
И он их память поминать
Зашёл к родне большой.
К сестре, где тётю Аню дочь
Ослепшую глядит.
- Тёть! Шоколадку съесть не прочь? –
Ясь тихо говорит.
И та, гостинцами шурша,
Клянёт сноху стократ:
- Племянничек, болит душа
Как мучился с ней брат!
Глаза все выплакала я,
Мать, не простив, ушла,
Что с мамой не ровня, змея,
Такого ж родила.
Племянник, чтоб его сожгла хвароба,
Милый Бог!
Сестра лишь Аня, что вошла,
Прервала монолог.
- Проклятья, тётя Аня, кинь!
Зачем так разошлась?!
Ведь это дяди Юзи сын,
А не Гриневич Ясь.
И тётя: - Это ли не сон!
Как мне благодарить?!
Ведь дочкам специальность он
Помог, Ясь, получить!
И Ясь подумал, молча встав:
«Как стоек злобы гной!
И сёстры, дух его впитав,
Не чтут меня роднёй.
Жаль брата Вову, Гену жаль,
Добрей были душой
И разделили бы печаль
И боль беды большой»


Переливы

- Отлился март зимой холодной» -
Заметил Ясь – В лучах апрель
Переливает лёд бесплодный
В зовущую весну капель.
А соловьями май воспетый
В тепло переливает свет.
Пьянея от цветущих веток
Переливает в завязь цвет.
Июнь в игре воды и света,
Что радугой пленяет взгляд,
Весну переливает в лето,
А завязь – в яблок аромат.
Как восхищаюсь я природой,
Дарящей сладкие плоды.
- Не в Институте, - молвил Глотов, -
Переливание воды.
Все «бородатые» идеи
Самим сотрудникам под стать,
Которые одно умеют:
Их новым термином назвать.
И вновь толочь ту ж воду в ступе
Из года в год, из года в год
И с затхлою водою вкупе
За свежий выдать сгнивший плод.
Не накопаешь «Нанорогом,
Болтаясь в нищенской петле,
Когда возможность лишь – «дралограф»1,
К нему – методика «рекле»2
Страданья развернув, как веер,
Мы в безыдейности петле
За плеть вверх тянем белый клевер,
Рождённый ползать по земле.
Зачем идеи жадной власти,
Наука ж – нищая сноха;
Чтоб голода не знать напасти,
Паши, как прадед твой пахал.
В науке лишь пенсионеры,
Рулит чин – взяточник-злодей;
А властность, жадная без меры,
Открытий не родит идей.
____________________________________________________
«Дралограф»1 – копирование на подсвеченном стекле.
«Рекле»2 – режем-клеим.

Как не кружит крылаткой ясень,
Но жить прильнёт к своей земле.
Во всём с коллегою согласен,
Сказал Ясь с грустью на челе:
- Теплом Руси не щедро небо,
Но мы опять, как в сне дурном,
Торгуем вновь не свежим хлебом,
Сырьём обыденным, зерном!
А заграница, с нас жирея,
Зерно переливая в хлеб,
С нас втригородь дерёт, зверея,
И благодетель наших треб.
У нас же, кроме рук на месте
И голова есть на плечах,
Так почему ж, как на насесте,
Подъем до полудня зачах?!
Богаты мы не только пашней,
Просторны тучные луга;
А импортный гнилой вчерашний
Хлеб нас досель не испугал.
Везут нам сгнившие колбасы,
Их не пригодные душе;
Наш луг с зерном взрастили б мясо
Куда полезнее, свежей.
Ведь делал колбасу крестьянин
Наш, что «крестьянскою» звалась;
Власть царская достойна брани,
Бесплодная и ныне власть.
Как и тогда сырьём торгует,
Не технологией никак;
Сырой нефть, газ в трубу продует,
Не мебель бренд, а лес-кругляк.
Как нашу кровь переливает
Власть заграницу до сих пор,
А всё с того, что управляет
Трудом страны чиновный вор.
С крестьян жиреет клоп кровавый,
Зерном торгуя за межой.
Русь – вечно хлебная держава,
Взрастив зерно, ест хлеб чужой.
Смог наш народ трудолюбивый
Создать космическую печь.
Неужто в ней творец счастливый
Не может сам свой хлеб испечь?!