На закате прощалися с мишкою;
Говорили. Смотрели всё вниз.
За забытою детскою книжкою
Он сидел, о кофейный сервиз
Оперев свою добрую голову,
Ожидая, что скоро с утра
Его вновь позовёт бегать по двору
Повзрослевшая вдруг детвора.
Он всегда был покорным и ласковым;
Он давал, не стяжая добра;
Жил наивною детскою сказкою
И не ведал, как стынет вчера.
Он был помощь в слезах и отчаяньи;
Не колеблясь, плечо подставлял...
И за это - не в злости, - нечаянно, -
Он был брошен, покинут; пропал.
Мишка не был вдруг проклят в истерике,
От подушки без слов отлучён;
Просто треснул багажник на велике;
Стлела кукла, что был он влюблён;
Стали больше съедать манки с пшёнкою,
Не оставив ни ложки ему;
И однажды за тихой уборкою
Посадили на полку. В тюрьму.
Он сидел; может быть, тихо всхлипывал,
Вспоминая походы во двор;
Грустно книжки в шкафу перечитывал;
Не касался конфет, - чай, не вор.
Он сидел, а мгновения капали;
Он надежду терял с каждым днём;
Злые мысли отпихивал лапою,
Веря, что не забыли о нём.
Он сидел - не взывая, не требуя;
Он ушёл - тише вздоха в ночи...
Никого той порой рядом не было -
Ни прощанья, ни слёз, ни свечи.
...Он был найден на полке за книжкою;
Был недвижен обмякший медведь.
Кто годами не засыпал с мишкою,
Не поймёт, как он мог умереть.
Он ушёл, не оставив послания,
Упрекнуть нас не смея в душе;
Все молчали, предав обещания,
Только губы шептали: "Уже?.."
***
На закате прощалися с мишкою;
Говорили. Смотрели всё вниз.
Схоронили его вместе с книжкою;
Рядом - плед и разбитый сервиз.