огромный добрячий гОлем,
печальный до боли вишен,
в единственной рыжей лапе
катал над промокшим лесом
людей, снегирей и капли.
снегирь же, как солнце круглый,
свой клюв зарывая в грудке,
моргал и улыбку прятал:
‘куда же девался дождик?’
а Дождь за спиной голЕма
сдавался при виде Луга,
и льнул к нему в росах щечкой –
так спал, зрея всюду радужь,
что в Солнца лучине рдела.
Луна, позевав, катилась
к руке утомленной друга.
с нее, поднимая в небо,
сдувал добр-голЕм колючки:
‘игралась до зорек в рощах...’
все спали.
но кто-то хлопал
дверьми во чертогах леса –
на утро дубы признали:
‘снегирь обыскался ласки.’
голЕм довершал у моря
последний из звезд корабль,
закутавшись в парус плакал,
глядя на лучи звездцвЕта,
поющего песню ночи.